Месть Владигора - Сергей Карпущенко

Бадяга и Велигор молчали. Картина, нарисованная Владигором, не вызывала радости, но все-таки им не верилось, что борейцы, отброшенные сегодня, смогут так легко справиться с Ладором.

— А может быть, — начал Бадяга осторожно, — попробовать завтра отбить приступ снова?

— Нет, завтра борейцы, помня о сегодняшнем позоре, будут сражаться еще более решительно, не жалея своих жизней. Завтра Ладор падет, если… если мы сами не оставим его врагу.

Велигор, уже второй раз слыша о необходимости оставить столицу Синегорья, горячо воскликнул:

— Да что ты такое говоришь? Куда же мы пойдем? Думаешь, всех синегорцев примет братский Ильмер, Ладанея или Венедия? Очень мы им нужны! Сам знаешь, братские княжества даже не откликнулись на твой зов о помощи!

— Нет, не туда поведу я свой народ. Совсем в другое место. Там мы будем жить, а заодно… заодно это станет моей местью тем, кто захватил Ладор. Теперь же соберите всех свободных дружинников, пусть ходят от дома к дому и передают всем мой приказ: собирать все ценное, но не громоздкое, собрать продуктов на десять дней пути — жита, солонины, сала, круп; кто имеет лошадей, пусть их накормит хорошенько и конский корм на десять дней возьмет. У кого есть сани, пусть готовят сани. Главное, пусть будет объявлено всем: Владигор сказал, что если сегодня ночью не выйдем из Ладора, то завтра в него войдут борейцы. Город не удержать, а поэтому его нужно покинуть.

И, возвысив голос, бешено сверкнув глазами, Владигор сказал:

— Я князь Синегорья, я повелитель моего народа! Я главный судья! Мне, только мне подчиняться надо! А теперь идите исполняйте приказание…

Ночь выдалась безлунной, что Владигор расценил как счастливое предзнаменование, — из Ладора нужно было выйти неприметно, и сделать это поблизости от стана, где расположились враги, когда движется колонна из десяти тысяч людей, саней с впряженными в них лошадьми, будет непросто. Правда, снег помогал двигаться колонне почти бесшумно, да и выходили люди из Ладора с противоположной лагерю врагов стороны. По большей части синегорцы молчали, и вовсе не потому, что Владигор отдал строгий приказ не разговаривать, покуда не удалятся от города. Просто всех этих мужчин в воинских доспехах, женщин, детей, стариков мучила горькая мысль: «Почему мы покидаем город? Надолго ли? Почему Владигор, которому мы всегда верили, этот храбрый, сильнейший во всем Поднебесном мире витязь отдает родной Ладор врагу, не пытается отстоять его силой оружия?» Даже женщины и дети были готовы завтра встать на стенах рядом со своими мужьями и отцами, умереть, но не стать посмешищем в глазах всего мира, а теперь их увозили куда-то далеко, в чужие земли, и за спиной у них лежал пустой город, где они родились, родили своих детей, подле которого в земле лежали кости их предков.

Когда колонна отдалилась от Ладора уже на достаточно большое расстояние, ратники, шедшие рядом с двигавшимися по хрустящему снегу санями, стали переговариваться между собой, поначалу негромко, сдержанно:

— Слышь, Горел, а чегой-то наш князюшка из Ладора бежать надумал, да и куда бежит со всеми нами? — спрашивал один пожилой уже воин у другого.

Тот, к кому относился вопрос, долго размышлял, а потом сказал так:

— А не иначе как правитель наш Владигор с тестюшкой своим, с Грунлафом-князем, так договорились: «Ты-де, Владигор, — Грунлаф говорит, — пожил в Ладоре, ну так дай и я теперь маленько у тебя поживу, а ты ко мне отправляйся, коль мы с тобою родичи». Ведь не мог же наш князь борейцев испугаться? Мало ли раз бивал он их? Нет, тут дело хитрее, полюбовное дело!

Первый воин тоже долго соображал, кумекал, а потом спросил:

— Тогда чего ж Владигор с Грунлафом да с другими так долго договориться не могли? К чему приступ первый их отбил, пороки борейские рушил, а вчера с какой стати с ними бился на стенах?

— А дело простое, Ценка, — уверенно отвечал Горел. — У князей так заведено: прежде договора полюбовного да родственного надобно вначале силой помериться, крепкой любви ради или для хорохорства. Вот и побились маленько, попускали друг другу кровя. Не наше дело — княжеское. Ты иди себе, иди, Ценка, может, куда и придешь. Князь-то наш, Владигор, башковит. Нас с тобой, да и всех синегорцев, в обиду никогда не даст. На то он и правитель.

Тем и закончился разговор. Но подобные разговоры то и дело возникали в толпе уводимых неведомо куда синегорцев. И Владигор порой слышал их и думал про себя: «Иду туда, чтобы подданных своих еще более счастливыми сделать. От чар Краса подальше ухожу, и Грунлафу за обиду, что нанес он мне и моему народу, отомщу, не обрадуется!»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГРОМ, СОТРЯСАЮЩИЙ НЕБО

1. Очень тихий город

ожди уверили воинов в том, что лишь внезапное вмешательство Перуна, обиженного кем-то из борейцев, помешало им захватить Ладор, поэтому надо принести богатое жертвоприношение и очистить свои сердца от всяких скверных помыслов по отношению к Громовержцу, и тогда удача во время завтрашнего приступа будет за ними.

— Вы храбро сражались сегодня, борейцы! — стоя на возвышении, вещал Грунлаф, окруженный многотысячной толпой воинов, бугрившейся рогатыми шлемами, кожаными боевыми наголовьями, стегаными шапками с нашитыми на них железными бляхами. — Но, видно, не все из вас были любимы Перуном, когда шли вы на синегорцев. Впредь будьте бдительны — нельзя даже в мыслях своих ругать, хулить, поносить богов, и уж тем паче упрекать их в чем-нибудь нельзя. Сегодня мы возложим близ алтаря Перуна пятьдесят лучших коней, а если кто-нибудь из вас согласится стать жертвой, поднесенной богу, то это доставит Перуну лишь вящую радость, и не придется сомневаться нам в завтрашней победе!

— Я!

— Нет, я стану жертвой!

— Меня положите на алтарь Перуна!

Сразу несколько рук с мечами взметнулось над толпой, и Грунлаф кивнул:

— Хорошо, братья! Вожди выберут среди вас самого красивого, могучего, высокого и густобородого. От такого дара Перун не сможет отказаться. Но вначале погребем тех, чьи души уже обитают где-то рядом с предками.

После погребения и тризны, после жертвоприношения, когда рядом с идолом Перуна возлегли трупы пятидесяти зарезанных жеребцов, а поверх их окровавленных, еще теплых тел осторожно положили и тело молодого, широкоплечего коробчака с перерезанным горлом, никто из борейцев уже не сомневался в том, что завтра Ладор станет их собственностью со всем тем, что находится в нем: богатством, женщинами, обильной едой и питьем, с добрыми конями и откормленным скотом.