Сожженные мосты - Александр Маркьянов

К КП части Дмитрюк подъехал на велосипеде — городок был недалеко, всего-то три километра — и это расстояние он каждое утро преодолевал на своем железном коне, не только добираясь до части, но и делая зарядку. В этот раз пришлось ехать, оглядываясь — полицейских постов на трассе не было, то и дело по ней на огромной скорости проносились машины с зажженными фарами — опасаясь обстрела, все ездили как… ужаленные. На дорогах теперь был полный бардак, спокойно только там, где успели выставить посты, а таких мест было немного, армия шла вперед, а жандармерия запаздывала, и между ними был немалый разрыв.

КП полка встретил выдвинутыми вперед дозорами на боевых машинах пехоты, хмурыми, прячущимися под дождевиками от то и дело накатывающей мелкой мороси нижними чинами, настороженными, ведущими наблюдение и не выпускающими из рук оружие. Тут же, военные инженеры в спешном порядке укрепляли периметр части — одну линию окопов открыли еще вчера, сейчас землеройные машины спешно трудились над второй — а первую укрепляли сложенными из бетонных блоков временными фортификационными сооружениями. Если не взбунтуются «тяжелые» части, в руки восставших не попадет тяжелая бронетехника — такой линии обороны периметра должно хватить…

Получилось все как всегда — мы так ничему и не научились, несмотря на многочисленный опыт предыдущих восстаний. Митинги с требованием покарать виновных в убийстве какого-то польского профессора переросли в массовые беспорядки, как-то разом в руках у митингующих появилось оружие. Большая часть полициянтов трусливо разбежалось, меньшая часть — примкнула к восставшим. По слухам — из страны убежал король, бросив Польшу на произвол судьбы. Чего-то подобного и стоило ожидать от этого монарха, сибарита и сластолюбца, абсолютно не приспособленного к управлению государством. Ходили и слухи, что наследника престола, цесаревича Бориса видели в рядах митингующих.

Военные части, расквартированные в Виленском крае, делились на две неравные части. Территориальные — скомплектованные из поляков — утратили боеспособность. Часть «солдат» просто разошлись с оружием по домам, часть примкнула к митингующим, часть — бросились под защиту русских частей, опасаясь быть разорванными разъяренной толпой. Только в одном случае командир части дал приказ открыть огонь на поражение по лезущей на охраняемой периметр вооруженной толпе — сейчас он держался в периметре. Пути к отступлению он себе отрезал…

Потом вошли русские части, тяжелые бригады и казаки — после чего большая часть «гвардейцев людовых», жолнеров недоделанных просто бросились бежать.

Снова тот же идиотизм… Тот же самый русский неискоренимый идиотизм. Мы никак не можем понять одной простой вещи: для среднестатистического поляка другой поляк — это, прежде всего поляк, и только потом — изменник, заговорщик, нарушитель периметра и так далее. Поляк — если не произойдет чего-то экстраординарного — никогда не станет стрелять в другого поляка. Русский в русского — станет, русские мыслят по-другому, для русского нарушитель есть нарушитель, а приказ «огонь на поражение» есть приказ, долженствующий быть исполненным. А поляк в поляка стрелять не будет.

Так получилось, что на их аэродроме — большом летном поле первого класса, с тремя бетонными ВПП, способными принимать все типы самолетов — скопились почти все, кто в обстановке разбушевавшегося людского шторма видел спасение в русских военных. При помощи имеющихся на аэродроме частей — случись в первый день бунта штурм аэродрома, они не продержались бы ни часу — но тут начали подходить кадровые части, с техникой, с русским личным составом. Потом поступила команда из Генерального штаба — обеспечить периметр аэродрома, начать процесс эвакуации. Первым делом отправили семьи офицеров и нижних чинов, потом — остальных, кто скапливался у КП военной базы в надежде на помощь и защиту. Эвакуация означала, что готовится силовое подавление мятежа — но приказа почему-то не поступало. Тем не менее — на аэродром прибыли три тяжелых военно-транспортных самолета, на них доставили дополнительный личный состав, спецоборудование и немного припасов. Самолеты сразу загнали в капониры, о том кто на них прилетел и с какими задачами — личному составу части не сообщили.

Потом сообщили, что к аэродрому идут русские части, вошедшие со стороны Буга, а уже через несколько часов они были у аэродрома, по пути так и не встретив более-менее серьезного сопротивления. На этом осада закончилась.

Предъявив офицерскую книжку и вложенный в нее пропуск, капитан Дмитрюк попал на охраняемую территорию — территорию полка. После эвакуации гражданских порядка на территории стало побольше, полк уже не походил на гигантский табор — но все равно ему, кадровому офицеру, привыкшему к идеальному порядку, к тому, что даже брошенный на газон окурок является поводом для дисциплинарного взыскания — видеть то, что происходило сейчас было больно. Например, офицеры части пытались создать на территории перед штабом что-то типа японского сада камней на русский манер, подстригали газоны, планировали местность, выкладывали узоры из морской гальки и угловатых валунов, занимались этим в свое свободное время не один год… Теперь идеально подстриженные газоны, равно как и выложенные вручную дорожки были разворочены гусеницами, на месте главной скульптурной композиции из камня угловатой прямоугольной глыбой высился контейнер с аппаратурой спутниковой связи, а у входа в здание штаба кто-то небрежно смел в две большие кучи весь мусор — и как насмешку поставил возле каждой из куч по одному вооруженному часовому из прибывших на усиление частей.

Часовые майору честь не отдали. Ну, полный бардак. Подавив гнев, он шагнул в здание штаба части…

Офицерское собрание вел полковник Смирницкий, командующий полком ПВО, ракетчик, командующий летчиками.[637] Когда Смирницкий только занял должность комполка, многих это возмущало — но потом, своим неизменным профессионализмом, также и беспристрастностью он доказал право командовать полком и заслужил уважение своих подчиненных. Не последнюю роль в этом играл его товарищ (заместитель, если называть на армейский манер), майор Федорченко, один из немногих истребителей ПВО, имеющий опыт работы по реальной цели. Сейчас, во время рокоша полковник Смирницкий проявил себя и как дипломат — расположение полка так и не пытались штурмовать, только обложили со всех сторон, а как началось наступление — разбежались. И как хозяйственник — аэродром работал с нагрузкой, превышающей максимальную, превратившись в гибрид летного поля и склада.

— Господа офицеры, внимание! — Смирницкий начал без предисловий, не дожидаясь, пока последние офицеры рассядутся на собранных со всей части раздрызганных стульев, — сегодня, примерно в двенадцать ноль-ноль ожидается Высочайший визит, борт-1 будут сажать на наше поле. Сегодня утром я прошелся по территории — в цыганском таборе и то меньше срача! Поэтому — мобилизуем всех свободных нижних чинов — и на уборку территории! Все свободные от дежурств офицеры — организуют процесс и отвечают за него. В одиннадцать принимать буду лично я, фронт работы получите у Балакина. Вопросы?

— Господин полковник, а почему вчера не известили? — спросил кто-то из молодых.

— По кочану, — исчерпывающе ответил полковник, — если такой умный, твой сектор будет перед штабом, там, где господа офицеры, и местные и приезжие изволят курить. Не дай Господь, хоть один окурок найду. Все, приступаем!

Первый борт — тяжелый грузовик-шестидесятитонник Юнкерса приняли в десять ноль-ноль, на нем прибыли офицеры Гвардии и часть ЕИВ Конвоя. Визит был большой неожиданностью и для них, потому как у них не было даже нормальных карт местности. Выгрузив из объемистого чрева грузовика две автомашины и немалое количество каких-то кейсов, они начали устанавливать какие-то приборы, по-видимому сеть контроля периметра, широкополосные подавители радиосигналов, чтобы никто не смог привести в действие радиовзрыватель и приборы «Антиснайпер», позволяющие определить снайпера по блеску оптики. Члены антиснайперских групп, спешно надевая снаряжение, начали занимать позиции на диспетчерской вышке и крышах зданий части. Они были вооружены четырехлинейными винтовками, стоящими на треногах, напоминающих пулеметные. Эти треноги прибивались к любой поверхности строительными дюбелями, давая винтовке жесткую опору, а сами винтовки позволяли поразить одиночную цель на расстоянии два с половиной километра.

Офицеры части продолжали героически убирать накопившийся за время беспредела срач на территории, матерясь последними словами и подпрягая всех свободных нижних чинов, которые только появлялись в поле зрения.

Примерно в одиннадцать ноль-ноль один за другим сели еще три грузовика — на двух находились бронемашины, на одном — лимузины Императорского конвоя. Их было пять. Полковник Смирницкий, как и обещал утром — пошел принимать работу по уборке территории, щедро карая невиновных и награждая непричастных.