Записки блокадницы - Галина Точилова

Утром, проснувшись, я подумала — а было ли это со мной или все мне приснилось. А вскоре надо было кормить новорожденных. Две здоровые бабы принесли их по нескольку на одной руке, как поленья, и раскидали по кроватям. Я слышала разговоры санитарок, что один из новорожденных с заячей губой. И вдруг вижу, что с заячей губой — у меня. Я в слезы, тоже дурочка, ведь видела, когда показали после родов, что все нормально. Сквозь слезы посмотрела на бирку, а фамилия не моя. Кликнула санитарку, и она принесла моего. Рассмотрела, что на бирке было написано: дата, время, рост и вес.

Приступила к кормлению, ребенок сосал с аппетитом. Наелся, и его унесли. На следующий день все повторилось. А затем произошел казус. Принесли ребенка, а он отказывается есть. Посмотрела — лицо моего. Что же такое? Может быть, он мокрый? Развернула, а это девочка. Но удивительно похожа на моего сына. А мой ребенок тем временем, без всяких комплексов и сантиментов, сосал чужую маму. Когда потом приносили младенцев на кормление, я в первую очередь проверяла бирку, поскольку по лицу их с этой девчушкой различить было невозможно.

А еще почти ежедневно на катере приезжал Тима. И конечно, подгадывал ко времени, когда нас подмывали. Наша палата была на первом этаже, он что-то подставлял и появлялся в окне. Женщины, увидев его, поднимали визг. А я показывала кулак, и он исчезал. А затем нянька провела с ним разъяснительную работу. Подействовало.

После выписки меня встречали четверо — Тима, Сидоровский и супруги Горячевы. Цветов, конечно, не было — январь и закрытый город. Лица кавказской национальности со своей нежной продукцией пробиться туда не могли, а цветочных магазинов тогда в Балтийске не было. Ребенка, завернутого в одеяло, к пирсу нес счастливый отец. Порыв ветра откинул простынку с лица, и ребенок захлебнулся ветром. Анюта Горячева сразу поставила на вид отцу, что надо не зевать, а придерживать простынку. Погрузились на катер и поплыли домой.

В то время, когда я еще была в роддоме, Тима, как выяснилось позже, успел отпраздновать рождение первенца. Третьего января, узнав, что у него сын, Тима в Балтийске закупил целый чемодан шкаликов, так что заставил ими стол. И наливал каждому, кто заходил его поздравить. Кажется, ушло все, поскольку пустых бутылок было много, а полных что-то не припомню. Особенно «напоздравлялись» летчики из его звена. Когда Иван Давыдов явился домой, то привел всех в изумление.

— Ваня, в первый раз вижу тебя в таком виде. С чего это?

— У нас родился сын, — только и смог сказать Иван и отключился.

Своим заявлением он устроил форменный переполох. Какой еще сын?! Его жена Валя была еще на шестом месяце. Особенно удивился тесть, который перед свадьбой делал запрос, на который ему ответили, что Иван Давыдов холост. Поняв, что сейчас от него ничего не добьешься, расспросы отложили на утро. Тогда-то все и выяснилось.

Ребенок был спокойный — ел хорошо, ночью спал, не капризничал. Имя ему — Валентин — дал отец. У нас с Тимой был уговор — если родится сын, то имя ему дает он, а если дочь, то я. Пустышку Валик брать не хотел, а сосал свои два пальца. Чтобы отучить его от этого, я сшила и надела на него рукавичку. Несколько дней он скандалил, протестуя, а затем успокоился.

Условия для жизни детей были плохими.

Молоко у меня было, но мало. Не хватало. Поэтому нашли большой бидон, кажется, десятилитровый, скооперировались и по очереди ездили в Балтийск за молоком. В поезде из Калининграда приезжали молочницы, как наши, так и немки. Выходить из вагонов им не разрешали пограничники, поэтому бидон отдавался им в поезд, где они и наливали молоко. Я обычно брала у одной и той же по десять рублей за литр. Тогда считалось, что это очень дорого. Позже к одному из техников на Косу приехала теща, которая завела корову. Тима договорился с ней, чтобы она выделяла нам один литр из вечерней дойки, сам и ходил за молоком. Потом его перевели в Храброво, а мы еще оставались на Косе. Тогда за молоком стал ходить Вася. Он был нашим соседом и жил в одной комнате с Витькой Никулиным.

Вася был в дивизии казначеем, ходил не в морской, а в армейской форме. Красивый, чернявенький, но маленького роста. Приходил к нам и спрашивал:

— Можно я у вас на диванчике посижу?

— Ну, посиди.

Сидел молча, если что-то спросишь — ответит и снова молчит. Когда надоедал, я стучала по трубе Ирке Елиферовой. Она приходила и говорила ему:

— Ну, что тут расселся? Нам надо посекретничать.

Вася вставал и молча уходил. А еще его вышибала Ася Тургенева.

— Так, это место мое, прошу освободить.

Как-то раз Вася порывался вынести помойное ведро, которое тащили мы с Иркой, но та не хотела, чтобы он узнал его содержимое, и отрезала:

— Сами справимся.

Как-то узнали, что в Балтийск завезли яйца. Собрались с Аней Горячевой, у той была подходящая корзинка. У катера она угостила пограничника папиросой, тот документов у нас не спросил. В Балтийске затарились яйцами, в корзинку вошло 100 штук. На Косе опять тот же пограничник:

— Документы.

У Анны паспорт был, а я, как на грех, забыла.

Анька вскинулась:

— Какие документы? Совсем только недавно вместе курили. Забыл уже?

— Документы.

— Да ты что, совсем ох…л, азиатская рожа.

— А это уже оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей.

— Да я сейчас тебя как тресну по башке этой корзинкой!

Тут всунулась я:

— Корзинкой не надо — яйца побьешь.

Пограничник обиделся и пошел на принцип. Заявляет Аньке:

— Я вас задерживаю и отведу на заставу.

На меня, забывшую паспорт, ноль внимания. Взял ружье наперевес и скомандовал:

— Пошли.

Я за ними.

— А вы куда?

— А ты чего раскомандовался, куда надо, туда и иду.

По пути Анька костерила пограничника и матерно. Пришли на заставу, я поднялась к жене начальника Кате, с которой вместе рожала. Но ее Николая дома не оказалось. Я пошла домой, отнесла корзинку с яйцами, зашла к Ивану Горячеву и все рассказала ему.

— Иди, выручай жену.

— И не подумаю. Ругала, материла пограничника? Вот пусть за свое поведение посидит.

Я опять на заставу. Николай уже был дома, разобрался, сделал Аньке выговор и отпустил.

Николай Елиферов был большим затейником. Помимо истории с пирогом, он еще придумал и следующее. У нас в подвалах хранилось топливо для