Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

И он невольно расплылся в улыбке. И у него самого тоже всё с психологом прошло благополучно. А тестирование… картинки, таблицы, тесты… И ни одного страшного вопроса пока не было. Если и дальше будет не хуже… Тим составил грязную посуду на транспортёр у стены и поспешил к выходу. Уже вторая смена подваливает.

Выскочив из столовой, Дим огляделся и, на бегу натягивая и застёгивая пальто, побежал к корпусу, который все называли «лечебным бараком» или лазаретом. Ага, успел. Пока ещё все едят, он найдёт ту тётю-майора и поговорит с ней. Так-то они с Катькой всё решили, но вот есть одна закавыка…

За спиной сержанта из комендантской роты Дим проскользнул в дверь и побежал в знакомый кабинет. Осторожно тронул дверь. Она поддалась, и Дим решительно, но не резко приоткрыл её.

Лидия Ночкина сидела за своим столом, разбирая и готовя к приёму опросные листы, когда её отвлёк звук открывающейся двери. Кто это? До приёма ещё… И удивлённо подняла брови, увидев круглую лукавую мордашку. Дмитрий Чернов? Да, это он. Что-то случилось?

– Здрасьте, – весело поздоровался Дим и неожиданно для самого себя выпалил по-английски: – Смею ли я просить леди уделить мне немного благосклонного внимания?

– Здравствуй, Дима, – так же весело ответила по-русски Ночкина. – Как ты красиво сказал. Конечно уделю. Заходи.

Дим зашёл, расстегнул пальто. В тот раз пальто оставалось у отца в коридоре, а куда его сегодня девать? И Дим решил не раздеваться.

– Положи на стул, – сказала Ночкина.

Дим кивнул, снял и положил пальто на стул у двери и сел к столу, где сидел и в прошлый раз.

– У меня вот что, – деловито начал Дим, не дожидаясь вопросов. – Вот мертвяки когда приходят? Когда они обижаются на что или как? – мертвяка он называл по-английски.

Такого вопроса Ночкина никак не ожидала. Она, конечно, знала о суевериях, бытующих среди бывших рабов, слышала и о мертвяках, но впервые её спросили об этом.

– Даже не знаю, что тебе сказать, Дима, – растерянно ответила Ночкина. – А…а папа что говорит?

– Он про мертвяков говорить не любит, – вздохнул Дим. – А мне знать надо.

– Зачем?

– Ну… ну, кому нужно, чтоб мертвяки ходили? Я не боюсь, конечно, а другие? Катька, вон, боится. И вот я думаю… Вот если человека сжечь, ну, сгорит он, это ж навсегда уже, да?

– Да, – медленно кивнула Ночкина. – Это навсегда, навечно.

– Ну вот. Так если она там, ну, где все с Горелого Поля, а я себе другую… мамку найду, она ж не обидится? Не придёт мертвяком?

– Нет, Дима, – уже всё поняв, серьёзно ответила Ночкина. – Если тебе будет хорошо, мама будет только рада.

– Правда? – обрадовался Дим и стал сползать со стула. – Ну, я тогда побежал. Спасибо большое.

– Пожалуйста, Дима. Будут ещё вопросы, – улыбнулась Ночкина, – заходи. Да, а папа знает?

– Про новую мамку? – уточнил Дим. – Не, я, когда всё улажу, тогда и скажу. Полдела не показывают. Да и спрашивал я его. Ну, про мамку. Он не помнит её, – Дим уже взял своё пальто, но вернулся к столу. – Он ничего не помнит. Ни мамки, ни бабы, ни дома. Но это ж ничего?

– Ничего, – согласилась Ночкина. – Но ты скажи отцу. Пусть он… завтра зайдёт ко мне. Тоже вот так, с утра.

– Ага, скажу. До свидания.

Когда за Димом закрылась дверь, Ночкина почувствовала себя обессиленной: так её вымотал этот короткий разговор. Но надо собраться. Впереди полный приёмный день. И таких рассказов – и пострашнее, и с более тяжёлыми последствиями – будет ещё много. Так что… к бою, майор, твоя война продолжается.

Полностью удовлетворённый разговором, Дим побежал на поиски Катьки. Так, она говорила, что её мамка стирать будет, это к прачечной надо, ага, вон она.

Катя стояла возле большого куста, перебирая ветки и шёпотом разговаривая с ними. Дим подбежал к ней.

– Ну, поговорила?

– Ага, – шёпотом ответила Катя.

– Ну и что?

Катя вздохнула.

– Она то плачет, то смеётся.

– Сердится?

– Не-а. А… твой папка где?

– На тестирование пошёл, – Дим строго посмотрел на Катю. – Сегодня и поговорим с ними. Тянуть нечего. А то разошлют нас.

Катя кивнула, с надеждой глядя на Дима.

– Только ты говорить будешь, ладно?

– Конечно, я, ты только стой рядом и без команды не реви.

– Не буду, – пообещала Катя. – Вон, смотри, там мама. Видишь?

Зина всегда старалась в прачечной занять место у окна. Чтобы видеть Катю. Сегодня получилось очень удачно. Ей только голову поднять, и вот двор, кусты, Катя… А кто это с ней? Зина встревоженно вгляделась и облегчённо перевела дыхание. Димка. Хороший мальчик. Никогда Катю не обижает. И вежливый. Вон Катя ему на окно показывает. Заулыбались оба, руками машут. Зина с улыбкой кивнула им и помахала мокрой рукой.

– Что? – спросила стиравшая рядом Горячиха. – Никак опять твоя с кавалером?

– Ну, ты уж скажешь, – возразила Зина.

– А что? Неправда, что ли?

– Да уж, – поддержала Горячиху с конца их ряда Нинка. – Ты, конечно, Зина, присматривай. Испортят девчонку – поздно будет.

– Да он ребёнок ещё, – отмахнулась Зина.

– Ну да, – засмеялась с другого конца Томка. – Кто в сорок телок, а кто и в десять бычок.

– Да ну вас! – Зина перевалила бельё в ведро. – Пойду прополощу. Места не занимайте, у меня вон ещё.

– Иди-иди, – кивнула Горячиха. – Пригляжу.

Полоскали в соседней комнате в желобах с проточной водой. Здесь было посвободнее. Бабья болтовня не трогала Зину. Бабам лишь бы языки почесать, а обо что… Ну, так у всех одно на уме. Да и безобидно. По сравнению с тем, что было. Чего и сколько она про Катю не наслушалась. И жидовка, и цыганка… Только что черномазой не обзывали. А так… нет, здесь… да здесь, как в раю. Всех цветов полно, вот языки-то и прикусили. Говорят, в России строго с этим, вот и боятся за визу. Хоть и Центральный, а всё равно. Болтали, что некоторых аж с поезда уже на границе снимали. Так что… пусть себе болтают. Это всё пустяки. И зря они на Диму так.

Зина улыбнулась. Все уши ей Катя прожужжала. Про Димку и его папку. Димкиного отца она видела. Высокий плечистый негр в кожаной куртке. Всегда серьёзный, озабоченный. Ну да, тоже несладко мужику приходится. Одному, с ребёнком на руках… и гордый, всё сам, ни у кого помощи не просит. Обстирывает и себя, и мальчика. Никогда Димку в грязном или рваном не увидишь. И себя соблюдает. Как ни охота бабам языки чесать, а дурного чего