Штампованное счастье. Год 2180 - Игорь Поль

Предупреждающий писк такблока. Крошка СНОБ обнаружил у одного из выходящих оружие. Какой-то отчаянный решил воспользоваться суматохой.

– Вижу оружие! Всем на землю! Лежать! – кричу я во всю мощь усилителей и вскидываю ствол.

Добровольцы, вместо того чтобы сосредоточить внимание на выходе, дружно поворачивают головы ко мне. Граждане, стоящие у стены, вразнобой опускаются на землю. Кто во что горазд. Женщина, к примеру, просто приседает на корточки. И сразу же хлопки револьверных выстрелов раздаются из глубины помещения. Пули бестолково рикошетируют от мостовой. Оттолкнув с дороги молодую женщину и сбив ее с ног, коренастый мужчина выпрыгивает из здания и, пригнув голову, бросается вдоль стены. Бежит, петляя. Миг – и очнувшиеся добровольцы дают залп. Громко кричат женщины, закрывая головы руками. Брызжет каменная крошка, пули летят во все стороны. Цилиндрики гильз, весело звеня, кувыркаются по тротуару. Бегущий не успевает пробежать и десяти метров – в очередном плавном прыжке тело его дергается от попаданий, он отлетает к стене и сползает на землю, превратившись в мокрый дырявый мешок.

– Прекратить огонь! Прекратить, я сказал, болваны! Вот ты. Да ты, с красной рожей,– ты куда стреляешь?

– Попытка к бегству, сэр…– смущенно лепечет крайний доброволец.

– Так какого рожна ты садишь по дверям? Где твоя цель? Ты ж кучу лишнего народу перемолотил, придурок!– ярюсь я.

Из здания доносятся крики боли.

– Отставить, легионер! – слышится в наушниках тихий голос. Один из приданных нам представителей разведки.– Соблюдайте корректность по отношению к союзникам.

– Есть, сэр! – отвечаю, не поворачивая головы.– Всем выйти из здания! Повторяю: выходите!

Мертвого беглеца за ноги оттаскивают в сторону. Влажная полоса тянется за ним по камням. Вслед за последними гражданскими из дверей нестройной толпой вываливается группа загонщиков. Вытаскивают раненого. У него прострелена нога. Он громко стонет. Штанина его насквозь пропиталась кровью. Теперь возиться с ним, ожидая карету скорой помощи. Отряжаю Германа оказать ему первую помощь. Чертовы добровольцы!

– Построиться, остолопы! – ярится вышедший последним легионный капрал.– Чего разбрелись, словно стадо?!

Он строит подопечных особняком, чуть поодаль от нас. Покрикивает, приводя строй к виду, отдаленно напоминающему военный. Оглядывается, окидывая ревнивым взглядом нашу группу. Мы обмениваемся с ним короткими понимающими улыбками, точь-в-точь заговорщики.

Быстро сортируем задержанных. Под прицелом добровольческих карабинов меж лопаток появляются мурашки. Не лучшее ощущение. Из-за него я стараюсь закончить побыстрее.

Несложная последовательность. Шагнуть. Взять задержанного за плечо, медленно повернуть, провести сканером перед глазами. «Откройте глаза, мистер». Сканирование сетчатки, краткое сообщение такблока. Этого человека нет в списке подозреваемых. «Вам сюда, мистер». Следующий. «Пожалуйста, вам налево. Не волнуйтесь, все в порядке, мэм». Шаг. Поворот головы стоящего у стены человека. Холодок под ложечкой. Господи, да что ж такое?

– Привет, Ролье Третий,– криво усмехнувшись, говорит Лиз Гельмих. Узнала-таки. Даже под опущенным затемненным забралом узнала. С облегчением понимаю, что она не может увидеть сквозь стекло панику в моих глазах. Она сжимает губы, вглядываясь мне в лицо. Напускает на себя независимый вид. Но где-то в глубине ее зрачков притаился животный страх. Я вижу его. Наверное, сейчас ей нечего бояться, просто она до смерти напугана тем, что видела недавно, и потому прекрасно знает, чего от нас можно ждать. И еще этот побег с беспорядочной пальбой. Ей повезло, что шальная пуля ее не задела. Впрочем, как и там, в туннелях. Я сглатываю комок. Глушу в себе сложное и непонятное чувство радости и почему-то досады от нечаянной встречи. Я не умею общаться с женщинами. Эта Лиз – она для меня существо из другой вселенной.

– Не разговаривать. Вам сюда, мэм. Налево,– выдавливаю чужим голосом. Надеюсь, никто в этой толкучке не обратил внимания на то, что я не провел по ней сканером. Шаг. Лиз недоуменно оглядывается мне вслед. Успела переодеться. Ей к лицу брючный костюм и короткие сапожки. Волосы рассыпаны по плечам.

– Вам направо. Не делайте глупостей, мистер. Идите медленно.– Голос мой по-прежнему деревянный. Я старательно не гляжу в сторону удаляющейся Лиз. Просто одна из проверенных гражданских. Громилы-союзники послушно размыкаются, пропуская ее.

Кошу взглядом в сторону разведчиков. Оба стоят спиной ко мне. Беседуют с задержанными. Кажется, приняли еще одного добровольца. Зрелище расстрела у многих стимулирует неодолимое желание сотрудничать. Интересно, у них активированы системы скрытого наблюдения? Мой такблок не обнаруживает поблизости активных СНОБов, но это ничего не означает – они просто могут быть недоступны ему ввиду более высокого приоритета. Шаг. Перехожу к последнему оставшемуся у стены.

Наконец за арестованными прибывает транспорт. Отпускаем граждан, что не числятся в списке активистов. Разрешаем им вновь войти в дом. Напоминаем, что до особого распоряжения покидать дома запрещено. Они уходят, вопросительно оглядываясь на задержанных, словно не веря, что для них самих все кончилось хорошо. Москва – крохотный город. Все жители наверняка знают друг друга. «Не разговаривать!» – рычит доброволец и бьет прикладом мужчину, который пытается что-то крикнуть вслед уходящим. Тот не сдается, вновь выкрикивает какую-то просьбу, уходящие сбиваются с шага, вытягивают шеи, слушая его, но тут конвоиры сбивают непокорного с ног и месят тело ногами в тяжелых ботинках. Булькающий сдавленный крик, позвякивание антабок на ремнях карабинов да сосредоточенное сопение добровольцев. И вот мы можем двигаться дальше. У нас впереди еще целая улица. Скорая помощь уже не требуется: раненый умер. Еще недавно он кривил лицо от боли и пытался улыбнуться Герману, пока тот ставил ему обезболивающий укол. Что-то хотел произнести побелевшими губами. А потом, все так же улыбаясь, свесил голову и затих. Не выдержал шока. Тело его присоединяется к изрешеченному беглецу у стены. При взгляде на эти трупы я почему-то не ощущаю признаков удовольствия.

Герман поднимает лицевую пластину. Неуверенно улыбается мне.

– Красивая. Ты ее знаешь? – негромко спрашивает он.

Изо всех сил выдерживаю нейтрально-сосредоточенное выражение лица. Мысленным приказом отключаю такблок. Касаюсь подбородком сенсора питания. Все системы скафандра отключены. Открываю шлем.

– О чем ты, Джон?

– Везет тебе, Жос! – продолжает Герман. В его глазах– смесь зависти и уважения к удачливому и более опытному товарищу.

– Не понимаю тебя. Что это на тебя нашло?

– Ладно-ладно. Я же видел, как ты ее пропустил без проверки. А она тебя узнала,– упорствует напарник.– Ты не волнуйся, скафандр я отключил,– спохватывается он.– Я же все понимаю. Знаешь, я иногда думаю: мы совсем как люди. Если бы нас отпускали в увольнения, как те земные войска, мы могли бы знакомиться с женщинами из граждан. И даже… ну ты понимаешь… Здесь все так интересно. Никогда не думал, что война – это так здорово. Столько красивых мест…

Мы немного отстали от строя. Надеюсь, нас не слышат. Разведка со своим грузовиком остались за перекрестком. Нагонят группу через пару минут. До моего сознания все еще не может дойти смысл невероятно крамольного изречения товарища. Даже совершенно дикое, извращенное понимание им красоты – он явился сюда, чтобы обратить все в руины, и при этом любуется на окружающие пейзажи среди складированных тут и там трупов – не задевает меня.

– Ты молодец. Все у тебя получается. Я бы хотел служить с тобой рядом. За тобой следом удача ходит. Как собачка,– тихо продолжает Герман.

Он больше не улыбается. А я гадаю: работает он на Службу или говорит искренне? Почему-то меня заботит именно этот вопрос, а вовсе не то, что несколько минут назад я совершил дисциплинарный проступок. Нарушил приказ. И ничего – небеса не обрушились мне на голову. Укол раскаяния заставляет меня устыдиться своих мыслей: мой товарищ, наверное, только что пошел на риск, раскрыв мне душу. И следом существо-шпион просыпается и деловито берет дело под свой контроль. Я прокручиваю в голове минусы и плюсы возникшей ситуации.

– Ты преувеличиваешь, Джонни,– мягко возражаю я.– Но не бойся: я никому не расскажу о том, что ты мне сейчас сказал. Сам знаешь, такие мысли у нас не приветствуются.

Этим самым я даю ему понять: я знаю о тебе нечто, чего существовать не должно. И это мое знание уравновешивает то, что он видел. И одновременно заверяю его: я разделяю твои мысли, брат. Я твой единомышленник, я простецкий парень, свой в доску, несмотря на нашивки, вызывающие всеобщую зависть.

– Ты не такой, как все, Жос. Я это еще там заметил. В палатке у медиков. Никто до сих пор не вступался за раненых. Если тяжелые, одна дорога – обратно в чан. Сколько наших после вчерашнего боя спишут – подумать боязно. Из-за этого чертова списания я жутко боюсь быть раненым. Вперед кидаюсь, как оглашенный. Под самые пули. Чтобы, если попадут, так сразу, наповал. У нас многие ранения боятся. А ты не струсил сказать. Тебе можно – ты герой. И тебя послушали. Теперь многие будут просить за раненых. Они же не просто расходный материал – они наши товарищи. Мы ведь не животные, Жос. Хотя и сделаны искусственно. Как думаешь?