Время Пасьянсов - Александр Грог

   Переполз через Леху, ему все равно, он не обидится, поймет, потому как, вижу, что в полный рост стоит гад в не нашей шинели, белым шарфом у него горло замотано, и свинцом окоп поливает - сверху вниз, прямо под ноги себе. Опустошил магазин, бросил, и второй из своей круглой коробки тянет, вставляет так препокойненько, не торопясь, словно кажний божий день у него с этого начинает. И опять поливать - стволом водит со стороны в сторону. Я как был на четвереньках, так и пошел на него. И не вспомнил, что человек я, до самых его сапог... Только о ноже помнил, что в руке, а про винтовку свою вовсе забыл, будто не было ее никогда. Как понимаю, ее еще раньше забыл - в окопе, когда немцев складывал - прислонил к стеночке, чтоб не мешала.

   Развернулся он, когда почувствовал, что рядом встаю в рост, тут его и ударил снизу. Вряд ли он тот нож увидел. Сам его ножом поднимаю, и кажется мне, что это он куда-то вверх уходит, обидно уходит. Не понимаю, что я это делаю. Перехватил его левой рукой за загривок, к себе тяну, чтобы не соскочил, не улетел под небеса. Нельзя их в небеса отпускать, небеса для Лехи. Он выгибается, я к себе, духи учуял от шарфа... и так меня это озлило - сломил, зубами в шарф вцепился. Ноги скользят, разъезжаются. Обмякли оба, разом, будто воздух из нас выпустили. Так на коленях и замерли, обнявшись. Так и помер он. И я не понимаю, помер, али нет.

   Не знаю, сколько времени прошло, только понимаю - немца у меня отнимают. Зубы разжать не могу, отрезали кусок шарфа подле лица. Отняли немца, сняли с ножа, ногой спихнули. Ладонь с рукояти не разжать, закостенела. Покричали что-то в уши, не понять, потеребили, разбежались. Сижу.

   Видеть стал. Вижу, ротный поверху ходит, как тот фриц. Опять ротный живой, никакая холера его не берет. Где-то карманной пукалкой разжился, ходит постреливает, не понять кого. Может и наших, тех, кому уже край - кишки наружу. Таков уговор был, ежели ноги отдельно валяются, либо кишки по грязи размотаны - пособить. Он больной на голову, ему война в радость, все знают, потому самые дела поручают. Где другим могила, с него как с гуся.

   Сижу, кусок шарфа в зубах - рот не разжать - ни проглотить, ни выплюнуть. Вниз смотрю, грызу кусок до крови в деснах, орать хочется, выть, а слезы не текут. Там у блиндажа, стоймя, друг дружку подпирая, товарищи мои мертвые все, и немца того товарищи - всех он их, без разбора.

   Сижу, не хочу больше ничего. Наработался. Пульки стали пошлепывать в грязь. Чпок-чпок. А мне то не интересно, равнодушен стал. Ударило в бок. Не пулей, это ротный с налету толканул, прямо на головы, и сам сполз. Ох, нехорошо! Стали мы по этим головам ползти и дальше ползти, лишь бы подальше. Только нож, а винтарь где-то в первых траншеях оставил. И нож-то вроде теперь не мой, а чужой - фрицевский. Чистый трибунал, если винтовку потеряю. Схватил первую железку - отчитаться - волоку. Тяжелая, не наша. Ротный обернулся, обрадовался, перехватил, в первом удобном месте пристроил, и ну поливать - громкая хреновина. Опорознил всю, опять мне сунул. Волоки дальше, пригодится! Коробки стал собирать, обвешался. Так и бредем по окопу, он место выберет, приладится и отводит душу, пока целиком не расстреляет. Потом так же.

   Идем, я уже и о ствол руку ожег - хватанул неловко. В очередной раз мне это дело поручил - наладил, привалился спиной к окопной стене.

   - Давай, - говорит. - Жарь гадов!

   Высунулся - ничего не видать, нет живых.

   - Зажигай, - говорит, - какая разница. Пусть думают, что мы тут живы.

   Сам голову запрокинул - в небо смотрит. И я посмотрел, потом опять на ротного. Первый раз вижу, чтобы ротный настолько заморился.

   Стреляю, раню землю поодаль. Какая-то трассером идет, зарывается, потом вверх взлетает. Отторгает ее земля, не держит. Как и нас к себе не приняла... Мало шрамов ей, что ли, понаделали? Стреляю...

   Думаю, никого на всем белом свете не осталось, кроме меня и ротного. Так и пойдем мы по этому окопу до самого Берлина...

   А тут стали сползаться на шумовище. И Митяха, из тех Лешенских, что родней мне по дядьке двоюродному приходится - живой, и даже не раненый, и братья Егорины по окопу приковыляли, друг дружку поддерживая - бинты спросили. Еще Кузин-младший сполз - улыбка до ушей, зубы белые...

   Семеро нас вместе с ротным, и все, если глянуть, урод уродами. Глаза блестят.

   Тихо стало, по ненормальному тихо. Не бывает так. Стали по сторонам смотреть. Не может так быть, чтобы все контуженные были. Пошли дальше по окопу, а он и обрывается, но не совсем, а ложбиной дальше заросшей, будто лет сто прошло. Грибы понизу растут. Выбрались наверх, осмотрелись, не холм это, а остров маленький - вода кругом, а дальше туман, ничего не видать.

   И тут понял я, что умерли мы все. Сразу успокоился. И стало как-то любопытно, текет ли кровь здесь. Спор у нас был по этому поводу давний. По всему (что про тот свет рассказывают) не должна бы... Ткнул себя в руку - больно! - пошла кровь по руке, пошевелил ее ножом, поднял, рассматриваю. Упала капля с ножа на землю, тут и берег появился, словно морок какой-то был с водой, сдуло ее сквозняком. Но все равно не там мы, где должны быть. Тихо кругом. Только птицы перекликиваются, и пчелы гудят. Нет войны...

   ГЛЮКОЛОВ

   Неробеев - он же - Шатун, он же - Шмель, он же - Шалый, он же - Фиксаж, он же - Синь Чау... Или Сунь? Тьфу! Опять запутался!..

   Мы этого Шалого скоро месяц разрабатываем, а он выскальзывает. Сильно непонятная мишень. По первому разу я еще ярился, шапками грозился забросать. Ну какой из Шалого стрелок? Нет на то данных!

   Из оружия у него Лариса видела только один арбалет. (Я так у нее и не выпытал - где видела?) Уверяла, что арбалет очень мощный, большой. И еще пару заготовок - форм для малых. Резонное оружие. Современные кевларовые доспехи держат пулю, но для стрелы арбалета (даже не слишком мощного) они ничто. Дело в том, что пуля бьет, а стрела или нож раздвигают и одновременно режут волокна кевлара. И если только не наткнется в титановую пластину, удержать их современные средства защиты просто не в состоянии. Ну разве что тяжелый комплект - да кто такие носит! Это тюрьма, все равно, что в сейфе сидеть со своими деньгами. Не жизнь это.

   Я - стрелок! Мне и надо-то только на расстояние выстрела добраться. Тогда дело, считай, сделано...

   С Шалым, на первых порах, я особых проблем не видел, а вот с Восьмым... Так об этом и сказал.

   - Обоснуйте, - говорят.

   Пришлось речь толкнуть.

   - Шалый - не стрелок в полном понимании этого слова. Да, за плечами школа, но школа известная, армейская - "прямолинейка" - что касается стрельбы. В стратегии устойчивая вера, что большой калибр бьет меньший. И также то, что большее количество стволов способно задавить меньшее. Его подготовка земная, если можно так сказать, старая школа, пусть и спецназ, но без прибамбасов и с кучей штампов. При возможном огневом контакте особых проблем не вижу. Вот с Восьмым не так просто. Самоучка! Возможны сюрпризы, которые невозможно предугадать. Сюрпризы нестандарта...

   Все, что касалось стрельбы и стрелков, я знал досконально, мог говорить об этом часами. Тоже самоучка. Почти до всего сам дошел, большей частью инстинктами.

   - Аналитический?

   У них, что обратил внимание, на каждый случай свой черт из коробочки, и каждый чертик приносит папочку и по ней докладывает. Аналитики называются. Слово неприятное, извращением от него так и тянет. Потому я их по-другому называю - Лакрисы! Некоторые даже очень симпатичные ребята, если не обращать внимания на кое-какие заморочки. Один сейчас же встал и, не представившись (что меня задело), принялся свое излагать:

   - Налицо характерная ошибка, которую допускали уже не раз, в том числе и мы. Но это в прошлом. Сначала по поводу Восьмого. Поскольку сейчас он находится не на своей территории, а среда не агрессивна и, с каждым разом он все больше и больше в этом убеждается, то время работает против него. С Восьмым я бы не спешил. Он постепенно расслабляется...

   - Явная недооценка!

   Это уже второй черт из коробочки с папочкой, и тоже не представился - еще бы, они друг дружку знают, а кто я такой, чтобы со мной знакомиться? Хотя и обидно. Лакрисы они - одно слово на двоих. Лакрис-один, и Лакрис-два. Не знаю, откуда это имячко у меня всплыло, из подсознания что ли? В последнее время я много что... то ли узнаю, то ли вспоминаю - что забыл... Странное ощущение...

   Лакрисов (а их десятка два) я первое время путал, но теперь стал различать. Сообразил, что можно и по цвету папочек. Вот и у этого другая. Сначала думал, что он с первым спорить начнет. Спорящие между собой Лакрисы - еще то зрелище! Днями может продолжаться. А оказалось, что этот - второй - тоже в мой огород куском асфальта старается запулить.

   - Армейское мышление? - поет. - Согласен! Но не прямолинейное. В войсковой разведке тех, кто прямо движется к цели, не держат. Смотрите!