ПАТОЛОГИИ - Захар Прилепин

- У нас два «двухсотых»! - слышу я голос Семёныча в рации. - Необходимо подкрепление! Пару «коробочек»!

Автомат опять замолкает. Снимаю рожок, извлекаю танцующими руками из разгрузки ещё одну пару рожков, соединенных синей изолентой. Присоединяю, досылаю патрон в патронник. Жадно глядя на окна, даю очередь. Чувствую, что попадаю. Не снимая указательного пальца правой руки со спускового крючка, левой рукой беру с земли пустые рожки и сую их за пазуху, под куртку.

Мельком оглядываю пацанов, вижу Кизю с алюминиевыми щеками и тонкими губами, бледного Скворца, Монаха с вытянутым удивлённым лицом, Андрюху-Коня… Все безостановочно стреляют.

Кажется, что мы сейчас забьём, заполним весь этот домик свинцом.

Явственно мелькает в окне мелко дрожащий автомат, - возникает ощущенье, что я кручусь на Чёртовом колесе, и моя кабинка резко падает вниз: что-то падает на дно желудка, и одновременно давит на виски изнутри.

Ни одна пуля в меня не попадала, с удивлением замечаю я.

Давление в висках не отступает.

Автомат показывается ещё раз - в одном окне, и тут же в другом.

«Сука! Сука! Сука! - повторяю я жалобно, стреляя. - Ну, заткнись же ты, сука!»

Трогается один из «козелков», уезжает. Наверное, парней, Шею и Тельмана, загрузили.

«Сейчас и тебя загрузят… Дохлого…»

Тошнит от ужаса.

«Неужели мы ещё никого не убили?»

Вновь меняю рожки. Вижу, как, невзирая на выстрелы, в окне дома, в полный рост появляется гологрудый, окровавленный, как мясник, чечен с автоматом. Он бьёт в нас, сжимая крепкими волосатыми руками автомат как щуку, - словно боясь, что подрагивающий холодным телом тонкий зубастый зверь выскочит.

Получив сильнейший разряд ужаса, усилием всех мышц тела, срываюсь с места, чувствуя спиной, как кусок земли, где я лежал, штопает из автомата стреляющий враг. Приземляюсь кое-как, на все конечности, тут же кувыркаюсь, с хрястом сталкиваюсь с Саней Скворцом лбами. Боковым зрением вижу, что чечен исчез из окна. Лежа на боку, стреляю.

Кизя палит из подствольника прямой наводкой в окно.

Оборачиваюсь назад, ищу глазами Семёныча - вижу, как его голову бинтует дядя Юра. Лицо Семёныча окровавлено. Морщась, он что-то говорит по рации. Я не слышу, что.

«Подползти бы, кинуть гранату в окно… Нет, свои же застрелят… И даже если не застрелят, очень страшно двигаться».

Перебегаю зачем-то вбок, усаживаюсь напротив угла дома.

Андрюха-Конь целенаправленно решетит дверь из пулемета.

«А они ведь могут убежать, выпрыгнув в окна с той стороны…» - думаю о стреляющих в нас. Очень хочется всех их убить.

Нет, не убегут. На другом углу лежит Валя Чертков, «держит» окна.

Костя Столяр сидит на корточках за сараюшкой, перезаряжает автомат, в ногах лежат в полиэтиленовом пакете патроны. Костя видит меня, кивает. Что-то падает рядом с ним, похожее на камень. Ищу глазами упавшее и вижу гранату подствольника, она сейчас разорвётся. Костя не успевает ничего сделать, не успевает отпрыгнуть. Согнувшись, он тыкается головой куда-то в расщелину сарая, отвернувшись к гранате задом, поджав ноги - мне кажется, что Костя бережёт яйца. Все это я увидел, откатываясь, и Костины движенья мелькали в моих глазах, как кадры бракованной кинопленки. Я ждал, что сейчас грохнет, ахнет взрыв, и… Но взрыва не было. Взрыва нет. Граната лежит и не разрывается.

Костя понимает это, оборачивается, хватает с земли оставленный рожок, делает движение, чтобы уйти и навстречу ему из двери делает шаг почему-то дымящийся чечен. В руках у него автомат. Он поводит автоматом, направляя ствол то на Андрюху-Коня, то на Костю. Андрюха-Конь не стреляет, он только что прекратил стрелять, он возится с лентой («Где его „второй номер“? - тоскливо подумал я»). Андрюха смотрит в упор на чечена не пытаясь спрятаться. Переворачиваясь, я лёг на автомат. Увидев чечена, я пытаюсь вырвать его из-под себя, но он зацепился за что-то затвором, за какой-то карман на разгрузке.

Я слышу выстрелы, - Костя вскинул «ствол» и трижды выстрелил в грудь чечену одиночными. Чечен спокойно упал. Мне кажется, что он притворяется. Я стреляю в упавшего.

Из двери выскакивает ещё один чеченец и бежит на Валю Черткова. Костя хочет выстрелить, подбить выбежавшего, но чечен уже подбежал к Вале, он рядом. Валя встаёт, выставляет навстречу чеченцу автомат, держа его как копьё, даже убрав палец со спускового крючка, - кажется, он решил проткнуть чеченца стволом. Он делает выпад в сторону подбежавшего, тот уворачивается, и ловко бьёт Валю в лицо прикладом. Валя падает, схватившись за лицо. Чеченец перемахивает через забор и бежит по саду. Никто не стреляет ему вслед, - и Андрюха-Конь и Костя палят в открытую дверь.

Зачем-то находящиеся в доме, выбрасывают из окна белую, грязную тряпку. В остервенении стреляю в это тряпье.

«Чего они задумали?»

В голове у меня путаются мысли о каких-то детских пеленках, может быть, они намекают, что у них дети в доме?

Бля, какой же я дурак, они не хотят, чтобы мы их убили. Я отпускаю спусковой крючок. Кто-то ещё стреляет, но в течение нескольких секунд выстрелы стихают. Самыми последние замолкают стволы Кости Столяра и Андрюхи-Коня - они не видели простыни. Им дают знак.

Из окон вываливаются один, два, три человека. Они ковыляют нам навстречу, делают несколько шагов и останавливаются. Автомат только у одного из них, - он бросает его на землю.

Ещё двое вышли из двери. Андрюха-Конь поднялся из-за укрытия, держа пулемет на весу, на белых спокойных руках. Я привстаю на колене, держа на прицеле самого ближнего ко мне.

Волосы вышедших всколочены, потны, грязны, лица в царапинах и в крови. Ближний ко мне - тонок и юн, грудь его дрожит, и губы кривятся, - быть может, от боли, - левая кисть мальчика качается в обе стороны, - рука, наверное, пробита, изуродована в локте. По пальцам беспрестанно течет кровь.

Андрюха-Конь стреляет первым. Он бьёт, оскалив желтые зубы, в тех, что вышли из двери, и они падают. Следом начинаем стрелять мы. Стреляю я.

Я должен был попасть в живот стоявшего передо мной, но кто-то свалил его раньше, и очередь, пущенная мной, летит мимо, в дом. Я опускаю автомат, чтобы выстрелить в упавшего, но у него уже нет лица, оно вскипело, как варенье.

Мы встаём. Андрюха-Конь, опустив пулемет вниз, обходит трупы. Он стреляет короткой очередью каждому, лежащему на земле, в голову - в лицо или в затылок. Кажется, что куски черепа разлетаются, как черепки кувшина.

Мы, не таясь, бредём к дому. Заходим внутрь. Кажется, я иду вторым.

Прямо напротив входа - лежанка. Возле неё стоит пулемёт из которого убили Шею и Тельмана. Рядом с пулемётом, на боку лежит мужик с дыркой в глазнице. Кизя стреляет мертвому во второй глаз.

На полу гильзы и битое стекло. Бельё с одной из двух кроватей сорвано. Одеяла без наволочек лежат на полу. Я брезгливо обхожу одеяла, не наступаю на них.

Выхожу на улицу. Парни под руки поддерживают Валю Черткова, все лицо у него в крови, щека бордовая, окривевшая. Рот открыт, изо рта течет.

Пацаны курят. Андрюха-Конь держит в зубах не дымящуюся сигарету. Вижу Федю Старичкова, прижимающего локоть к боку. Его разгрузка набухла тяжелой, красной жидкостью.

- Федя, что с тобой?

- А?

- Что у тебя? - я указываю рукой ему на бок.

- Не знаю, ободрался что ли, - отвечает Федя, но руку не убирает. Он немного не в себе.

- Какой «ободрался»! Ты весь в крови. Дядя Юр!

Федю ведут к «козелку». Там уже сидит Валя, он стонет.

Я вижу: к нам едут машины из города. Помощь прибыла…

IX

В Грозном начался дождь. Лупит по крыше «козелка». Я выставил руку в окно, по руке течёт вода, размывает грязь. Навстречу «козелку» несутся потоки воды. «Козелок» сбавляет ход. Вася Лебедев тихо матерится. Переключается со второй скорости на первую. Что-то связанное с душой… с душой только что убитого человека… с душами недавно убитых людей… никак не могу вспомнить. При чём тут дождь, никак не могу вспомнить.

В «козелке» все молчат. Если нас сейчас начнут обстреливать, что мы будем делать? Неужели опять будем стрелять? Ползать, перебегать, отстегивать рожки, вставлять новые, передергивать затвор, снова стрелять…

Закрываю глаза. Как много дождя вокруг. Вода течет по стеклам, по стенам «козелка», по шее, по позвоночнику, уходит под лопатки… хлюпает под ногами.

Ствол сырой, и рука… вяло подрагивающая моя рука с ровными ногтями кое-где помеченными белыми брызгами… рука моя зачем-то поглаживает сырую изоленту на рожках…

Кто-то пытается закурить, но дождь тушит сигарету, и она уныло обвисает сырым, черным сгустком непрогоревшего табака.

Мне кажется, что я сумею закурить, просто надо держать сигарету в ладонях. Не слушающимися руками я лезу в карманы, ищу спички, нахожу их. Но спички сырые. Я выбрасываю их в окно, их закручивает волной, поднимаемой колёсами.