Огни у пирамид (СИ) - Чайка Дмитрий

Глава 1, где становится ясно, как изменилась жизнь.

Ниневия. Год 5 от основания Империи. Месяц Нисан.

Великий царь, царь всех царей, и правитель обитаемого мира от земель филистимлянских и почти до царства Синдху, что на среднем течении великой реки Инд, принимал посла Египетского фараона Тахарки, который четыре года назад крайне удачно зарезал своего старшего брата Шабатаку. Фараоны XXV династии были нубийцами, и посол тоже был нубийцем, разительно отличаясь черным цветом кожи от своей свиты, что была укомплектована обычными египтянами. В Империи, которую с легкой руки Пророка стали называть одним словом, без перечисления многочисленных земель, в нее входящих, нубийцы в основном служили статусными элементами интерьера, а этот еще и разговаривал. Зрелище было крайне непривычным, а потому вызвало живейший интерес персидских князей и сардаров, собравшихся в зале. Вопрос обсуждался серьезный. Три года назад имперский Наварх, он же командующий флотом, отыскал морской путь в Египет и обнаружил занесенный песками великий Канал Фараонов. Царь царей Ахемен страшно не хотел тратить гигантские деньги на его восстановление, и уже который раз пытался различными уловками возложить эту честь на Египет. Тот успешно сопротивлялся. Египет был абсолютно самодостаточен, и все еще довольно богат, хоть и стал бледной тенью самого себя. Караванного пути через Синай ему хватало с избытком, и этот путь был надежно перекрыт цепочкой крепостей. Никакой канал Тахарке был даром не нужен, и копать он его не собирался. По его приказу жрецы Амона-Ра нашли папирусы, из которых стало известно, что эта стройка обошлась Египту в две тысячи талантов золота и сто тысяч человеческих жизней. Тахарка ужаснулся и ушел на юг, воевать с племенами полудиких эфиопов, потому что воевать было уже практически не с кем. На севере было море, на западе — Ливийская пустыня, а на востоке — могучая Империя, которая объединила в себе жутких ассирийцев и не менее страшных персов. Туда же органично влились торгаши из Вавилона и финикийские мореплаватели. И эта смесь народов, скрепленная единой системой законов, мер, весов и денежных расчетов, начала плавиться, имея далекой целью превратиться в единый этнос. Ахемен, по совету Пророка, приказал всем оседлым персам взять в жены девушек из Вавилонии и Шумера, а ассирийские воины взяли в жены дам из Аншана и Суз. Приказ вызвал было волну возмущения у родителей невест, но налоговое послабление на следующий год успокоило любящие отцовские сердца, и девчонки поехали в неведомую даль, навстречу судьбе. Знать переженилась вообще вся, благо жен можно было иметь много. Учитывая, что дети от этих браков уже были трех-четырех лет от роду, то малышам приходилось понимать и ассиро-вавилонский диалект (он же аккадский), персидский, эламский и арамейский языки. Ведь папа-ассириец мог жить с мамой персиянкой в гарнизоне какого-нибудь Алеппо и служить под командой эламита из Айяпура. Рождался какой-то суржик… Перемешанная кровь разных народов давала на редкость хороший результат, детишки получались крепкие и красивые. Программа, которую разработали Пророк и Первосвященник Нибиру-Унташ, предусматривала полное перемешивание населения и исчезновение местных языков. А для этого нужна была поголовная грамотность и почти сотня лет целенаправленной работы. Иначе ничего не выйдет. Ведь до сих пор иранские луры, прямые потомки эламитов, говорят на крайне своеобразном диалекте. И это через три тысячи лет! Единая страна должна была общаться без переводчиков. А пока всё государственное делопроизводство приходилось вести аж на четырех основных языках, и это было безумно сложно и дорого. Впрочем, появившаяся бумага постепенно делала ненужной клинопись, и свет в конце туннеля уже был виден.

Единая денежная система и тотальное ограбление храмов вызвали взрыв торговли и потребления. Караваны ходили во все стороны, не встречая преград, а редкие разбойники из арабских и арамейских племен регулярно вырезались карательными отрядами кавалерии. Империя ударными темпами развивала сеть дорог и мостов, соединяя север и юг, запад и восток торговыми путями. Каждые пять фарсангов стоял караван-сарай, где был колодец с хорошей водой. Право держать таковые давали отставным десятникам и сотникам, а потому порядок на государевых дорогах был железный. Да и побуянить у такого хозяина не получалось. Глянет какой забияка в глаза душегуба на покое, и увидит в них вечность. Потому что не все выживали, держа копейный строй двадцать лет подряд, а из тех, что выживали, можно было гвозди делать, которыми таких забияк к крестам приколачивали. И становился тот забияка тихим и вежливым. Потому что держатель постоялого двора был обязан на своей территории порядок поддерживать всеми доступными средствами. А проткнуть распоясавшегося хулигана копьецом для отставника было куда как доступным средством убеждения, и вполне привычным. Да и не было ему за это ничего, если честно. Надзирающие за порядком таким отставникам на слово верили, ведь те именем светлого бога присягу давали.

Немыслимые доселе расстояния заставили задуматься Пророка, который выдал очередную многозначительную фразу, и ученые чудаки из Дур-Унташа создали ему аналог азбуки Морзе, которая тут стала азбукой Эгиби. Надо ли говорить, что и этот мудрец свою личную статую получил. Линия башен, оснащенных системой бронзовых зеркал, протянулась от Кермана до Ашдода, поражая население скоростью передачи новостей. Тут, откровенно говоря, вообще раньше не знали, что такое новости, а теперь сын, служивший в неведомой дали, раз в год мог родителям бесплатно короткую весть послать. Купцы вцепились в новинку зубами и, дорогостоящее поначалу предприятие, постепенно стало даже приносить прибыль. Огоньки на башнях моргали день и ночь, превращая информацию в кровь гигантского организма, каковым становилась Империя.

Ахемену безумно понравилась Ниневия, и он переехал туда, любуясь с высоты царского дворца на прекрасный город, не тронутый войной. Ниневия была в центре его земель, контролируя и беспокойный Вавилон, и вечно недовольную Финикию. Впрочем, торгашеские нации очень быстро смирились и поняли все выгоды единого пространства. Дело дошло до того, что царь Тира Элулай, что, по старой привычке, захотел отложиться после смерти Синаххериба, был просто отравлен своими же подданными, которые не желали терять гигантский рынок сбыта. Им, подданным, люди с невыразительными лицами как бы между прочим намекнули, что Тир какое-то время может пожить на своем острове, радуясь независимости, но товары с материка он не получит, и торговать с ним никому не позволят. Ближайшее место, где им продадут зерно, будет находиться в Египте. И торговый люд очень быстро разочаровался в своем правителе, чего тот пережить так и не смог, удивив окружающих внезапно посиневшим лицом.

В стране были введены денежные векселя, скрепленные отпечатком пальцев и личной печатью, база которых хранилась у царских писцов. Ушлые аферисты, что пытались их украсть и обналичить, быстро получали палицей по голове, не разгадав секрета могущественного колдовства. Теперь значительная часть капиталов передвигалась по стране в виде пергаментных свитков, которые перевозила государственная почта. Грабители пришли в уныние. Минимальной суммой векселя было десять дариков, меньшие деньги по-прежнему возились в виде монет. Вводить купюры Макс не рисковал, помня, как разорилась дотла Франция в восемнадцатом веке из-за гениального шотландского проходимца Джона Лоу. Страна так и не смогла оправиться от той катастрофы, и Людовик шестнадцатый закономерно взашёл на эшафот. Макс на эшафот не хотел, и исторический процесс скорее осторожно направлял, чем торопил. Но в Вавилоне уже формировалось подобие первой биржи, что определяла цены на зерно, и Макс с любопытством наблюдал, что из этого получится. Молодые и резвые купеческие сыновья, освоившие в элитных школах тайну сложного процента, начали как-то раскачивать рынок, пытаясь за один день построить себе маленький дворец. Их вызвал к себе сам сиятельный Хутран, который пока жил в Вавилоне, и уведомил, что яма за стеной еще не заполнена, и что не стоит искушать судьбу. Молодые еще, жить бы и жить. Купцы вняли. Пока вняли.