Полина - Александр Дюма

Там я провел около получаса, склонив голову на руки раздираемый тысячами мыслей, бродивших в моем уме. В прошлом я действовал из двойного интереса: ненависти моей к графу и любви к сестре. Я проклинал этого человека с того самого дня, когда он похитил мое счастье, женившись на Полине, и потребность личного мщения, желание отплатить злом за мучения моральные вывели меня из себя. Я хотел только убить или быть убитым. Теперь, когда все уже кончи лось, я начинал понимать последствия моего поступка.

Кто-то дотронулся до моего плеча. Это был доктор.

— А Полина? — спросил я, сложив руки.

— Она пришла в чувство…

Я хотел бежать к ней, доктор остановил меня.

— Послушайте, — продолжал он, — теперешний случай очень важен для нее; она нуждается в покое… Не входите к ней в эту минуту.

— Почему же? — спросил я.

— Потому что ее надо предохранить от всякого сильного волнения. Я никогда не спрашивал вас об отношениях ваших к ней, не требую от вас доверенности. Вы называете ее сестрой, правда ли то, что вы брат ей, или нет? Это не относится ко мне, как человеку, но очень важно для доктора. Ваше присутствие, даже ваш голос имеют на Полину сильное влияние Я всегда замечал это, и даже сейчас, когда держал ее руку одно произнесение вашего имени ускорило ее пульс Я запретил впускать к ней сегодня кого бы то ни было, кроме служанок Не пренебрегайте моим приказанием.

— Она в опасности? — испугался я.

— Все опасно для такого расстроенного организма, как ее. Если бы я мог, я дал бы этой женщине питье, которое заставило бы ее забыть прошедшее Ее мучает какое-то воспоминание, какая-то горесть, какое-то угрызение.

— Да, да, — отвечал я, — ничто от вас не скрылось, вы увидели все проницательными глазами ученого. Нет, это не сестра моя, не жена, не любовница. Это ангельское создание, которое я люблю больше всего, но которому не могу возвратить счастья, и она умрет на руках моих с непорочным и мученическим венком!.. Я сделаю все, что вы хотите, доктор, я не буду входить к ней до тех пор, пока вы не позволите, я буду повиноваться вам, как ребенок. Но скоро ли вы вернетесь?

— Сегодня…

— А что я буду делать, Боже мой?

— Ободритесь, будьте мужчиной!

— Если бы вы знали, как я люблю ее!

Доктор пожал мне руку; я проводил его до ворот и там остановился, не в силах двинуться с места. Потом, выйдя из этого бесчувствия, машинально сошел по лестнице, подошел к ее двери и, не смея войти, слушал. Мне казалось сначала, что Полина спит, но вскоре глухие рыдания донеслись до меня. Я положил руку на замок, но, вспомнив свое обещание и боясь изменить ему, бросился из дому, впрыгнул в первую попавшуюся мне карету и приказал везти себя в Королевский парк.

Я бродил там около двух часов, как сумасшедший, между гуляющими, деревьями и статуями. Возвращаясь домой, я встретил у ворот слугу, бежавшего за доктором. С Полиной случился новый нервный припадок, после которого она начала бредить На этот раз я не мог выдержать, бросился в ее комнату, стал на колени и взял ее руку, свесившуюся с постели. Дыхание ее было тяжело и прерывисто, глаза закрыты, и она пыталась пробормотать какие-то слова, но они были бессмысленными и бессвязными. Доктор вошел.

— Вы не сдержали своего слова, — сказал он.

— Увы! Она не узнает меня! — отвечал я.

Однако при звуке моего голоса ее рука задрожала. Я уступил свое место доктору, он подошел к постели, пощупал пульс и объявил, что второе кровопускание необходимо. Но несмотря на выпущенную кровь, волнение все усиливалось и к вечеру началась горячка.

В продолжении восьми суток Полина была добычею ужасного бреда; она не узнавала никого, думая, что ей угрожают, и призывая беспрестанно на помощь. Потом болезнь начала терять свою силу. Полная слабость и истощение последовали за этим безумным бредом. Наконец, на девятое утро, открыв глаза после недолгого спокойного сна, она узнала меня и назвала по имени. Невозможно описать, что происходило тогда во мне: я бросился на колени, положил голову на ее постель и начал плакать, как ребенок. В эту минуту вошел доктор и, боясь, чтобы не сделалось с ней припадка, приказал мне выйти. Я хотел возразить, но Полина пожала мне руку, говоря нежным голосом: "Идите!.."

Я повиновался. Восемь суток я не смыкал глаз, сидя у ее постели, но теперь, успокоясь, погрузился в сон, в котором нуждался так же, как и она.

В самом деле, горячка начала постепенно отступать, и через три недели у Полины осталась только большая слабость. Но в продолжение этого времени хроническая болезнь, которой она страдала в прошлом году, усилилась. Доктор предписал ей лекарство, которое уже ее излечило, и я решил воспользоваться последними прекрасными днями года, чтобы посетить с нею Швейцарию, а оттуда проехать в Неаполь, где хотел провести зиму. Я сказал Полине об этом намерении, она улыбнулась печально, потом с покорностью дитяти согласилась на все. Итак, в первых числах сентября мы отправились в Остенде, проехали Фландрию, путешествовали вверх по Рейну до Баля, посетили озера Биенское и Невшательское, останавливались на несколько дней в Женеве, наконец, побывали в Оберланде, Брюниге и проехали в Альторф, где ты встретил нас в Флелене на берегу озера четырех кантонов.

Ты поймешь теперь, отчего мы не могли подождать тебя. Полина, узнав о твоем намерении воспользоваться нашей шлюпкой, спросила у меня твое имя и вспомнила, что часто встречалась с тобой у графини М…, у княгини Б… При одной мысли быть вместе с тобой, лицо ее приняло такое выражение страха, что я, испугавшись, приказал гребцам отчалить. Ты, очевидно, приписал это моей невежливости.

Полина лежала в шлюпке, я сел подле нее и положил ее голову на свои колени. Прошло уже целых два года, как она покинула Францию, страдающая и имеющая опору только во мне. С того времени я был верен обязательству, которое принял на себя, я заботился о ней, как брат, чтил ее, как сестру. Я напрягал все способности своего ума, чтобы предохранить ее от горести и доставить ей удовольствие; все желания моей души обращались вокруг надежды быть любимым ею когда-нибудь. Когда мы долго живем с кем-нибудь, появляются мысли, которые приходят в одно время обоим вместе. Я увидел ее глаза, полные слез, она вздохнула и пожала мою руку, которую держала в своей:

— Как вы добры! — сказала она.

Я содрогнулся, услышав ответ на мою мысль.

— Все ли я исполняю, как нужно? — спросил я.

— О, вы были ангелом-хранителем моего детства, улетевшим на минуту, которого Бог возвратил мне под именем брата.

— И в замену этой преданности не сделаете ли вы чего-нибудь для меня?