Пятицарствие Авесты - Сергей Ведерников

— Прости, мне плохо, — попросил он пощады, а она, словно извиняясь, пригласила к столу.

— Всё, всё!.. Давай поедим.

Они сели за стол, она предложила выпить, но Виктор мягко отказался, сославшись на необходимость прервать запой.

— А я выпью: на работу мне завтра, а сегодня у меня чудный праздник, и я буду праздновать его, сколько мне удастся.

Пригубив рюмку с водкой, он поставил её на стол и облизнул губы, не выпив ни капли, а затем попробовал поесть яичницу с ветчиной, но тщетно: его тошнило. Встав из-за стола, вынул из холодильника курицу, предусмотрительно купленную заранее, решив сварить бульон — единственное спасение в его теперешнем состоянии; и хотя Инна запротестовала, пытаясь взять дело в свои руки, он был непреклонен.

— Прости, милая! Не хочу тебя утруждать, я сам справлюсь. Не обращай на меня внимания; мне нужно быть благодарным тебе уже за то, что ты сейчас со мной, когда мне так плохо.

Оставив его в покое, она снова села за стол, продолжая завтрак, но вдруг неожиданно спросила, заставив его вздрогнуть:

— Ты мне ничего не сказал: узнал ли ты что-нибудь о той девушке, с которой встречался здесь когда-то?

Он снова окунулся в тот душевный холод, в каком находился после поездки в село, где когда-то жила Юлия, и от которого несколько отогрелся в последние часы в присутствии Инны.

— Она умерла, — сказал он глухо.

— Прости, пожалуйста, — отвечала девушка расстроенно.

— Она умерла давно, и это произошло по моей вине, но не надо больше: ничего нельзя исправить.

Виктор вернулся в комнату и снова лёг на кровать; спустя некоторое время туда пришла Инна и вела себя сдержанно и ласково, словно пытаясь загладить свою нечаянную вину, но он и не думал её ни в чём обвинять и был благодарен уже за то, что она есть, что она с ним рядом. Как оказалось, это был четвёртый день его запоя; а Инна встретила его прошлым вечером на улице, выходящим из магазина с пластиковым пакетом в руках, и, окликнув, даже растерялась, когда он молча взял её за руку и повёл за собой, но не стала возражать, послушно последовав за ним.

Уже поздно ночью она заснула глубоким сном, которому не мешал даже практически не спавший Виктор, если и закрывавший глаза, то только для того, чтобы через некоторое время, очнувшись, удостовериться, что в тяжелой дреме прошло лишь пять-десять минут бесконечной ночи.

Утром она проснулась, не выспавшаяся, но весёлая и счастливая, торопливо собралась, опаздывая на работу, и быстро ушла, поцеловав его на прощание и взяв с него слово, что он не уедет никуда сегодня из города. Он в своем подавленном состоянии и думать не хотел об отъезде, вынужденный взаперти превозмогать свою болезнь. Время тянулось мучительно долго. Виктор ещё утром выпил остатки куриного бульона, сваренного им вчера, и вновь поставил вариться ту же курицу, в конце концов съеденную им к вечеру; и сам по себе этот факт несколько его успокаивал. Спал он уже более сносно, хотя часто просыпался и видел сны с непонятными, не связанными с реальной жизнью, но гнетущими и тяжелыми образами — мрачное состояние, усугубляемое постоянными болезненными вспышками воспоминаний о событиях, предшествовавших запою.

Встав рано и преодолев вялость и сумрачное настроение, он, взяв полотенце, отправился по улицам просыпавшегося города на речку с намерением искупаться и отвлечься от гнетущих мыслей, усиленных раскаянием по поводу запоя, обычным его последствием. Солнечное утро, тихое и ласковое, прохлада воды в реке несколько взбодрили его, хотя боль воспоминаний происшедшей трагедии не проходила: как видно, лишь время могло заглушить её. Долго и неторопливо плавая в тихой заводи и лёжа на песчаном берегу, он не ожидал, что Инна появится здесь, а она, скинув на ходу лёгкий сарафан, опустилась около него на колени и поцеловала его, а затем с разбегу бросилась в воду, чтобы потом, радостно смеясь, звать к себе. Поскольку Виктор не спешил на её зов, она, шумно плескаясь, обрызгала его с ног до головы так, что теперь не было уже разницы: быть в воде или вне неё. Он отдался её веселью, позволив увлечь себя радостной, шутливой и беззаботной забавой, и эта игра настолько увлекла его, что, уже теряя самообладание, он вынужден был всё же взять себя в руки, прервав затянувшийся поцелуй. Они стояли по грудь в воде, тесно прижавшись друг к другу, и Виктор мягко отстранился, заметив при этом:

— На нас обращают внимание.

— Ну и пусть, — беззаботно отвечала Инна.

— Я не думаю, что тебе это нужно. Давай отдохнем.

Они вышли на берег и устроились на теплом песчаном берегу, а Инна, несколько посерьёзнев, сказала просто, без сожаления и упрёка в голосе:

— Я ведь не питала никаких иллюзий относительно наших отношений: ты мне просто нравишься. Ты женат, у тебя дети, а мне всё же хорошо с тобой, и я знаю, что нужна тебе сейчас; и пусть мне будет потом плохо, но эти дни, эти часы, минуты — мои. Вчера все мои сослуживцы меня спрашивали, отчего я такая счастливая, а сегодня утром мама, посмотрев на меня, воскликнула: «Да ты влюбилась!» — и заплакала.

Она помолчала немного, потом сказала:

— Расскажи мне о себе, о своей семье, пожалуйста.

Виктор никогда и никому не рассказывал о своей жизни, ни с кем не делился своими горестями и заботами, своими радостями, пряча все проблемы в своей душе, не считая возможным посвятить в свои переживания кого бы то ни было. Но Инне он не мог отказать в её просьбе: сейчас она была ему самым близким после детей человеком.

Рассказывая, он словно со стороны рассматривал своё прошлое, выглядевшее для него несколько отстраненно в пересказе, почкольку все воспоминания были выделены из сугубо личного эмоционального фона, частью не фиксированного словесно.

Он уже больше полугода работал в Тюменской области на строительстве газопроводов, когда приехала Вера после окончания медицинского училища; они поженились, и он свыкся с мыслью, что навсегда потерял Юлю. Первое время они жили в вагон-городке, состоящем из вагончиков, называемых «балками», перевозимых по необходимости с места на место, что было обусловлено спецификой работы строителей газопроводов. Виктору повезло, поскольку он постоянно работал на одном и том же участке довольно продолжительное время, изредка выезжая в командировки.

Жили они с Верой достаточно дружно, через год у них родилась дочь, и после её рождения им дали однокомнатную квартиру, а ещё через два года родился сын, и они переехали в трёхкомнатную. С рождением детей Виктор почти забыл о собственном досуге, занятый их воспитанием, как и Вера, работавшая в городской поликлинике, когда не была в отпуске по уходу за детьми. Это сближало их, делая совместную жизнь достаточно благополучной.

Дети между тем подрастали и у Виктора появлялось все больше и больше свободного времени, а его нужно было чем-то заполнить. Ранее он бросил институт, посчитав учебу в нем ненужной, потому что верил в официальную версию о гегемонии рабочего класса как передовой силы общественного развития, потому что зарплата его была практически не меньше зарплаты начальника участка, на котором он работал. И это свободное время он решил использовать для того, чтобы понять причину своей болезни, тех приступов, что время от времени случались с ним после эмоциональных перегрузок, большей частью усугубляя их.

Ему просто необходимо было узнать, почему он так явственно видит некоторые эпизоды прошлого, словно то, что происходит в этих видениях, происходит с ним, морально убивая его, потому что ситуации виденного бывали большей частью экстремальными. Он замечал, что рано начал седеть, и седеет всё больше и больше, больше, не по возрасту.

Однажды он в каком-то журнале прочитал статью, где говорилось, что пространство может хранить информацию о событиях, в нём происходящих, но считывать её проблематично из-за того, что оно расширяется, как расширяется Вселенная, и хранящаяся в нём информация словно разжижается, становясь всё менее доступной. Не задумываясь над тем, откуда у него взялась способность считывать эту информацию, он решил проверить, возможен ли вариант сжатия Вселенной в настоящее время.

Рассказывая об этом, Виктор заметил весёлые огоньки в глазах Инны и спросил, интересно ли ей то, о чём он говорит, не желая выглядеть смешным в её глазах.

— Что ты, что ты! Пожалуйста, продолжай! Мне безумно интересно — ведь я кончала физмат.

Успокоившись, он продолжал рассказ о том, как перевернул местную библиотеку в поисках литературы по космологии, по теории относительности, по существовавшим ранее и популярным в своё время картинам мироздания и их творцам, а затем и литературу по землеведению и геологии в надежде отыскать какие-либо факты, указывающие на то, что Вселенная, возможно, сжимается. Прочитав то, что было в городской библиотеке, он долгое время пользовался межбиблиотечным абонементом, выписывая книги из разных городов страны, и ему охотно предоставляли эту услугу, поскольку о компьютерах тогда только мечтали. В конце концов он на месяц поехал в Москву в научно-техническую библиотеку, а затем в библиотеку Ленинградского геологического института, где пересмотрел массу книг по интересующей теме и написал две работы: одну по материалам геологии, доказывая возможность инверсии Вселенной, то есть перехода её от расширения к сжатию, а другую с изложением самой гипотезы инверсии. Первую он отправил в геологический, а вторую в астрономический журнал и вскоре получил ответ от известного ученого, специалиста в палеомагнитологии, члена-корреспондента Академии наук, в котором говорилось о добротности работы, но что современные данные науки не позволяют так однозначно трактовать приведённые в работе факты и поэтому её нельзя печатать в этом журнале, но при соответствующей доработке можно опубликовать в научно-популярном издании. Позднее пришел ответ и из астрономического журнала с отказом в публикации, где ссылались на отсутствие сопроводительных документов. Он не расстроился из-за этих отказов, уверенный в своей правоте, а также удовлетворив интерес к такого рода работе, понимая, что добиться успеха здесь можно только потратив всю свою жизнь для этой цели, а также начиная понимать, что причина его болезни кроется в нём самом, в его больной психике, в способности воспроизводить память предков, пусть даже с помощью того самого пространства-времени.