Печать василиска - Татьяна Корсакова

Аля шла, кажется, уже целую вечность. Босые ноги, сбитые о невидимые в темноте камни, горели огнем, и с каждой минутой становилось все холоднее. А дорога все никак не заканчивалась, и рассвет все никак не наступал, точно идет она по замкнутому кругу в сплошном безвременье.

Это бы полбеды, нет таких дорог, которые никуда не ведут, выйдет она к дому, никуда не денется. Хуже другое, то, в чем Аля долго не решалась себе признаться.

Ощущение было острым и назойливым, как комариный писк, а еще страшным. Кто-то крался за ней в темноте. Крался и наблюдал. Она его не видела, а он ее видел. И вовсе это не игры воображения! У нее вообще нет никакого воображения! Зато со слухом все с порядке, и она его слышала, того, кто крался следом. Тихий шорох песка под ногами, тихий вздох, едва ощутимое движение воздуха. Тот, кто крался и наблюдал, был близко. Господи, кажется, слишком близко...

– Товарищ Федор?! – Глупый мальчишка! С него станется заманить ее в эту глушь. Он же странный, неправильный. Заманил, а потом растерялся, может, сам испугался и сейчас вот идет следом, шуршит, дышит... – Товарищ Федор, это ты?! Выходи! Хватит прятаться!

Вот, а теперь ничего не слышно, потому что тот, кто прячется в темноте, затаился и ждет.

– Кто здесь?!

Глупый вопрос. Если бы он хотел представиться, то давно бы уже вышел, а он прячется. И озеро совсем близко, с этим своим реликтовым змеем...

Точно почувствовав Алины мысли, кольца бриллиантовой змейки на ее пальце едва ощутимо сжались. Почудилось, это уж точно почудилось...

Все, нельзя стоять и ждать, когда эта невидимая тварь бросится на нее из темноты, надо идти вперед. Дом уже где-то совсем близко.

...Тварь бросилась. Больно сжала горло, зашарила по телу не то руками, не то щупальцами, задышала прямо в ухо громко и часто. Аля закричала, дернулась в сторону, прочь от рук-щупалец. Поскользнулась, растянулась на мокрой траве, забарахталась. Странная трава, неправильная – мягкая и податливая, а под травой холодная вода. Настасьина топь... Вот почему земля под ней качается и чавкает, потому что нет никакой земли, а есть трясина, похожая на цветущую лужайку.

Ну как же так?.. Ведь всего же шажок в сторону... Ночной твари нет, и рук-щупалец тоже нет, а трясина – вот она. Ноги дна не чувствуют, а руками не за что схватиться, все вокруг зыбкое, обманчивое. И вода заливается уже за шиворот, намокшая кофта камнем тянет ко дну, а сбросить ее нет никакой возможности. Остается барахтаться и кричать – громко, истошно, так, что в Полозовых воротах услышат. Услышать-то услышат, но спасти ее не успеют...

Как же не хочется умирать... да еще такой жуткой смертью, в темноте... Кричать больше нет сил и бороться тоже. Бесполезно бороться...

Она уже смирилась и теперь лихорадочно вспоминала слова молитвы, чтобы не сгинуть вот так – неправильно, когда что-то схватило ее за волосы. Схватило и больно потянуло: сначала за волосы, а потом за ворот мокрой кофты вверх, из трясины. Топь зло урчала и не отпускала, но тот, кто тянул Алю за волосы и за шиворот, был сильным. Рывок – и руки уже свободны, можно помогать ими своему нежданному спасителю. Еще рывок – и лопатки упираются во что-то твердое, надежное – гать. Ну и пусть кожа на голове горит огнем, и волосы она еще долго не сможет расчесывать без боли, зато живая... Да она руки готова целовать тому, кто ее за волосы вытащил из трясины, и сейчас не отпускает, держит крепко-крепко, куда-то несет...

Все, больше не несет, поставил на землю, самую настоящую, твердую, с мелким песочком.

– Спасибо, – голос она, оказывается, не сорвала, еще может поблагодарить своего спасителя. – Спасибо вам огромное.

А благодарить-то некого... Вокруг темнота и тишина, и лишь едва различимое шуршание удаляющихся шагов. Вот так...

Слишком много потрясений для одного человека. Силы как-то внезапно закончились: и физические, и психические. Даже страха почти не осталось. Аля плюхнулась на землю, зачерпнула в ладони горсть теплого песка, разревелась.

Слезами горю не поможешь – любила повторять нянечка Афанасьевна. Не права была нянечка, слезы иногда помогают, вымывают из души липкую черноту, позволяют собраться с духом. Аля плакала, размазывая по лицу грязь и слезы, а озеро тихо вибрировало, то ли сочувственно, то ли раздраженно. Когда она выревелась, оказалось, что тьма уже не такая кромешная, как прежде. Вдали у самого горизонта тонкой розовой полосой загорался рассвет. Света от новорожденного солнца было еще мало, но главное Аля увидела пологую крышу дедова дома. Дом был совсем близко, так близко, что сидеть посреди дороги и поливать слезами теплый песок расхотелось, а захотелось бежать без оглядки вперед, к черной громаде Полозовых ворот.

Аля вошла в дом с первыми, еще робкими лучами солнца, на цыпочках поднялась на второй этаж, в сизых сумерках пробралась к своей комнате. Пока шла, успела заметить, что не одна она не спит. Из-под двери Ивановых пробивалась полоска приглушенного света, за дверью экологов слышалась странная возня, но свет не горел. До своей спальни дойти Аля так и не успела, потому что дверь Егора внезапно распахнулась, выплескивая в коридор оранжевый электрический свет.

– Аля, господи! – Егор стоял на пороге полностью одетый и смотрел на нее встревоженным взглядом. – Где ты была? Я волновался, хотел узнать, как ты, а дверь заперта, и никто не открывает...

– Была, – она рассеянно понаблюдала, как с ночнушки на бежевую ковровую дорожку стекают ручейки грязной воды, а потом не удержалась – всхлипнула: – Егор, со мной, кажется, не все в порядке. Я, наверное, во сне хожу.

– Где ты ходишь во сне? – спросил он шепотом и осторожно, боясь испачкаться, потянул ее за рукав кофты. – Откуда ты вообще пришла?

– С озера.

– С Мертвого озера? – уточнил он.

Вместо ответа она лишь кивнула.

– А что ты делала на озере посреди ночи?

– Не знаю. – Лужа на ковер натекла большая. Наверное, завтра Елена Александровна будет сильно ругаться. – Я плохо помню, проснулась на озере, пошла обратно, попала в трясину.

– Какую трясину? – Егоровы глаза удивленно расширились, и он, теперь уже не опасаясь за чистоту своей одежды, прижал Алю к себе. – Ты почему вся мокрая?

– Настасьину трясину. – От Егоровых рук шли волны тепла, и могильный холод, которым она заразилась этой ночью, на время отступил. – Ту, которую ты мне вчера показывал. Я шла, а на меня кто-то напал в темноте, я побежала и стала тонуть.

– Так, не надо нам тут с тобой стоять, – Егор огляделся по сторонам. – Давай-ка пойдем в комнату, ты вымоешься, переоденешься и все мне по порядку расскажешь, – он мягко, но настойчиво подтолкнул Алю к дверям ее комнаты.