Гибель старых богов - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шатры свои они покинули и ради спасения своих жизней, топтали трупы своих воинов. Как у пойманного птенца голубя, трепетали сердца их. Они испустили горячую мочу, в колесницах своих оставили свой кал. Для преследования их я направил за ними свои колесницы и конницу. Беглецов их, которые ради жизни ушли, там, где настигали, сражали оружием.
А в городе творился ад. Ассирийцы, озверевшие после двух лет войны, резали людей, как скот. Сокровища храмов, дворца и вельмож забрал себе великий царь, а остальной город отдал воинам. Все, что копилось столетиями, растаскивалось ассирийцами, а что не могло быть унесено, ломалось или сжигалось. Именитые жители были отданы на потеху воинам, устроившим свое любимое развлечение. В язык втыкался двузубый крюк, который короткой веревкой был привязан к ногам. Ноги и руки были связаны, и идти такой человек мог только семеня и согнувшись наполовину. Если бедняга спотыкался, что было очень легко, то он падал и раздирал язык острыми зубьями. Иногда воинам надоедало ждать, и они пинком опрокидывали несчастного, после чего бывало и так, что язык вырывался с корнем. Хохот пьяных победителей раздавался по всему городу, но он не мог перекрыть криков женщин, чья участь была горше смерти. Десятки тысяч горожан по приказу царя ломали свои дома, дворцы и великие храмы, включая и знаменитый на весь обитаемый мир храм Мардука. Статуи богов были вывезены как трофеи, в знак того, что боги покинули этот город. Сносились до основания гигантские стены, после чего город был подожжен.
С удовлетворением смотрел Великий Царь с высокого холма на дело рук своих. Он должен выполнить свое обещание до конца, а потому оставшиеся жители были направлены на разбор плотин, сдерживающих воды Евфрата. Бурные воды великой реки затопили дымящиеся руины, и не осталось больше величайшего города на земле. Последние жители, которые хотели спрятаться в развалинах, захлебнулись под обломками своих домов. Великий царь любил порядок во всем, и обещание, данное больше десяти лет назад, было выполнено. Гнездо предательства и лжи уничтожено, а сам город был проклят на семьдесят лет.
Страшным стоном отозвалась земля на немыслимое кощунство. Великие боги с гневом взирали с небес, глядя на разрушение своих храмов. Та свирепая дикость, с которой ассирийцы расправились с величайшим городом, не могла остаться безнаказанной. И даже то, что через двадцать лет царь Ассархаддон восстановил город, сделав его еще прекраснее, уже ничего не меняло. Боги накажут Ассирию руками тех самых вавилонян, что были сейчас унижены. А пока царь празднует победу и тратит немыслимую добычу на украшение Ниневии, что должна была стать новым сердцем мира.
Годом ранее. НиневияБывший вавилонский царь Нергал-Ушезиб сидел в деревянной клетке у городских ворот ассирийской столицы, охраняемый ленивым стражником. Мимо с утра до вечера шли люди, дивясь на эдакое чудо. Царь великого города сидел за решеткой, как дикий зверь, на потеху зевакам. Убивать и калечить было нельзя, на все остальное запрета не было. Поэтому целый день жестокие мальчишки тыкали палками заросшего и нечёсаного пленника, на теле которого истлевала роскошная некогда одежда. Клетка не открывалась никогда, а потому тяжелый смрад разносился вокруг, заставляя прохожих морщить носы. Царь Вавилона уже давно никого не стеснялся и справлял естественные надобности в угол, где куча росла, вываливаясь за пределы его обиталища. Периодически его забывали кормить, и тогда он, терзаемый голодом, вынужден был исполнять прихоти прохожих, кидающих ему за это куски лепешки.
— Эй, царь покажи жопу, — хохотал босоногий парнишка, размахивающий куском лепешки перед носом страдающего от голода пленника. И тогда бывший повелитель столицы мира поднимал грязное рубище, в котором с трудом угадывалась шитая золотом ткань, и показывал грязный тощий зад. Насмешник кинул лепешку, в которую бедолага, с каждым днем все больше теряющий разум, вцепился зубами. Стоящие вокруг крестьяне и купцы, впервые посетившие столицу Ассирии, со смехом обсуждали незавидную судьбу одного из могущественнейших некогда людей мира. А вот огромное полотнище, которое обтягивало башню на входе в город, вызывало суеверный ужас у входящих. Кожа сотен пленником была использована для того, чтобы устрашить врагов Великого царя. Тот ужас, что внушал Синаххериб окружающему миру медленно, но верно, превращался в чистую, незамутненную ненависть, которую не могли поколебать даже бесчисленные казни и расправы.
— Эй, великий царь, ну-ка попрыгай, — измученный налогами крестьянин показал вавилонянину спелое яблоко. Тот попрыгал и получив награду, механически съел его, смотря на клетчатый мир безучастными глазами. А крестьянин, подняв себе самооценку, побрел к домой, становясь по дороге тем же, кем и был до этого, то есть серым забитым ничтожеством.
Нергал-Ушезиб презирал себя за то, что сначала не смог погибнуть с оружием в руках, а потом, попав в клетку, не смог уморить себя голодом. Он сломался, и только надрывный кашель, и кровь, которую он периодически выплевывал, давали надежду на то, что его муки когда-нибудь закончатся. Редкие проблески разума, которые с каждым днем все реже посещали его, приводили царя в такой ужас, что он снова погружался в спасительное безумие.
Вот таким был мир, в котором Макс не вывалился неизвестно откуда прямо в безжизненную степь. И таким он будет еще десятки лет, пока не разорятся до конца ассирийские крестьяне, поставляющие для армии крепких и выносливых парней, и не возмутятся от немыслимых жестокостей цари всех окружающих племен. И зашатается Ассирийское царство от смут и войн на окраинах, и некому будет карать виновных, как раньше. И будет разрушен до основания великолепный город Ниневия, город львов, и никогда не поднимется вновь.
Вот так должно было случиться, но не случилось, потому что в мире появился странный беловолосый парень, изменивший ход событий.
Глава 17,
где народ гамирр пришел в движение. Год 694 до Р.Х
Тридцать тысяч всадников несколькими огромными отрядами растянулись по дорогам провинции Аррапха. На коней сели все, кто мог натянуть лук, и много тех, кто его натянуть уже не мог. Жадность и желание умереть достойно, как подобает воину, толкали в последний поход людей, которые были уже почти стариками. Желание славы и добычи вели на войну