Белый олеандр - Джанет Фитч

— Слушай, Астрид, — сказала она, усаживаясь рядом со мной, — хочешь, в следующий раз я пришлю тебе открытку? «Дорогая, мне так тебя не хватает, всего наилучшего…». — Она разлила коньяк по рюмкам.

Свою я опрокинула залпом, даже не стараясь подольше растянуть. Коньяку было, наверное, лет пятьсот, его привезли на «Нинье», «Пинте» или «Санта-Марии». Оливия посмотрела в рюмку, поболтала коньяк в ней, понюхала, отпила глоточек.

— Я не самый внимательный и чуткий человек, Астрид, — сказала она. — Я не из тех, кто регулярно шлет открытки на день рождения. Но я попробую. Это самое большее, что я могу сделать.

Она протянула руку к моему лицу, но не смогла его коснуться. Ладонь упала мне на плечо. Я делала вид, что мне все равно.

— Астрид, ради бога, — сказала она, убирая ладонь и опять откидываясь на подушки. — Не дуйся на меня. Ты ведешь себя точь-в-точь как мужчина.

Но я только отвернулась. В зеркале над камином было наше отражение: изящная комната, Оливия в своей серебристой ночной рубашке, похожей на ртуть в лунном свете. И жалкая белобрысая девчонка, словно взявшаяся из другого фильма, — незажившие шрамы на лице, рубашка за девяносто девять центов, спутанные волосы.

— Я кое-что привезла тебе из Англии, — сказала Оливия. — Хочешь посмотреть?

Даже головы не стоит поворачивать. Неужели она думает, что можно откупиться подарками? Но этой медленной элегантной походкой невозможно было не любоваться. Серебристый атлас тянулся за ней хвостом, как комнатная собачка. Налив себе еще коньяку, я поболтала его в рюмке, посмотрела, как он кружит по стенкам, стекает в янтарный омут на дне. Коньяк пах огнем и фруктами, горел, спускаясь по горлу. Песня Вилли Холлидей была созвучна моим чувствам — словно все слезы уже выплаканы, а горе все еще жжет.

Вернулась Оливия с белой коробочкой, бросила ее мне на колени.

— Вещи меня не интересуют, — сказала я. — Мне важно само ощущение подарка. Что кто-то дарит мне хоть какое-то дерьмо!

— Значит, не хочешь? — Оливия сделала вид, что забирает у меня коробочку.

На ней была марка «Penhaligon». В атласном гнезде лежала бутылочка в форме античной амфоры, оплетенная серебристым металлическим кружевом. Внутри плескались духи нежного розоватого оттенка.

— Спасибо. — Я поставила бутылочку на стол.

— Ну не надо так. Смотри, понюхай! — Оливия прыснула на меня душистой струей из бутылочки.

Запах меня удивил — совсем не похоже на «Ма Грифф». Так пахли мелкие белые цветочки в английском лесу, так пахла девочка в передничке и панталончиках, плетущая ромашковые венки, сказочная девочка викторианской эпохи.

Оливия улыбнулась, и очарование ее чуть выдающихся вперед зубов показалось мне лучше самого совершенного совершенства.

— Ну, разве это не ты?

Я взяла у нее бутылочку и обрызгала себе голову, волосы, лицо. Мельчайшие капельки оседали на них душистым дождем, смывая мои грехи. Словно делая меня той самой девочкой, которая никогда не видела сентябрьских огненных бурь, не получала пулю от своей приемной матери, не ходила с толстым Конрадом в кусты за парковым туалетом.

Белокурая девочка из няниной песенки, в голубеньком платьице, с ягненком на руках, гуляющая в заросшем английском парке. Это же я, в конце концов. Не зная, плакать или смеяться, я налила себе еще коньяку.

— Хватит, — сказала Оливия, убирая бутылку.

Толстые нити шрамов пульсировали от алкоголя. Ясно, что Оливия не будет любить меня. Это не в ее характере. Она и так делала что могла — купила мне кусочек детства в оплетенной серебряным кружевом бутылочке, по указу королевы.

— Спасибо, Оливия, — сказала я. — Правда, большое спасибо.

— Так гораздо лучше, — сказала она.

На следующее утро я проснулась, скрючившись на кушетке Оливии. Ботинки с меня кто-то снял, в руках была зажата бутылочка с духами. В комнате, наверно, было жарко, или у меня поднялась температура. Головная боль колотила по вискам, как палки по африканскому барабану. Я сунула ноги в ботинки, и, не завязывая шнурков, пошла искать Оливию.

Она лежала на кровати с балдахином, поверх шерстяного покрывала с рисунком «пейсли»[38], погруженная в глубокий сон. На ней была та же серебристая рубашка, согнутые ноги распластались по мягкой ткани, словно она куда-то бежала во сне. Часы у ее подушки показывали одиннадцать. Я помчалась к двери.

Когда я была на полпути к бирюзовому дому, посреди цветочного сада Оливии, Марвел вышла во двор с пластмассовой машиной Кейтлин в руках. Рот у нее широко открылся, цвет лица слился с «осенним пламенем» волос.

Если бы не похмелье, в голову, может быть, и пришла бы какая-нибудь спасительная идея. Мы с Марвел смотрели друг на друга, и я знала, что поймана с поличным, по колено в розмарине и алиссуме, застывшая с поднятой ногой, как олень на крыше. Потом — сплошной крик и неразбериха. Как только я сделала несколько робких шагов обратно к Оливии, Марвел кинулась за ворота, схватила меня за волосы и рывками поволокла к бирюзовому дому. Дергая головой, понюхала, чем от меня пахнет.

— Пьешь с этой шлюхой? Может, ты с ней и спала?! — Она звонко ударила меня по лицу, не обращая внимания на шрамы. Ее голос отдавался в моей размякшей голове, как выстрел в пещере. Волоча к бирюзовому дому, она лупила меня, где могла достать — по голове, по спине, по рукам.

— Что ты там делала, а? Ты там всю ночь просидела, да? Всю ночь? Вею ночь? — Марвел ударила меня прямо в ухо, духи выскользнули из руки упали на асфальт.

Я вырвалась из рук Марвел, бросилась на колени. Бутылочка разбилась внутри своей кружевной серебряной клетки, розовые духи потекли на черную шершавую поверхность. Мое детство, мой английский сад, крупица настоящей жизни!

— Неблагодарная дрянь! — Марвел рывком подняла меня на ноги.

Я схватила ее за руки и закричала ей прямо в лицо:

— Я вас ненавижу, до того ненавижу, что убить готова!

— Как ты смеешь поднимать на меня руку?! — Она была куда сильнее, чем я думала. Легко сбросив мои руки, она дала мне такую пощечину, что из глаз полетели искры. Схватила меня за руку под мышкой и поволокла дальше, то и дело давая затрещины. — Быстро в дом, быстро!

Она распахнула дверь и втолкнула меня внутрь. Я влетела в разгром, оставшийся от сочельника — грязные тарелки, стаканы, обертки подарков. Дети подняли глаза от новых игрушек, Эд — от футбола на экране. Я налетела на этажерку, оттуда упало блюдо с картинкой из «Маленьких женщин» и разбилось.

Марвел закричала и накинулась на меня. Перед глазами опять поплыли искры и узоры.

— Ты это нарочно сделала! — Она швырнула меня на пол, и я испугалась, что она начнет тыкать меня лицом в осколки. Но она только пнула меня по ребрам.

— Собирай! Дети хныкали.

— Асси! — Кейтлин побежала ко мне, распахнув руки. Марвел перехватила ее и выпроводила во двор вместе с Джастином. Я с плачем собирала осколки. Блюдо я уронила не нарочно, но могла бы, наверное, сделать это, если бы такая мысль пришла в голову. Она разбила мои духи, кусочек настоящей жизни, полученный по указу королевы, сделанный из фунтов весенних цветов на английских холмах — живых и настоящих, не то что копия с копии картинки в детской книжке. Марвел вернулась и швырнула мне веник.

— Теперь убирай остальное! — Она повернулась к Эду. — Боже, ты не поверишь, где я ее только что застала! Представляешь, шла из дома черномазой, всю ночь там проторчала! Вот что, значит, мы получили за все наши старания?

Эд прибавил громкость.

Я выбросила большие осколки с Джо, Эмми и Бет, потом еще один, с Марми. Она вся покрылась трещинами. Что ж, Марми, вот так это и бывает. Одна нелепая случайность, и все летит под откос. Джо не понравится в приемной семье, от нее захотят избавиться и застрелят. Эмми хорошенькая, ее удочерят, но вы больше никогда не увидитесь. Бет окочурится, а четвертая сестра будет оказывать парням услуги в парке за очередную дозу. Помашите ручкой домашнему очагу, добро пожаловать в мою жизнь.

Мелкие осколки я аккуратно смела в совок, стараясь не оставить ни одного — Кейтлин всегда бегала босиком.

— Когда закончишь, начинай убираться в комнате. Сейчас я скажу этой черномазой шлюхе все, что о ней думаю.

Из кухонного окна было видно, как Марвел решительными шагами выходит со своего двора, слышно, как металлическая калитка хлопает, но не закрывается, и распахивается снова.

— А ну проснись, шлюха! Крысиная задница! Дерьмо ходячее! — орала Марвел, колотя в дверь Оливии. — Оставь девчонку в покое, слышишь, черномазая?

Все соседи были дома рождественским утром и выслушивали это, празднуя пришествие Господа в мир. Отлично, Марвел. Давай, продолжай. Всем покажи, из какого теста ты сделана. Единственным моим утешением было то, что Оливия не могла ее слышать, она спала глубоким сном в другой части дома. Возвращаясь, Марвел пригоршнями выдирала цветы Оливии и швыряла их в закрытые жалюзи окна.