Штампованное счастье. Год 2180 - Игорь Поль

Жизнь-то им сохранили. Как и тем, кого арестовали ранее. Все эти импровизированные лагеря на месте стадионов сейчас опустели. На днях с Весты под конвоем канонерки стартовал транспорт. Всех активных повстанцев скопом отправили на Амальтею, с глаз подальше. «Изоляция до распоряжения» – так это называется. Лучше бы им сдохнуть, так я думаю. Это было бы честнее по отношению к бывшим врагам. Амальтея – кусок рыхлого камня пополам со льдом, что болтается вокруг Юпитера. Неправильной формы спутник с длиной самой большой стороны чуть более двух с половиной сотен километров. И помощи им ждать неоткуда: ни одно судно камнехватов в разумные сроки не способно преодолевать такие расстояния.

В общем, я так понял, что у Земли попросту не хватило духу их убить. И их отправили умирать медленной мучительной смертью под названием «каторжные работы». Ирония судьбы – роту новоявленных союзников отправляют туда же в качестве охраны. Умно, ничего не скажешь. Одним ударом убиваются два зайца. Тут эти вояки больше не нужны. Интересно, что они там будут добывать, эти враги Земли и Легиона? Никаких производств и даже просто освоенных астероидов в районе Юпитера нет. А любой камень, привезенный оттуда, из-за огромной удаленности станет поистине золотым.

Кувезы Легиона работают на полную мощность, торопясь увеличить нашу численность. Солдат штампуют целыми пачками. Новички с выражением удивленного усердия на лицах заполонили казармы и тренажерные залы. Мы все еще не оправились от недавних потерь, мой батальон, к примеру, собран с бору по сосенке, в него спешно перевели по паре неполных взводов от каждого батальона, чтобы хоть как-то сделать его похожим на боеспособное подразделение, и даже с учетом новых бойцов в ротах насчитывается едва ли половина от нормы. Но те, кого перевели, не выказывают недовольства. Как же, они будут служить в прославленном третьем, в том самом, личный состав которого практически полностью полег в бою. И в котором служит знаменитый Ролье.

Легион никогда, даже в самых трудных полевых условиях, не забывает поощрять своих бойцов. Это часть его традиций. Традиции – прочный цемент, что спаивает нас воедино, превращая в прочный монолит. Наша основа. Наши традиции возведены в ранг нерушимого закона. Как только на улицах затихли выстрелы, остатки бригады выстроили в парадном строю на плацу у будущих казарм. И мне торжественно вручили «Бронзовое сердце». И нашивки капрала. И предоставили право носить вторую красную кайму. Я теперь настоящая легенда. Командир бригады сообщил мне, что я удостоен чести явиться на прием к Генералу. И выразил надежду, что я продолжу службу в прославленной Десятой пехотной, несмотря на возможные очень лестные предложения со стороны штаба Легиона. В ответном слове я попросил его оставить меня во взводе Васнецова. Он теперь шеф-сержант. Повысили, как героя первой волны. Как и всех, кто остался в живых от взвода. Конечно, мою просьбу уважили. Без всяких угрызений совести я подумал, что программа доктора реализуется мной успешно. В конце концов, моя основная задача – сбор и классификация оперативных данных, а разные стрельбы – просто фон, прикрытие.

Поначалу Васнецов стеснялся ставить меня на тяжелые работы. Как же, сам Ролье Третий, герой Легиона, чистит гальюн или таскает ящики с имуществом на разгрузке. Он почему-то испытывает неловкость при встрече со мной. Ему рассказали, благодаря кому его не отправили на переплавку,– так цинично теперь у нас называют списание. Правда, называют все больше шепотом.

Процесс этот стремительно теряет романтический ореол. Вот ведь странность – чем больше смертей мы видим, тем больше хотим жить. Молодняк слушает наши шепотки со священным ужасом. Только безграничное уважение к ветеранам, которое они испытывают, не позволяет им донести на нас за кощунственные слова. Мы лицемерно прикрываемся уверениями в том, что живыми мы принесем Легиону больше пользы. И успокаиваем свою совесть мыслями об отсутствии у нас страха смерти от самого рождения. Но факт остается фактом – те, кто прошел хоть один серьезный бой, сразу становятся ветеранами, не лезущими на рожон и беззаветной атаке против огневой точки предпочитающими ее подавление средствами поддержки. Возможно, такое поведение запрограммировано, не мне судить. Наверняка так оно и есть, иначе целые роты ложились бы костьми под огнем примитивных пулеметов, стремясь заслужить посмертное поощрение за смелость. Я так думаю, наша главная задача вовсе не умереть героями. Наше предназначение – выполнить задание вводной и сохранить себя, то есть имперское имущество, в целости для дальнейшей эксплуатации. Но все равно, если это часть базовой генетической программы, то почему мои мысли отдают таким цинизмом? Почему ветераны смотрят на новичков, возбужденно расспрашивающих их о недавних боях, с таким удивлением в глазах? Наверное, они не могут поверить, что еще недавно сами были такими же наивными.

Васнецов опускает глаза, оставаясь наедине со мной. Он не знает, что заставило меня высказаться в его защиту. Ему незнакомы те чувства, что он испытывает, когда я рядом. Они его пугают. Они могут привести сержанта к дисквалификации во время регламентного тестирования. Я прошу его, поймав за руку после подъема:

– Мой сержант, я не хочу прохлаждаться, когда другие работают. Я не ранен и совершенно здоров.

Он кивает, не поднимая глаз:

– Хорошо, Жос. Будешь работать наравне с другими.

– Спасибо, мой сержант.

– Слушай, Жос…

– Да, мой сержант.– Я останавливаюсь, сразу вызвав маленький затор в очереди на умывание.

– Вне строя ты мог бы называть меня Петром,– тихо говорит он.

– Хорошо, Петр. Я польщен,– и сам себе удивляюсь. В кои веки хоть что-то сказал от души.

– Да брось ты,– досадливо морщится он.– Скажи, зачем ты тогда сделал это?

– Это?

– Ты знаешь, о чем я. Меня всего изрешетили. Готовый кандидат в покойники. Если бы не ты…

– Не знаю, Петр,– честно отвечаю я.– Что-то толкнуло внутри и все.

– Иногда мне трудно тебя понять. Ты здорово отличаешься от других,– задумчиво говорит он.

– Это плохо, Петр?

– Не знаю. Судя по тому, как ты воюешь,– наоборот.

– Это же самое главное, разве нет?

– Последнее время мне начинает казаться, что должно быть кое-что еще, кроме умения быстро целиться.

– Например?

– Например, способность сострадать. Или просто тайное желание посидеть в сторонке без дела, пока другие работают. Наличие какого-нибудь увлечения, кроме обслуживания винтовки.

– Увлечения?

– Пускай это будет коллекционирование гильз. Или просмотр спортивных новостей. Хоть что-то, от чего можно почувствовать себя не просто одноразовой вещью.

– Ты говоришь странные вещи, Петр.

Взгляд его напряжен. Он смотрит мне в глаза, не мигая. Вот лицо его теряет деревянность и расслабляется.

– Да ладно тебе, Жос. Хватит уже изображать робота.

– Мы и не роботы. Мы солдаты. Это вовсе не недостаток, Петр.

Я сам смущаюсь от напыщенности своих слов.

– Я хотел сказать…– начинаю я.

– Да понял я тебя, понял,– кивает Васнецов.

– Да нет же, Петр. Погоди…– Внутри поднимается неясное желание выговориться.

Кривая улыбка. Васнецов смотрит в сторону.

– Мы отстали, Жос. Надо догонять своих,– говорит он.

И мы ныряем в шипение душа. Мы выбегаем из сушилки последними.

Вскоре после окончания операции меня вызвали на внеочередную профилактику под видом медицинского осмотра после ранения. Я очень боялся тогда. Был уверен, что меня решат списать – ведь я натворил столько глупостей. И еще – за этим стоял особый отдел. Я твердо знал это: ни одного из наших раненых не удостоили дополнительного осмотра. Все они обходились штатным наблюдением санинструктора. А меня вызвали аж к начальнику медслужбы бригады. Однако я изобразил готовность и подчинился. Предварительно отдав товарищу на сохранение свой талисман. Доктор научил меня, как надо избегать ненужного внимания к моим нештатным возможностям. «Талисман – твоя ахиллесова пята,– так он говорил.– Никогда не приноси его на тестирование и профилактические осмотры. Выключай его, когда дежуришь на значимых постах: рядом всегда устанавливаются приборы для обнаружения подобной аппаратуры». Так я и поступил. Но осмотр прошел на удивление гладко. Только незнакомый человек в форме капитана вошел в помещение, когда я одевался, и задал несколько ничего не значащих вопросов, но этим все пока и ограничилось.

Я не оговорился – это был именно человек. Потому что штатные сотрудники контрразведки не являются легионерами. Это настоящие земляне, граждане, выбравшие военную службу, и одной из причин этой странности является то, что контрразведка не только противодействует вражескому шпионажу. В ее задачи входит и контроль лояльности Легиона. Так объяснил мне доктор. Да я и сам это знаю. Откуда? Да все оттуда – похоже, во мне таится целая шпионская энциклопедия.