ПАТОЛОГИИ - Захар Прилепин

Зараженный ее спокойствием, я тоже успокаивался и смотрел на нее.

- Я так хотел бы, что бы ты сбылась для меня, той, как я тебя задумал, - мечтал я. - Я бы вернулся в этот город, и ты бы тоже была там, вся та же, с тем же взглядом, с той же походкой, в тех же голубых джинсах, в той же немыслимых цветов курточке. И пусть бы у тебя к этому времени был парень, пусть было бы у тебя несколько парней, - у любой девушки может быть парень или несколько парней. Но зачем тебе столько мужчин? Пусть они исчезнут. Пусть они не дойдя до тебя, - пятнадцатилетней, семнадцатилетней, девятнадцатилетней, - нескольких шагов, - лопнут, как мыльные пузыри.

…Приносили заказ, - сначала салатики. У меня всегда был здоровый солдатский аппетит, посему, пауза между салатиками и вторым меня раздражала и томила. Как правило, к тому времени, когда приносили мясо, салатик я уже съедал, и минут десять тщетно пытался найти место для опустевшей тарелочки. Даша, напротив, ела аккуратно и медленно, ни секунды мне не казалось, что она растягивает время до того, как принесут следующее блюдо, всё получалось у нее предельно естественно, - к моменту появления на нашем столе дымящихся тарелок, Даша как раз заканчивала с салатом, и ей не приходилось, как мне, двигать тарелочку из-под салата с места на место, - потому что ее сразу забирал официант.

Задав необходимоё для моёго внутреннего успокоения количество вопросов, я на какое-то время успокаивался, ненадолго.

Ещё глубокой ночью я почувствовал, что хочу отлить, но поленился вставать. К утру желание стало нестерпимым.

Я открываю глаза и вижу пальцы своих ног, они немного ссохшиеся, словно виноград, полежавший на солнце.

«Пацанов убили, - думаю я, и морщусь. - Господи, как хуёво, что их убили!» - хочется мне закричать.

Все спят. Дневальный заснул. Никто не храпит.

- Никто не храпит, - говорю я вслух, пытаясь незначащими словами отогнать жуткую, повисшую летучей мышью в горле тоску. - Никто не храпит, - повторяю я, - Быть может, мы ангелы?

Вроде бы с улицы доносится чей-то крик, гортанный. Показалось, наверное. Но я всё же возвращаюсь к кровати, попрыгивая на ходу от желания помочиться, хватаю автомат, и бегу вниз. В коридоре вижу пацанов с поста на крыше, - спят, черти. Дождь согнал их сюда.

Спеша вниз, я пинаю кого-то из лежащих, ругаюсь матом, - говорю, чтоб немедленно отправлялись на пост. Тот, кого я пнул, отвечает мне что-то борзым, полупьяным голосом.

Расстегивая ширинку и притоптывая на ходу, я выворачиваю с площадки между вторым и первым этажом, и вижу бородатых людей, волокущих полуголого мужика из туалета. Дергаюсь, как ошпаренный, назад, и понимаю, что полуголый человек, - это дядя Юра. Сквозь сон я слышал, как он вставал, тоже, наверное, в туалет пошёл.

Снимаю автомат с предохранителя, передергиваю затвор.

Я выглядываю ещё раз и даю очередь по верху, чтобы не попасть в дядю Юру. Два чечена тащат его под руки, у него спущены штаны. Мне кажется, что чечены даже не дёрнулись когда я выстрелил.

Увидев меня, чечен, стоящий у туалета, широко улыбаясь, даёт длинную очередь от живота. Известка летит на меня, присевшего, и, кажется, накрывшего голову рукой.

- Пацаны! Пацаны, ёбаный в рот! - каким-то не своим, дурашливым криком блажу я, - Тревога!

Дожидаюсь, когда стрельба прекращается, и, поднявшись, едва выглянув, снова бью из автомата по верху.

- Ну-ка, оставьте его, суки! - кричу я, но в коридоре уже никого нет. Кто-то мелькает, исчезая в дверях школы.

- Пацаны! Мужики! - воплю.

Кто-то едва не сшибает меня, сбегая по лестнице.

- Чего? Чего?

- Тихо, там чечены! Там дядя Юра! Они его утащили!

Мы все орём, словно глухие.

- Сколько их?

- Хер его знает! Я троих видел…

- Что с дядей Юрой?

Я не отвечаю.

- Двоим стоять здесь - держать вход, - приказываю.

Бегу в почивальню. Слышу за спиной выстрелы. Стреляют с улицы. И наши отвечают.

Громыхает взрыв, тут же ещё один, непонятно где.

- Язва! Хасан! - ору. - Столяр!

Костя выскакивает навстречу в расхлябанных берцах.

- Чего? - спрашивает меня Столяр.

- Чечены дядю Юру утащили. Из туалета.

- Какие чечены? Откуда?

- Я ебу, откуда. Вооруженные…

- Ты стрелял?

- Я стрелял. По верху, чтоб дядю Юру не убить. Надо на крышу идти!

- А где пост? - округляет глаза Столяр. - Где наряд?! - орёт он. - Где дневальный?

Я накидываю разгрузку. Руки трясутся, будто у меня припадок.

- Чего, чего? - спрашивают все.

Подбегаем к окну, смотрим в бойницы.

С улицы бьют по бойницам. Все присаживаются, кроме Андрюхи-Коня, который, не взирая на пальбу, ставит пулемет на мешки, и начинает стрелять по улице.

Пацаны кидают гранаты, одну за другой. Кажется, за минуту мы их перекидали больше полусотни.

Астахов бьёт из «граника» по двору.

Начинают работать, жестоко громыхая, автоматы.

- Вон побежали! - выкрикивает кто-то.

- Кто побежал?

Ничего никому не понятно.

- Аружев! Связаться со штабом! - орёт Столяр. - Язва, брат! Давай на крышу, возьми своих! Рации все берите. Есть там кто у входа? - спрашивает у меня.

- Есть. Плохиш, ещё кто-то.

Столяр посылает Хасана ко входу.

Все сразу и с удовольствием слушаются Столяра.

Я бегу на крышу, - мне хочется что-то делать. В рации - шум, мат, треск. Стоит беспрестанная пальба.

Вылезаю наверх.

Шевеля всеми конечностями ползу к краю, к бойницам. За мной ещё кто-то. Оборачиваюсь, хочу сказать, чтобы к другой стороне крыши, где овраг, тоже кто-нибудь полз, но Язва уже приказал кому-то то же самое.

Высовываю голову и сразу вижу на школьном дворе, у самых ворот дядю Юру.

- Мать моя… - говорит кто-то рядом.

Словно увидев нас дядя Юра, бесштанный, голый, шевелит, машет обрубленными по локоть руками, и грязь, красная и густая, свалявшаяся в жирные комки, перекатывается под его культями. Дядя Юра похож на пингвина, которого уронили наземь.

«Руки измажет!» - несуразно, и, чувствуя то ли головокружение, то ли тошноту, то ли накатившее безумие, подумал я.

Вдруг понимаю, что никто уже несколько мгновений не стреляет. Наверное, пацаны в «почивальне» тоже увидели дядю Юру.

«Когда ж они успели…» - думаю, глядя на дока.

- Аллах акбар! - выкрикивает кто-то, не видимый нам, за воротами. Крик раздается так, словно черная птица вылетела из под ног, - неожиданно и вызвав гадливый и пугливый озноб. В проёме раскрытых ворот появляется чеченец, и дает несколько одиночных выстрелов в пухлую спину дяди Юры.

Кто-то из лежащих на крыше стреляет в чеченца, но он, невредимый, делает шаг вбок, за ворота, и исчезает. Мне даже кажется, что он хохочет, там за забором.

Дядя Юра ещё раз шевельнул обрубками, как плавнями, катнул грязную бордовую волну, и затих, с дырявой спиной.

Язва заряжает подствольник гранатой и прицелясь, стреляет.

- Недолёт, - зло констатирует он, когда граната падает метрах в десяти от забора - во двор. Комья грязи падают на спину дяди Юры.

- Растяжки! - рычит Язва, - Они за ночь все растяжки сняли у забора! Мы всё проспали!

Несколько чеченцев, не дожидаясь, когда граната упадёт им на голову, отбегают к постройкам.

В них стреляют все, находящиеся на крыше. Автоматы бьются в руках, захлебываясь от нетерпенья.

«Мимо бьют все, мимо…» - думаю.

Я не стреляю. Беру бинокль у Язвы, и, смиряя внутренний озноб, смотрю вокруг. Едва направив бинокль на «хрущёвку», я вижу перебегающего по крыше человека.

- Берегись! - ору я, - На крыше «хрущевок» чеченцы!

Язва, слыша меня, не пригибается, и ещё раз стреляет из подствольника.

Я ругаюсь матом вслух, злобно, пытаясь разозлить себя, заставить себя смотреть.

Ещё раз поднимаю бинокль, и не в силах взглянуть на «хрущевки», смотрю на дома, стоящие слева от школы, возле дороги.

Язва ложится на крышу, губы его сжаты, глаза жестоки. Несколько пуль попадает в плиты бойниц, мы слышим.

На левый край школы падает граната, - никто даже не успевает испугаться, - все разом дергаются, потом, подняв головы, смотрят на место взрыва, - там никого не было, - а затем друг на друга. Все целы.

- Подствольник, - говорит Язва. - Из подствольников бьют.

- Это чего у тебя? - спрашивает Стёпка Чертков у Язвы.

Гоше в ботинок воткнулся осколок.

Он вынимает его пальцами.

- Надо уползать! - говорю я, но не успеваю до конца произнести фразу, потому что слышу, как по рации, чудом прорвавшись сквозь общий гам, не своим голосом кричит Столяр:

- Язва! Язва, твою мать! Чеченцы в школе!

- Слева стреляют! - голосит кто-то из пацанов на крыше. - Вон из тех зданий! - и указывает на дома у дороги.

У меня холодеют уши: я слышу, как над нашими головами свистят пули. Мерзкие кусочки свинца летают в воздухе с огромной скоростью, и от их движения происходит легкий, отвратительный свист.