Месть Владигора - Сергей Карпущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покуда Хормут убеждал воинов повторить попытку штурма, возвратились конные вестники, один за другим сообщившие вождям, что и в других местах борейцы спустились со стен, уже было занятых, и стоят в поле, не слушая своих командиров. Впрочем, гонцы сказали, что и сами сотские и десятские не проявляют особого пыла и лишь для вида уговаривают воинов снова идти на приступ.
Вернулся Хормут, тяжело соскочил с коня.
— Вожди! — сняв шлем и склонив голову, заговорил пожилой витязь. — Оказывается, какая-то странная сила вдруг заставила их покинуть стены. Все, как один, сказали, что не могли и руки поднять, чтобы нанести удар. Это произошло внезапно!
Гилун, брызгая слюной, закричал:
— Что они врут?! Какая такая сила?! Просто кто-то один в штаны навалил, вой поднял, назад рванулся, а за ним и все побежали! Хормут, тебе нужно было для острастки зарубить нескольких негодяев, этих поганых трусов, недостойных носить оружие, и они бы вновь пошли на стену!
— Я так и сделал, княже, — мрачно ответил Хормут, вытаскивая из ножен и показывая всем клинок, на котором еще не высохла кровь. — Все бесполезно — они молчат и не хотят слушать меня.
И тут, повернувшись к Гилуну, со свирепостью в голосе заговорил Грунлаф:
— Нет, не колдовская сила и не трусость заставила наших уйти со стен! Да если и нашелся один трус, способный вселить панику в остальных, то почему же это случилось сразу в трех местах? Нет, Гилун, во всем виноват ты один!
— Я виноват?! — Гилун стиснул рукой, облаченной в толстую боевую рукавицу, расписное топорище своей двойной секиры. — Да ты ополоумел, Грунлаф!
— Нет, я еще в здравом уме, Гилун! — схватился за рукоять меча Грунлаф. — Ты в самый разгар боя оскорбил Перуна своей хвастливой, глупой речью. Не тебя ли предупреждал мудрейший Крас не делать этого?
И без того некрасивое лицо Гилуна исказила злобная гримаса. Сверкнуло лезвие секиры, готовое вонзиться в грудь Грунлафа, но Крас проворно схватил Гилуна за руку:
— Опомнись, князь гарудов! Что будет, если воины узнают о том, что ты поднял оружие на своего брата, вождя Грунлафа? Иги бросятся на гарудов, коробчаки на плусков, и мы зальем это поле кровью единоплеменников, а синегорцы будут радоваться, глядя со стены на это ужасное кровопролитие!
Гилун опустил секиру и, уже ощущая себя виноватым, мрачно спросил:
— Но что же делать?
— Что? — переспросил Крас. — А то, что делали и твои предки, Гилун, и предки Грунлафа, Старко и Пересея. Нужно объяснить воинам, что власть Перуна удержала их от того, чтобы сегодня же покончить с Ладором. О твоем оскорблении Повелителя мы им не станем говорить. Зачем? Просто вечером, похоронив убитых, мы принесем Перуну богатую жертву, совершим возлияние, и завтра утром воины вновь устремятся на стены Ладора, ободренные и уверенные в том, что теперь уж Перун им непременно пособит.
— Да, мудрейший, — тихо промолвил Гилун, — ты, вижу, снова оказался прав. Прости меня! И вы, братья-вожди, тоже простите! А если считаете необходимым, рассеките мою грудь вот этим боевым топором, и пусть моя кровь окропит алтарь Перуна, если это нужно для победы.
Грунлаф, Старко и Пересей были тронуты речью Гилуна, и каждый из них в знак прощения поцеловал его в губы.
Крас смотрел на целующих Гилуна князей и с презрением думал:
«Борейцы, я выбрал вас, чтобы вы стали моим народом, ибо всегда вы были жестоки в войнах, более жестоки, чем другие. Но я вижу, что вы еще очень глупы и пребываете во власти древних предрассудков, одним из коих является желание прощать того, кто явно виноват. Не поплатиться бы вам за свое добросердечие, способное не возвысить, а только унизить человека. Человек должен быть горд и независим, как горящее в небе солнце!»
В Ладоре все ликовали по случаю новой победы над борейцами, хоть и не обошедшейся без жертв. Не ликовал лишь один Владигор. Он не верил в то, что трусость борейцев и отчаянное мужество ладорцев спасли город. Он помнил, что луки защитников крепости не приносили ощутимого вреда врагам и все попытки удержать их натиск возле глиняных холмов закончились тем, что густая толпа неприятелей без особого труда поднялась к заборолу, крушила его и даже прорвалась на площадки стен. А потом наступило что-то совсем непонятное — борейцев вдруг охватила странная вялость, они перестали наступать, а потом и вовсе ушли со стен.
«Что же случилось? — размышлял Владигор, бродя по городу и не зная, что делать дальше. — Неужели Перун заступился за нас? А может быть, это козни Краса, умеющего умертвить в человеке ратный пыл? Но для чего ему это нужно? Он не хотел гибели Ладора? Тогда зачем же он помогает борейцам? А может быть, он не хочет моей собственной гибели? Но почему?»
Бадяга и Велигор возникли перед Владигором неожиданно, нарушив ход его мыслей. Они были веселы, и усы их слиплись от меда, хоть оба витязя еще не успели снять кольчуг, на которых запеклась кровь.
— Владигор! — ударил брата по плечу Велигор. — Ну, как мы бились сегодня? Можем, значит, удержать Ладор!
Владигор ответил ему с горечью:
— Нет, брат, не можем! Завтра борейцы пойдут на нас снова, и, будь уверен, их уже ничем нельзя будет остановить. То, что случилось сегодня, это какая-то случайность. Разве ты не знаешь, Бадяга, что такое бывает во время боя, — воины, охваченные ужасом, бегут от врага, точно какая-то колдовская сила заставляет их делать это?..
— Да, я сам видел пару раз такое, — отвечал Бадяга. — Но ведь завтра может случиться то же самое, и мы снова отобьем все три приступа.
Владигор печально покачал головой:
— Нет, завтра замешательство уже не охватит борейцев, я в этом твердо убежден: поверьте, кудесник Белун, мой учитель, вложил в меня способность предчувствовать как удачу, так и беду. Так вот, если завтра борейцы вновь пойдут на приступ, они быстро займут стены, а потом растекутся по всему городу. Конечно, мы будем биться до последнего, все погибнем — таков удел воина, дело его чести. Но чего ради должны умирать старики и дети, женщины и девицы? Самым красивым свяжут руки и на веревках поведут в свои дома, чтобы сделать наложницами, или продадут покупателям живого товара. Ладор после разграбления будет разрушен, и лишь бродячие певцы, переходя из города в город, от селения к селению, помянут меня, вас и все Синегорье, которого уже не будет, в своих сказаниях.
Бадяга и Велигор молчали. Картина, нарисованная Владигором, не вызывала радости, но все-таки им не верилось, что борейцы, отброшенные сегодня, смогут так легко справиться с Ладором.
— А может быть, — начал Бадяга осторожно, — попробовать завтра отбить приступ снова?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});