Над гнездом кукушки - Кен Кизи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все понимают, что карнавала не будет.
Старшая Сестра принимается наводить порядок и шелестит своим талмудом.
– Отлично. Тогда, если больше нет новых дел – и если мистер Чезвик сядет на место, – думаю, мы можем продолжить обсуждение. У нас осталось, – она берет с короба свои часы и смотрит на них, – сорок восемь минут. Значит, как я…
– О, – Макмёрфи поднимает руку и щелкает пальцами. – Эй, погодите. Я вспомнил, есть еще одно новое дело.
Сестра долго смотрит на его руку, прежде чем что-то сказать.
– Да, мистер Макмёрфи?
– Не у меня – у доктора Спайви. Док, скажите им, что вы придумали насчет слабослышащих и радио.
Голова сестры дергается, едва заметно, но сердце мое внезапно ликует. Она откладывает свой талмуд обратно в короб и поворачивается к врачу.
– Да, – говорит врач, – чуть не забыл. – Он откидывается на спинку, кладет ногу на ногу и соединяет кончики пальцев; я вижу, что он еще не потерял надежду на карнавал. – Понимаете, мы с Макмёрфи говорили об этой возрастной проблеме, существующей у нас в отделении: смешанное население, молодые и старые вместе. Это не самые идеальные условия для нашей терапевтической группы, но администрация говорит, гериатрическое отделение, и без того переполненное, не может нам помочь. Я первым готов признать, что это не самая приятная ситуация для всех, кого она затрагивает. Однако мы с Макмёрфи в нашем разговоре пришли к одной идее, которая могла бы сделать ситуацию приятней для обеих возрастных групп. Макмёрфи сказал, что заметил, что кое-кто из пожилых ребят, похоже, с трудом слышит радио. Он предложил, чтобы репродуктор включили погромче, чтобы его могли слышать хроники со слабым слухом. Очень гуманное предложение, на мой взгляд.
Макмёрфи застенчиво отмахивается, и врач кивает ему и продолжает.
– Но я сказал ему, что уже получал жалобы от отдельных людей помоложе, что радио и так настолько громкое, что мешает разговаривать и читать. Макмёрфи сказал, что не подумал об этом, но заметил, до чего досадно, что желающие читать не могут побыть одни в тишине, оставив радио для тех, кто хочет его слушать. Я с ним согласился, что это досадно, и был готов закрыть этот вопрос, но случайно вспомнил о старой душевой, куда мы убираем столы на время собраний. Мы ведь никак больше не используем эту комнату; теперь, когда у нас есть новые лекарства, отпала необходимость в гидротерапии, для которой она задумывалась. В общем, как группа смотрит на то, чтобы сделать эту комнату как бы второй дневной палатой, или, лучше сказать, игровой?
Группа сидит молча. Все понимают, чей теперь ход. Сестра снова берет талмуд Хардинга, кладет себе на колени и скрещивает поверх него руки, после чего обводит всех взглядом, убеждаясь, что никто не хочет ничего сказать. Когда становится ясно, что никто ничего не скажет, она снова поворачивает голову к врачу.
– На словах это прекрасный план, доктор Спайви, и я ценю заботу мистера Макмёрфи о других пациентах, но весьма обеспокоена тем, что у нас нет персонала для обслуживания второй дневной палаты.
Она до того уверена, что тема закрыта, что снова начинает открывать талмуд. Но врач продумал это лучше, чем она ожидала.
– Я тоже об этом подумал, мисс Рэтчед. Но поскольку в этой палате, с репродуктором, останутся в основном хроники, большинство которых приковано к шезлонгам или коляскам, одного санитара и одной медсестры должно вполне хватить для усмирения любых возможных мятежей и беспорядков, вы так не думаете?
Сестра сидит молча, не реагируя на остроту врача о возможных мятежах и беспорядках, но в лице у нее ничего не меняется. Улыбка остается на месте.
– Так что два других санитара и медсестры могут смотреть за людьми в старой душевой, пожалуй, даже лучше, чем здесь, на большой территории. Что думаете, люди? Разумная идея? Я сам в восторге от нее, и смею сказать, мы ее опробуем, посмотрим несколько дней, что получится. Если не сработает, ну, у нас все равно есть ключ, чтобы снова запереть ее, не так ли?
– Верно! – говорит Чезвик и впечатывает кулак в ладонь; он по-прежнему стоит, словно ему внушает страх торчащий большой палец Макмёрфи. – Верно, доктор Спайви, если не сработает, у нас есть ключ, чтобы снова запереть ее. Готов поспорить.
Врач оглядывает палату и видит, что все острые кивают и улыбаются ему, в таком восторге от того, что он считает своей идеей, что он краснеет не хуже Билли Биббита и протирает пару раз пенсне, прежде чем продолжить. Волнительно видеть, как этот человечек радуется своей находчивости. Он смотрит, как все ребята кивают ему, и тоже кивает и говорит:
– Ну, отлично. – И упирает руки в колени. – Очень хорошо. Ну вот. Если с этим решено… Я, кажется, забыл, о чем мы собирались говорить с утра?
Голова сестры опять едва заметно дергается, она склоняется над коробом и берет талмуд. Шелестит бумагами, и руки у нее, кажется, дрожат. Вынимает лист и уже готова что-то прочитать из него, но Макмёрфи опять тянет руку и встает, переминаясь с ноги на ногу, и наконец произносит протяжно и вдумчиво:
– Во-о-от еще что, доктор…
И сестра застывает, словно голос Макмёрфи заморозил ее точно так же, как ее голос заморозил утром того черного. При виде того, как она застывает, у меня голова идет кругом. Я внимательно смотрю на нее, пока говорит Макмёрфи.
