Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества - Т. Толычова

А. А. Елагину

Была прекрасная, веселаТа живописная картинаСвободной жизни, та годинаДостойно-празднична была,Когда остатки вдохновенийСтудентской юности моейЯ допивал в кругу друзей,В Москве, и, полон песнопений,Стихом блистая удалым,Восторжен, выше всякой прозы,Гулял у вас — и девы-розыЛюбили хмель мой, слава им!А ныне где, каков я ныне?О! знаю, чувствую: томуДушецветенью моему,Той исторической картинеНе повториться никогда;Но ежели мои печалиМинуют так, как миновалиМои златые дни, тогдаГрешно бы, право, на досугеНе помянуть нам за виномО том гулянии моем,Как о минувшем, милом друге.Не так ли? Я почти готов,Я рад сердечно, я чужбину,Мою тоску легко покину,И прямо с майнских береговВ Москву. Вы ждете — еду, еду,Скачу, лечу, и вот как разЯ к вам, сажуся подле вас —И наливай сосед соседу!

А. П. Елагиной

Я знаю, в дни мои былые,В дни жизни радостной и песен удалыхВам нравились мои восторги молодыеИ мой разгульный, звонкий стих;И знаю я, что вы и ныне,Когда та жизнь моя давно уже прошла, —О ней же у меня осталось лишь в помине,Как хороша она былаИ, приголубленная вамиИ принятая в ваш благословенный круг,Полна залетными, веселыми мечтами,Любя студентский свой досуг, —И ныне вы, как той порою,Добры, приветливы и ласковы ко мне,Так я и думаю, надеюсь всей душою,Так и уверен я вполне,Что вы и ныне доброхотноПринос мой примете, и сердцу моемуТо будет сладостно, отрадно и вольготно.И потому, и потомуВам подношу и посвящаюЯ новую свою поэзию[145], цветыСуровой, сумрачной годины; в них, я знаю,Нет достодолжной красоты:Ни бодрой, юношеской силы,Ни блеска свежести пленительной; но мнеОни и дороги и несказанно милы;Но в чужедальной сторонеВолшебно ими оживлялосьМне одиночество туманное мое;Но, ими скрашено, сноснее мне казалосьМое печальное житье.

П. В. Киреевскому

Ты крепкий, праведный стоятельЗа Русь и славу праотцов,Почтенный старец-собирательСтаринных песен и стихов!Да будет тих и беспечаленИ полон счастливых заботИ благодатно достохвален,И мил тебе твой новый год!В твоем спасительном приютеДа процветет ученый трудИ недоступен всякой смутеДа будет он; да не войдутК тебе ни раб царя Додона,Ни добросовестный шпион,Ни проповедник Вавилона[146],Ни вредоносный ихневмон[147],Ни горделивый и ничтожныйИ пошло-чопорный папист[148],Ни чужемыслитель безбожныйИ ни поганый коммунист[149];И да созреет безопасноТвой чистый труд, и принесетОн плод здоровый и прекрасный,И будет сладок этот плодВсему Востоку, всем крещеным;А немцам, нашим господам,Богопротивным и мудреным,И всем иным твоим врагамБудь он противен; будь им тошноС него, мути он душу им!А ты, наш Петр, ты неоплошноТрудись и будь неутомим!

Письма Н. М. Языкова Киреевским и Елагиным

25 мая 1835 года

Языково

Здравствуй, мой любезнейший Иван Киреевский! Паки и паки вопрошаю тебя, что же ты делаешь — почему же ты ничего не делаешь? Вот уже две книжки «Московского наблюдателя»[150] вышли без твоего пособия; я ждал, ждал, ждал, наконец вышел из терпения и решился спросить тебя: что же ты — подобно мне? Но я, брат, имею отговорку: я был болен долго, долго — года с два — и только теперь начал лечиться. На днях приезжал ко мне из Пензы в здешних краях знаменитый и даже за морем известный гомеопат Петерсон — и пользует меня. Я жду от него спасения и полного выздоровления. А потом уже…

Видно, у вас в Москве сильно восхищаются драмами Кукольника: это нехорошо, это бестолково. Я следовал за развитием Кукольника, шаг за шаг, читал все, что он писал — и теперь собираю все его сочинения…

Все зажгуИ в это пламя брошу Роксолану![151]

В его «Ляпунове» мне не нравятся даже те места, которые хвалит сам Шевырев, находя в них что-то шиллеровское! Что же делает Хомяков? У меня к тебе есть просьба: нельзя ли тебе достать от Баратынского стихи его, пропущенные в новом издании, — и мне переслать их, для полного удовольствия? Где твой Петр Васильевич[152]? Об его отъезде за границу в газетах объявлено, кажется, недавно. Здесь все читают жадно повесть Павлова[153] во 2-м номере «Московского наблюдателя». Письмо А. И. Тургенева[154] могло бы быть, т. е. должно бы было быть, гораздо занимательнее, и важнее, и литературнее, — и пр. В «Московском наблюдателе» всего лучше критика Шевырева.

Всему вашему семейству мои почтения.

Весь твой Н. Языков.

Правда ли, что в пансионе Павлова[155] прибавлена плата за воспитанников? Потрудись спросить, буде можешь, и уведомь меня когда-нибудь.

Дмитрию Николаевичу и Екатерине Александровне[156] поклонись от меня. Где они?

2/14 апреля 1840 года

Ницца

Достойно и праведно благодарю Вас за письмо Ваше и паче за Ваше воспоминание обо мне: оно освежает, услаждает и утешает вялую, горькую и горемычную жизнь мою под веселым небом юга, в стороне лимонов, олив и лавров и в виду средиземных вод, которые мне уже давно наскучили, как лекарственные. Нетерпеливо жду письма от Петра Васильевича вместе с известием о начале печатания песен: боюсь, чтоб он вовсе их не бросил, углубившись еще и в мир византийский. Как жаль мне, что я теперь не в Москве, что не слышу этих жарких и коренных споров о предметах важных! Воображаю А. И. Тургенева защищающимся от наших подвижников! На Петра Васильевича надеюсь, что он препобеждает своих противников: я видел меч его, я уверен, что он уже достал себе и щит веры, и камень веры, и пращицу духовную, да отражает и поражает ими латинство и лютерство!