История Парижской Коммуны 1871 года - Проспер Оливье Лиссагарэ

Муниципальный совет не ответил на письмо Кремье и 29‑го марта он повторил свое предложение. Совет продолжал молчать. Вечером 400 делегатов Национальной гвардии встретились в музее. Они решили объединить батальоны и назначили комиссию, уполномоченную вести переговоры между ратушей и префектурой. Но эти делегаты представляли лишь революционные элементы батальонов, а ратуша погружалась все более и более в болото уныния.

Последовала война прокламаций между двумя властями. 30‑го марта совет дал ответ на соображения участников встречи в музее прокламацией от имени лидеров реакционной части батальонов. Комиссия выпустила манифест с требованием автономии Коммуны и упразднения префектур. Сразу после этого совет объявил генерального секретаря префекта законным представителем правительства и пригласил его занять свой пост. Секретарь проигнорировал приглашение и укрылся на борту фрегата La Couronne, куда устремились и многие советники, — добровольное малодушие, поскольку наиболее одиозные реакционеры разгуливали, по крайней мере, без помех. Энергия Комиссии носила показной характер. Она арестовала лишь двух–трех функционеров, депутата–заместителя прокурора Жильбера и на короткое время сына мэра, бывшего директором таможни. Генерал Оливье был отпущен, как только стало известно, что он отказался сформировать часть Смешанной Комиссии 1851 года. Члены Комиссии были настолько беспечны, что оставили пост недалеко от префектуры в распоряжении стрелков, забытых Эспиваном. Бегство советников, поэтому, оказалось только еще более позорным. Город оставался спокойным, веселым и ироничным. Однажды, когда патрульное судно LeRenardшло демонстрировать свои пушки в Канебьере, люди, толпившиеся на пристани, улюлюкали так громко, что оно было вынуждено уклониться от швартовки и соединиться с фрегатом в другой гавани.

Комиссия заключила, что никто не посмеет подвергнуть город нападению, и не приняла, таким образом, никаких мер для обороны. Можно было легко оборудовать в военном отношении высоты Нотр—Дам–де–ла-Гард, которые господствовали над городом, и мобилизовать значительное число гарибальдийцев. Некоторые офицеры, участвовавшие в последней военной кампании, предлагали все организовать. Члены Комиссии поблагодарили их, сказав, что войска не посмеют придти, а если придут, то будут брататься с народом. Они удовольствовались водружением черного флага, распространением среди солдат прокламаций и сосредоточением в префектуре стрелкового оружия и пушек без снарядов соответствующих калибров. Со своей стороны, Ландек, пожелавший отличиться, разжаловал Эспивана. Он назначил вместо него сержанта кавалерии по имени Пелисье. «Пока он не приступит к исполнению своих функций, — говорилось в постановлении Ландека, — войска остаются под командой генерала Эспивана». Это был грандиозный фарс, датированный 1‑м апреля. Пелисье попал точно в цель в оценке этого решения, когда его судил военный трибунал. — Какими войсками, — спросили его, — вы командовали? — Я командовал ситуацией, — ответил он. Сержант, и в самом деле, никогда не командовал войсками. Утром 24‑го апреля рабочие вернулись на работу, поскольку национальные гвардейцы, за исключением охраны префектуры, не оплачивались. С трудом приходилось искать постовых для постов. В полночь префектуру охраняла всего лишь сотня гвардейцев.

Переворот можно было легко устроить, и некоторые богатые буржуа хотели попытаться это сделать. Для этого имелись люди, готовые договориться. В полночь Комиссию надо было устранить и овладеть префектурой, в то время как Эспиван должен был двигаться маршем на город и прибыть на рассвете. Отправили офицера к Обаню. Генерал отказался под предлогом необходимости соблюдать осторожность, но представители его свиты раскрыли подлинный мотив отказа. — Мы выбрались из Марселя как воры, — сказали они курьеру, — теперь мы хотим вернуться как победители.

Это казалось довольно затруднительным сделать войскам Обаня численностью в 600–700 человек, без надлежащих кадров и дисциплины. Один–единственный полк, 6-ой стрелковый, проявлял какую–то воинскую доблесть. Но Эспиван полагался на матросов La Couronne, верных приказу национальных гвардейцев, находящихся с ним в контакте, и, больше всего, на бездеятельность Комиссии.

Последняя пыталась укрепить свое положение посредством привлечения делегатов из Национальной гвардии. Члены Комиссии проголосовали за роспуск муниципального совета, и 3‑го апреля созвали выборщиков. Эта мера, будь она принята 24‑го марта, могла бы все решить, но 2‑го апреля она выглядела комариным укусом.

3‑го апреля по получении вестей из Версаля Эспиван приказал командирам реакционных батальонов поддерживать состояние боевой готовности. Вечером в 11 часов в префектуру пришли офицеры–гарибальдийцы с сообщением о том, что приближаются войска под командованием Обаня. Комиссия затянула старую песню: — Пусть приходят, мы готовы их принять. — В половину первого ночи члены Комиссии решили разойтись, но к 4‑м часам утра несколько человек собрались у префектуры. Около сотни ополченцев заняли позиции на вокзале, где Комиссия даже не установила артиллерийскую батарею.

В 5 часов утра Марсель был начеку. Некоторые реакционные роты появились на площади Дворца юстиции и на проспекте Бонапарта. Матросы с La Couronne подтянулись к бирже. У вокзала раздались первые выстрелы.

Войска Эспивана подошли к трем пунктам — вокзалу, площади Кастеллан и La Plaine. Ополченцы, несмотря на прекрасные оборонительные позиции, были вскоре окружены и вынуждены отступить. Версальцы расстреляли федералистского начальника станции на глазах у его сына, 16-летнего мальчишки, который бросился к ногам офицера, предлагая свою жизнь за сохранение жизни отца. Другой начальник станции, Фунель, смог отделаться лишь сломанной рукой. Колонны войск с La Plaine и L’Esplanade выдвинули свои патрули на расстояние 300 метров от префектуры.

Члены Комиссии, все еще витавшие в облаках, направили делегацию для переговоров с Эспиваном. Кремье и Пелиссье пошли в сопровождении большой толпы мужчин и детей, кричавших: — Да здравствует, Париж! — На подступах к площади Кастеллан, месте дислокации штаба, к делегатам вышел командир 6‑го стрелкового полка Вилленев. — Каковы, — спросил Кремье, — ваши намерения? — Мы хотим восстановить порядок. — Что! Вы будете стрелять в народ? — Задав этот вопрос, Кремье выступил с речью, когда версальцы угрожали, что их пехота начнет наступление. Тогда делегаты направились к Эспивану. Сначала он пригрозил посадить их под арест, затем дал им пять минут на эвакуацию префектуры. По возвращении Кремье обнаружил столкновение пехотинцев с толпой, которая стремилась их разоружить. Подоспел новый поток людей под черным флагом, усилив давление на солдат. Немецкий офицер из штаба Эспивана арестовал Пелиссье, но командование версальцев, видя, что их солдаты колеблются, приказали им отступить.

Толпа аплодировала, веря, что солдаты разойдутся. Два пехотных корпуса уже отказались от марша на Марсель. Площадь перед префектурой была забита народом, уверенным в победе. Вдруг, к 10 часам вечера, появились пехотинцы со стороны Римской и Армянской улиц. Толпа зашумела и окружила их, когда многие пехотинцы подняли вверх приклады своих мушкетов. Один офицер, который гнал свою роту на атаку в штыки, рухнул, когда ему прострелили пулей голову. Его подчиненные кинулись на федералов, которые укрылись и были осаждены в префектуре. За ними последовали пехотинцы. На залпы национальных гвардейцев и пехотинцев с проспекта Бонапарта, а также из дома Неизвестных братьев федералы отвечали выстрелами из окон префектуры.

Перестрелка продолжалась два часа, федералы не получили подкреплений. Засев в префектуре, массивном квадратном здании, федералы, тем не менее, были обречены на поражение, лишенные продовольствия и достаточного количества боеприпасов. Достаточно было подождать, уперев приклад ружья в плечо, пока у защитников префектуры закончатся патроны. Но генерал Священное Сердце не удовлетворился бы частичной победой. Это была его первая кампания. Он жаждал крови и, больше всего, шума. С 11 часов он отдал приказ обстреливать префектуру с вершины Notre‑Dame‑de‑La Garde с дистанции около 500 метров. Открыл огонь и форт Св. Николы, но его пушки, менее дальнобойные, чем пушки Notre‑Dame‑de‑La Garde, посылали снаряды в дома аристократов на проспекте Бонапарта, убив одного из тех героических полицейских, который стрелял из–за спин солдат. В 3 часа над префектурой взвился флаг перемирия. Эспиван продолжал обстрел. К нему послали курьера, но он настаивал на безоговорочной сдаче защитников префектуры. В 5 часов здание прошили более чем 300 снарядов, ранив многих федералов. Защитники, оказавшись без поддержки, понемногу стали покидать префектуру. Она уже давно прекратила вести огонь, когда Эспиван все еще продолжал обстрел. Страх этого скота был так велик, что он продолжал обстрел до полуночи. В пол седьмого утра матросы с La Couronne и La Magnanime храбро пошли на штурм префектуры, свободной от всех своих защитников.