Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества - Т. Толычова

Всем сердцем вас почитающий П. Киреевский.

21 января 1830 года

Петербург

Нынче в 10 часов отправился наш милый странник[140] в путь свой, здоровый и даже веселый. Мы с ним простились у самого дилижанса, до которого я его проводил. Ему будет хорошо ехать. Повозка теплая, просторная, он не один, хлопот не будет никаких до самого Берлина. Дорога теперь хороша, и езда будет скорая. В Берлине ему будет, надеюсь, приятно. Я снабдил его письмами в Ригу, Берлин и Париж. В Риге один мой добрый приятель поможет ему уладить свои экономические дела, то есть разменять деньги выгоднейшим образом. В Берлине мое письмо познакомит его прозаически с нашим послом, который даст ему рекомендательные письма далее, и поэтически с Гуфландом, который потешит душу его своею душою. В Париже он найдет Тургенева, которого я просил присоединить его к себе и быть ему руководцем на парижском паркете. Для меня он был минутным милым явлением, представителем ясного и печального, но в обоих образах драгоценного прошедшего и веселым образом будущего, ибо, судя по нем и по издателям нашего домашнего журнала (особливо по знаменитому автору «Заговора Катилины») и еще по мюнхенскому нашему медвежонку[141], в вашей семье заключается целая династия хороших писателей — пустите их всех по этой дороге! Дойдут к добру. Ваня — самое чистое, доброе, умное и даже философическое творение. Его узнать покороче весело. Вы напрасно так трусили его житья-бытья в Петербурге: он не дрожал от холода, не терпел голода в трактире; он просто жил у меня под родным кровом, где бы и вам было место, если бы вы его проводить вздумали, и напрасно не вздумали. К несчастью, по своим занятиям я не мог быть с ним так много, как бы желал, но все мы пожили вместе. Я познакомил его с нашими отборными авторами, показывал ему Эрмитаж. Более вместе нигде быть не удалось. Но Петербург от него не убежит: через 2 года вы приедете его встретить здесь и вместе с ним и со мною все осмотрите. Удивляюся, что вы не получали писем от него. Он писал их несколько раз с дороги и почти всякий день из Петербурга. Я не писал оттого, что он писал. Теперь пишу об нем, чтобы вы были совершенно спокойны на его счет: здоров и весел. До известной вам раны[142] я не прикасался, дорога затянет ее.

С. Аксаков

Авдотье Петровне Елагиной

Душевных тайн не прозревая,Ее не ведая путей,Не раз один хвала людскаяВзмутила глубь души моей.Больней хулы, больней упрекаЗвучит, увы! мне с давних порОбидной колкостью намекаХвалебный каждый приговор.

Мне ведом мир, никем незримый,Души и сердца моего,Весь этот труд и подвиг мнимый,Весь этот дрязг неуловимыйСо всеми тайнами его!..С каким же страхом и волненьемЯ дар заветный увидал,И пред святым изображеньем,Как перед грозным обличеньем,С главой поникшею стоял!

Но я с болезненной тоскою,С сознаньем немощей земных,Я не гонюсь за чистотоюВсех тайных помыслов моих.Стыжусь бодрить примером БогаСебя, бродящего во мгле!..Пусть приведет меня дорогаХоть до ничтожного итогаСлучайной пользы на земле!

Н. М. Языков

Стихи Н. М. Языкова, посвященные Киреевским и Елагиным

М. В. Киреевской

Ее светлости главноуправляющей отделением народного продовольствия по части чайных обстоятельств от благодарных членов Троице-Сергиевской экспедиции

В те дни, как путь богоугодныйОт места, где теперь стоим,Мы совершали пешеходноК местам и славным и святым;В те дни, как сладостного маяЛюбезно-свежая пора,Тиха от утра до утра,Сияла нам, благословляяНаш подвиг веры и добра;И в те часы, как дождь холодныйНенастье нам предвозвестилИ труд наш мило-пешеходныйЕздою тряской заменил;Там, где рука императрицы,Которой имя в род и родСей белокаменной столицыКак драгоценность перейдет,Своею властию державнойСоорудила православноЖивым струям водопровод[143];Потом в селе, на бреге Учи,Там, где в досадном холодке,При входе в избу на доске,В шинели, в белом колпаке,Лежал дрожащий и дремучийИсторик нашего пути[144], —Его жестоко утомилиЧасы хожденья и усилийИ скучный страх вперед идти;Потом в избе деревни Талиц,Где дует хлад со всех сторон,Где в ночь усталый постоялецДрожать и жаться принужден;Потом в местах, где казни плахаСмиряла пламенных стрельцов,Где не нашли б мы и следовИх достопамятного праха;Там, где полудня в знойный часУныл и жаждущий подушкиНа улице один из насЛежал — под ним лежали стружки!Потом в виду святых ворот,Бойниц, соборов, колоколен,Там, где недаром богомоленХристолюбивый наш народ;Обратно, в день дождя и скуки,Когда мы съехалися в домЖены, которой белы рукиИграли будущим царем, —Всегда и всюду благосклонноВы чаем угощали нас,Вы прогоняли омрак сонныйОт наших дум, от наших глаз.

Итак, да знаменье оставимНа память будущим векамИ свой великий долг исправимСвятой признательностью к вам.Мы все с поклоном вам подносимИ купно молим вас и просимПринять с улыбкою наш дар,Лишь с виду малый и убогий,Как принимают наши богиКадил благоговейный пар.

И. В. Киреевскому

Молод ты! Ну что, что молод?Размышленьем и трудомТвой талант уж перемолотИ просеян: сила в нем!Ты для мерзкого нахала,И жида, и пришлеца,И для пылкого глупца,И невежды-самохвала,И огромного враля —Остротой его заквасишь,Да наукою подкрасишь,И задашь им киселя!

П. В. Киреевскому