Вернуть Веру (СИ) - Резник Юлия

- Как вас зовут? – заставляя голос подчиниться, поинтересовался я. Женщина запнулась. Удивленно осмотрелась по сторонам, будто не понимая, кто она, и что здесь вообще происходит.

- Екатерина Васильевна Гончарова я... То есть Катя… Какая я тебе Васильевна?

- А теперь, Катя, давай присядем. И ты мне все по порядку расскажешь. Потому что, клянусь, я ни черта не понимаю…

- Что именно ты не поймешь? – устало растерев глаза, поинтересовалась… моя мачеха?!

- Давай вернемся к началу нашего разговора, хорошо? К твоим обвинениям…

- Извини. Я… сорвалась. Хотя с того момента, как я дала разрешение на съемку в своей гимназии, только и думала о том, как бы мне не сорваться.

- Ты очень зла на меня. Это я понял. Уточни, в чем я, по-твоему, виноват?

- В том, что не дал ему ни единого шанса! Это же… это же ничего тебе не стоило… А Герман, он ведь сам не свой. Сколько лет уже…

- Это какая-то ошибка, - покачал я головой. - Я никогда ему не отказывал. И никогда с ним не встречался.

- Правильно! Ты передавал это через своих людей! Как будто… он не заслужил хотя бы разговора с тобой.

- Никому из своих людей я не давал такого поручения. Я вообще впервые от тебя это все слышу.

- Не может быть. Мы с Германом встречались с твоим – как это у вас называется? Концертным директором? И он ясно дал нам понять, что ты даже видеть отца не хочешь. И потом Герман несколько раз писал тебе лично… Я точно знаю, что он писал. В социальные сети…

Я зачем-то кивнул… Мне казалось, что еще немного подробностей… и моя голова просто к чертям взорвется. Где-то на периферии сознания зародился довольно странный звук, я опустил взгляд и лишь тогда понял, что его порождали мои же собственные трясущиеся пальцы, которые дробно постукивали по крышке стола. Я сжал руки в кулаки, не привыкший давать волю слабости, поднес их к лицу и что есть сил вжался лбом в костяшки. Не помогло… Тогда я до боли закусил щеку – тоже мимо.

- Знаете, мы непременно еще это все обсудим… А сейчас я пойду. Ладно? Мне нужно все обдумать… Я сейчас…

Я сейчас расплачусь, мать его!

Ничего перед собой не видя, я выскочил прочь из кабинета. Каким-то чудом добрался до телецентра и не убился. Поднялся к себе. Мне мог помочь только один человек. Только один... Я свернул в кабинет редакторов и застал там Веру в чужих объятиях.

25

Я бы соврала, если бы сказала, что все эти дни, после расставания с Вавиловым, я провела в сомнениях… Нет. В глубине души я всегда знала, чего хочу. Но это так сильно меня пугало, что я до последнего откладывала момент принятия решения. Банально оттягивая неизбежное и все больше влюбляясь в Стаса. А еще я вспоминала. Наше с ним общее прошлое, в котором, помимо обмана, было так много хорошего… И знаете, я пришла к выводу, что была большой лицемеркой. Я злилась, что Гуляев не разглядел мою прекрасную душу, а сама… а сама-то я на внешность его смазливую повелась! И уже потом все другое было… Так что не он один был виноват в той безобразной ситуации. Я и сама дала маху. И вот теперь смотрела я на Стаса… На то, как он работает, как ладит со всеми, сколько всего делает для других, не для себя… и узнавала его настоящего. Да, не идеального, да, очень сложного и ранимого, но… мы ведь все не без греха, так?

А еще я мечтала. Впервые за очень долгое время. Забиралась под одеяло, когда оставалась одна, и, слушая дождь, мечтала о том, как сложится наша жизнь. И не было ничего в тех мечтах сверхъестественного. Какие-то милые и совершенно незначительные на первый взгляд глупости… Вот мы спорим о том, какие лучше посадить цветы на даче, а вот – выбираем шторы для кухни. Но чаще всего я представляла, как буду его будить… А он – что-то бурчать недовольное и прятать голову под подушку. А я буду смеяться. Непременно буду смеяться… и отбирать у него одеяло.

Нарушая размеренный ход моих мыслей, у меня зазвонил телефон. Я вздрогнула. Пододвинула трубку к себе и с удивлением уставилась на фото Олега. Он не звонил мне, после того как мы расстались… Это был первый раз. В голове мелькнула трусливая мыслишка – сделать вид, что я не заметила его звонка, но я тут же ее отбросила.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Да?

- Вер, я тут у тебя под офисом. Нам нужно поговорить. Это срочно, и лучше без посторонних.

- Ладно… - растерялась я, - сейчас попрошу выписать тебе пропуск. Поднимайся на восьмой. Я тебя встречу у лифта.

Олег выглядел практически как всегда. Ничего в нем не изменилось. Он не осунулся, не иссох от тоски. И я была рада этому. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то пострадал от того, что я вовремя не смогла разобраться в себе.

- Что-то случилось?

- Настин отец разбился.

- Дима? – открыла рот, в тот момент еще до конца не осознавая, что же случилось на самом деле.

- Да. Никто не выжил. Я… решил, что будет лучше, если вы с Настей узнаете это до того, как поднимется шумиха в прессе.

- Конечно…

Кивнув болванчиком, я растерянно скрестила руки и провела ладонями по как будто озябшим плечам. В голове звенели слова Вавилова, но… не доходили. Все еще не доходили.

- Мне очень жаль…

- К-как это случилось?

- Он просто выехал на встречку, Вер. Во второй машине водитель тоже погиб. Там лобовое. Без вариантов. Ты бы Настю предупредила, Вер…

- Да… Да, конечно…

И вот тут меня накрыло. Колени подогнулись. На глаза навернулись слезы, потому что… Ну, не чужой он мне человек! Не чужой… И как бы там ни было, как бы мы ни расстались, Кравец – отец моей дочери! Я с ним одиннадцать лет жила под одной крышей, я его любила…

- Эй, ты что… Ну-ка… Соберись.

Вавилов неловко меня обнял. Я до боли закусила губу и с силой в него вцепилась. За спиной хлопнула дверь, но я даже не обратила на то внимания.

- Хочешь, я тебя отвезу? Настька где сейчас? В школе?

Я уставилась на часы. И вроде видела я эти циферки… Но не могла уложить в голове.

- Вер!

- Да-да! Дома… Она дома… Точно.

- Ты можешь уйти?

- Конечно… Сейчас только кого-нибудь предупрежу.

Я очень хорошо помню дорогу домой. Она мне казалась какой-то бесконечной… Настька удивленно выскочила на звук открывающейся двери.

- А ты чего так рано? – изумилась она и нахмурилась, когда увидела, что я не одна.

- Спасибо тебе, - обернулась я к Вавилову.

- Ты точно в порядке?

- Да что случилось-то?! – влезла в разговор Настька.

- Я в норме. Поезжай. У тебя ж наверняка работы по горло… А ты, Насть…

Я оборвалась. Потому что, сколько бы я ни старалась придумать, как рассказать собственному ребенку, что его отца больше нет… слов не находилось. В горле застрял огромный колючий ком, который сглотнуть не получалось, сколько бы я не дергала горлом.

- Кто-то умер, что ли? – бодрилась моя глупышка, но по тому, как она нервно сжимала пальцы, я поняла, что это лишь пустая бравада.

Так и не разувшись, я отбросила сумочку и подошла к дочке. Обняла ее, прижала к себе…

- С твоим папой случилось несчастье. Он… погиб, милая. Его больше нет…

Несколько секунд она недоуменно меня разглядывала, как я сама еще недавно пялилась на Вавилова в попытке соотнести его слова со своей действительностью, как-то уложить их в рамках привычной картинки мира.

- Это правда? – пробормотала, наконец. Всхлипнула так… горько. Перевела взгляд с меня на все еще топчущегося в дверях Олега.

- Да, милая… Мне очень жаль.

- И что теперь делать?

Какой странный вопрос… А мне самой он не пришел в голову. Ведь надо было что-то делать, правда? Куда-то ехать, что-то решать. У Димы остались пожилая мать и старшая сестра. Но вряд ли на их помощь можно было рассчитывать. Жили они далеко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Тебе – ничего. Ничего, - прошептала я и лишь сильней прижала дочку к себе. – Я все сама сделаю…

Настьку била крупная дрожь. И все… никаких слез. Меня это очень сильно пугало. Когда Олег ушел, я боялась от нее отойти. А мне надо было… Позвонить матери и отцу. Они точно знали, с чего начинать.