Ставка на проигрыш - Михаил Черненок

В отличие от крикливой стенной «живописи» мебельный гарнитур комнаты был более чем скромным. Широкий старинный диван, потертое кресло, стол с рахитичными кривыми ножками, щелястый платяной шкаф да пара расшатанных стульев, судя по всему, достались Зарванцеву в наследство или были куплены за бесценок в комиссионном магазине. Между шкафом и окном стоял небольшой телевизор, на полу фотоувеличитель, на подставке которого коробились несколько брошенных друг на друга фотографий, а половину окна загораживал заляпанный масляными красками пустующий мольберт.

Предложив Бирюкову кресло, Зарванцев уселся на диван и, пошевеливая носками замшевых туфель, напряженно замер. Прикорнувшая было возле него собачонка вдруг, вскинув морду, отрывисто затявкала. Антону показалось, что хлопнула входная дверь, и в ту же секунду по лестнице глухо застучали удаляющиеся частые шаги.

— Минуточку… — Зарванцев почти выбежал из комнаты. Щелкнув в коридоре замком, быстро вернулся, сел на прежнее место и, словно извиняясь, сказал: — Дверь открытой оставили. Мальчишки в подъезде шалят.

Антон встретился с его настороженным взглядом:

— Альберт Евгеньевич, расскажите, как вы с Овчинниковым и Саней Холодовой провели время в ресторане «Орбита».

— Нормально провели, без эксцессов. Разве что-то случилось?

— Да.

— Что именно?

Бирюков стал рассказывать о происшествии. Альберт Евгеньевич не сводил с него тревожно-настороженного взгляда. Выслушав до конца, дрогнувшим голосом спросил:

— Почему вы решили, что я в курсе дела? После ресторана я не видел Саню.

— Как с ней познакомились?

Зарванцев медленно, словно обдумывая каждую фразу, заговорил. По его словам, знакомство состоялось так.

В полдень 20 августа ему позвонил Овчинников и предложил «обмыть» свой отпуск. Когда Зарванцев пришел в «Орбиту», Анатолий Николаевич уже сидел там с красивой молодой женщиной, которая при знакомстве назвалась Саней. Овчинников при этом добавил: «Жена Юрика Деменского, из Челябинска к нему прилетела». В подробности Зарванцев вникать не стал. За весь вечер Саня выпила одну-единственную рюмку. Овчинников же пил основательно. Захмелев, пытался поцеловать Саню и настойчиво уговаривал отправиться утром на Обское море. Безудержно хвалился своим катером. В конце концов это бахвальство Сане, видимо, надоело, и она предложила разойтись по домам. Зарванцев, чувствуя тяжесть во всем теле, пошел к себе, а Овчинников, выпив «посошок» — чуть не полный фужер водки, отправился проводить Саню. На следующий день рано утром к Зарванцеву на квартиру неожиданно заявился Деменский. Узнав о проведенном вечере в «Орбите», стал «сам не свой»…

Альберт Евгеньевич поднял на Антона печальные глаза:

— Представьте себе, товарищ Бирюков, я даже испугался. Спрашиваю: «Что с тобой, Юра?» Деменский в ответ: «Алик! Саня Холодова на самом деле моя бывшая жена. Хотел к ней вернуться, а она — опять за старое. Ну, устрою я ей! На всю жизнь запомнит». И умчался… — Зарванцев поправил ворот рубашки. — Теперь ругаю себя: зачем правду рассказал? Знал ведь, что Юра ревнив… Признаться, Овчинников с панталыку сбил. Подумалось, сочиняет он насчет жены Деменского.

— Раньше Деменский сам о ней не рассказывал?

— Юра замкнутый. К слову сказать, человек он очень порядочный. Зарабатывает хорошо, но живет скромно.

— Жалеет деньги?

— Отнюдь. Просто тратит мало. Такси, например, для него — роскошь; драгоценности — пережиток прошлого; мебель, ковры и автомашины — мещанство; курортные вояжи и выпивка — бессмысленное занятие. Словом, все то, на что можно истратить деньги, для Юры не представляет интереса. Чем он увлекается, так это книгами. Спекулянты, знающие Юрину слабость, втридорога с него берут…

— Не знаете случайно, сколько заплатил Деменский за старую Библию с «автографом» Дарьи Сипенятиной? — будто между прочим спросил Бирюков.

Зарванцев, резко подавшись вперед, словно не понял:

— С чьим автографом?.. А-а-а!.. Библию по Юриной просьбе я случайно перехватил на книжном рынке за сто пятьдесят рублей.

— Не дороговато ли? — удивился Антон.

— Что поделать? На уникальные издания цены бешеные. Да что там уникальные! За книжки современных популярных писателей и то спекулянты берут по десять-пятнадцать номиналов.

— Не запомнили того человека, у которого Библию купили?

— Давно это было, товарищ Бирюков… — Зарванцев чуть-чуть улыбнулся. — Представьте себе, теперь уже не могу даже припомнить: у мужчины или у женщины купил.

— Так что же все-таки, Альберт Евгеньевич, могло случиться в квартире Деменского? — возвращая разговор к происшествию, спросил Антон.

— Ума не приложу…

— Вы сказали, будто Деменский грозил Сане…

Зарванцев, словно защищаясь, испуганно вытянул перед собой руки:

— Что вы, товарищ Бирюков, что вы! Угрозу Юра в горячке выпалил. Остынет, даю слово, пальцем не тронет женщину. Деменский сентиментален, любит копаться в душевных переживаниях, бичевать себя за пустяковые ошибки. Ему словно не хватает эшафота общественности, и он, казня себя, изобретает свой собственный эшафот. Нет, товарищ Бирюков, подозревать Юру в чем-то плохом — откровенная нелепость!

— А что об Овчинникове можете сказать?

Зарванцев пожал плечами:

— Когда-то в футбольных «звездах» ходил. После пытался стать тренером, но водочка помешала. Поступил по своей специальности в речпароходство, почти в капитаны там вышел, но опять же спиртное… Сейчас работает в домоуправлении: не то слесарит, не то снабженческой деятельностью занимается. Мужик пробивной…

В прихожей нетерпеливыми очередями затарабанил звонок. Мирно дремавшая собачонка спрыгнула с дивана и, захлебываясь лаем, бросилась к двери. Зарванцев вздрогнул, но открывать дверь не спешил. Звонок гремел все настойчивее. Наконец Альберт Евгеньевич, извинившись перед Антоном, с неохотой вышел в прихожую и дважды щелкнул замком. Тотчас женский голос сердито выпалил: «Почему долго не открывал?!» Зарванцев что-то зашептал, но женщина, громко засмеявшись, оборвала его: «Не пудри мозги! Бабу, наверно, привел? Я сейчас ей перманент устрою!» В прихожей послышалась возня, дверь распахнулась, и в комнату словно вихрь ворвалась похожая на долговязого подростка молоденькая женщина в белой кофточке и джинсах, на которых сзади, пониже пояса, экстравагантно красовалось крупно написанное желтой гуашью: «Толя». Плюхнувшись на диван, она уставилась на Антона нетрезвыми глазами.

— Здравствуйте, — не сдержал улыбки Антон.

— П-привет… Ты кто?

— Люсьена, перестань дурака валять, — смущенно сказал вошедший следом за ней Зарванцев. — Это товарищ из уголовного розыска.

— О-о-о… — сделав губы трубочкой, протянула женщина и наигранно выпучила крупные глаза. — Стра-а-ашно, аж ж-жуть…

Зарванцев, сев рядом с нею, заискивающе улыбнулся:

— Мы, кажется, пьяны?

— Что-о?.. Ты п-поил?!

— Перестань. Товарищ может плохое подумать.

— Плевать!.. — Люсьена, зажмурясь, икнула. — Плевать я хотела, Алик, что обо мне подумают… Дай телефон… Толяну буду звонить. Баба его ответит, а я молчу, вздыхаю… Страшно, аж ж-ж-жуть! Вот хохму придумала я?..

Зарванцев пригрозил:

— За такую «хохму» тебя на два года могут посадить. Это хулиганством называется.

Люся повернулась к Антону:

— П-правда, можешь посадить?.. Алик! Тащи выпить…

— Ты зачем пришла? — теряя самообладание, побледнел Зарванцев. — Тебе еще мало выпивки?..

Люсьена уставилась на него:

— Мало… Юра Деменский всего одну бутылку коньяка покупал… Понял?.. Завтра увольняюсь из парикмахерской, Юра на свой завод дизай… дизайнером устроит. Больше двухсот рэ буду получать! Плевать на твои трешки! Понял?..

Лицо Зарванцева болезненно перекосилось, однако Люсьена, оставляя на его белых брюках следы потных рук, продолжала свое:

— Ну-ка, расскажи, как с Юриной женой в «Орбите» пьянствовал, а?.. Угробили с Толяном Юрину бабу. Угробили, да?! Эх, сволочи! Гады ползучие!.. Ма-ма… — Люсьена, уткнувшись лицом в диван, забилась в истерике. Вконец растерянный Альберт Евгеньевич сидел будто изваяние.

— Подайте ей воды, — подсказал Антон.

— Перебьется, не первый раз. — Лицо Зарванцева начало оживать. — Через минуту утихнет.

Люсьена на самом деле успокоилась очень быстро. Поджав колени к животу, она сунула сложенные вместе ладони под голову и глубоко засопела. Зарванцев брезгливо отодвинулся.

— Кто это? — спросил Антон.

— Люся Пряжкина. В вокзальной парикмахерской стрижет-бреет. Иногда позирует мне. За два сеанса плачу из своего кармана по три рубля… Не пойму, чего Деменский к ней с коньяком потащился?.. Неужели заподозрил меня… Вот уж ревность, не знающая границ, — Зарванцев покосился на посапывающую Пряжкину. — А эта чудачка с пьяных глаз нагородила…