Александр II, или История трех одиночеств - Леонид Ляшенко

Что, собственно, заставило родню Александра Николаевича так нервничать, почему она сочла складывающуюся ситуацию из ряда вон выходящей? Ведь даже если говорить только о XIX веке, то адюльтеры, скажем, Александра I или Николая I не были секретом и не вызывали особых волнений, тем более столь бурной реакции. Надо сказать, что сам Александр II, во всяком случае до середины 1860-х годов, придерживался достаточно ортодоксальных взглядов на проблему личной жизни членов царствующей фамилии. В 1865 году он, наставляя наследника престола, говорил: «... запомни хорошенько, что я тебе скажу: когда ты будешь призван на царствование, ни в коем случае не давай разрешения на морганатические браки в твоей семье – это расшатывает трон». Чуть позже, когда его братья Константин и Николай Николаевичи вступили в прочные связи с актрисами балета и разрушили законные браки, Александр II негодовал: «Как? Незаконные связи, внебрачные дети в нашей семье, ведь у нас никогда не было ничего серьезнее гостиных интрижек!»

Видимо, здесь-то и зарыта собака. Гостиные интриги в царствующей фамилии вполне допускались, даже были в порядке вещей, а вот «незаконная» любовь, морганатические браки, внебрачные дети, объявлявшиеся законными, оказывались моветоном, поводом для скандалов. Теперь прежние высказывания Александра II оборачивались против него самого. Императорская семья, двор и особенно приближенные цесаревича были в ужасе не от самого факта увлечения Александра Николаевича Екатериной Долгорукой (любовная интрижка – это сколько душе угодно!). Их крики об «оскорблении» величия монарха должны были скрыть страх перед введением в царскую семью незаконнорожденных детей, старший из которых мог, в случае поддержки его императором, претендовать на престол. Противоречить Александру II, как уже отмечалось, в данном случае не рекомендовалось. Всесильный шеф жандармов, доверенное лицо государя П. А. Шувалов позволил себе сказать, что монарх находится под влиянием Долгорукой и поэтому способен на ужасные безумства. Более того, он пообещал: «Но я сокрушу эту девчонку!» Через несколько дней Шувалов был отправлен послом в Лондон, видимо, для того, чтобы сокрушать Туманный Альбион.

А может быть, Екатерина Михайловна действительно оказывала какое-то негативное влияние на политический курс, проводимый императором? Ведь частную жизнь монархов ни в коем случае нельзя считать пикантным довеском к его внутри– и внешнеполитической деятельности. Она (частная жизнь) постоянно и непосредственно оказывалась связанной с жизнью государственной. Да и дыма, как говорят, без огня не бывает. Что ж, посмотрим.

Александр II не раз делал попытки познакомить Долгорукую с механизмом управления империей, более того, ни одного серьезного решения в конце 1870-х годов он не принимал, не проговорив возможные варианты этого решения с новой супругой. Едва ли император ожидал от Екатерины Михайловны ценных и мудрых решений или подсказок, ему, скорее, был необходим внимательный, благожелательный слушатель, моральная опора, сопереживание его трудам и заботам. В условиях усиливавшегося противостояния власти и революционеров, роста непонимания между Зимним дворцом и обществом все большее сближение со второй супругой было вполне естественным. Долгорукая же в подавляющем большинстве случаев лишь отражала взгляды своего мужа, будь то вопросы внутренней политики или проблемы их частной жизни. Самостоятельные решения не были ее стихией, что, судя по всему, вполне устраивало монарха.

Мы уже неоднократно называли Долгорукую-Юрьевскую супругой Александра II, но еще ни слова не сказали об их свадьбе. С приближением сороковин со дня смерти императрицы Марии Александровны государь все настойчивее стал говорить о возможности официальной женитьбы на княжне Юрьевской. Государственный секретарь Е. А. Перетц не сомневался в том, что именно Екатерина Михайловна подвигла монарха к столь важному и непростому шагу. По его словам, в 1880 году, накануне традиционного отъезда Александра II на отдых в Ливадию речь зашла о возможном покушении террористов на его жизнь. В этот момент Юрьевская бросилась к ногам государя и умоляла его взять ее с собой в царский поезд, чтобы в случае несчастья погибнуть вместе с ним. Александр Николаевич был тронут этим порывом и, опасаясь того, что в случае его гибели от рук революционеров Долгорукая с детьми останется без подобающих ей состояния и имени, решился на второй брак. Трудно сказать, что в данном случае сыграло большую роль: просьбы княгини или деятельность террористов, вдруг выступивших в несвойственной им роли Гименея, но решение императором действительно было принято именно в те дни.

4 июля 1880 года в Царском Селе император неожиданно вызвал к себе министра двора В. А. Адлерберга и не слишком твердым голосом объявил, что решил венчаться с княгиней Юрьевской. Министр двора знал о любовных увлечениях Александра II даже больше, чем духовник государя. Почти все денежные выплаты проходили через канцелярию именно этого министра, и Адлерберг был прекрасно осведомлен о многом из того, о чем говорить было не принято. Он никогда не допускал никакой утечки информации, хотя среди любопытного и постоянно ведущего интриги двора это было достаточно сложно. Новости и слухи здесь передавались из уст в уста, искажаясь до неузнаваемости, но источником этих новостей Адлерберг никогда не был. Однако такого поворота событий не ожидал даже этот многоопытный министр, который в первый момент был явно ошарашен решением государя.

Он попытался указать на возможное падение престижа царской власти, говорил о возмущении и даже презрении общества, которое может ожидать старую и новую царские семьи. Александр II, почувствовав, что ему не удастся убедить министра, вышел из кабинета, уступив право на переговоры с Адлербергом Екатерине Михайловне. Ее сумбурной, но решительной атаки тот отразить не сумел, и ему пришлось смириться, согласившись на роль свидетеля в этой необычной свадьбе. Как министр и предполагал, гнев и возмущение «света» после состоявшейся церемонии обрушились и на него.

6 июля 1880 года в небольшой комнате нижнего этажа Большого Царскосельского дворца у скромного алтаря походной церкви состоялся обряд венчания. Были приняты строжайшие меры к тому, чтобы никто из караульных солдат или офицеров, ни один дворцовый слуга не заподозрили о происходящем. Можно подумать, что речь шла о каком-то постыдном поступке, но скорее всего Александр II заботился о том, чтобы его родня не попыталась сорвать обряд венчания. Государь был одет в голубой гусарский мундир, невеста – в простое светлое платье. Венчал их протопресвитер Ксенофонт Никольский, а присутствовали на церемонии граф Адлерберг, генерал-адъютанты Рылеев и Баранов, сестра невесты Мария Михайловна и неизбывная мадемуазель Шебеко. Все они позже подверглись некому подобию остракизма со стороны большого «света».

После этого события Романовы потеряли даже формальный повод для игнорирования Долгорукой-Юрьевской. Племянник императора, великий князь Александр Михайлович так описывал полуофициальное представление новой супруги императора его родне: "Когда Государь вошел в столовую, где уже собралась вся семья, ведя под руку... молодую супругу, все встали, а великие княгини присели в традиционном реверансе, но отводя глаза в сторону... Княгиня Юрьевская элегантно ответила реверансом и села на место императрицы Марии Александровны. По любопытству я внимательно наблюдал за ней... Она была явно очень взволнована... Часто она поворачивалась и слегка пожимала его (Александра II – Л. Л.) руку. Ее усилия присоединиться к общему разговору встретили лишь вежливое молчание... Когда мы возвращались домой, моя мать сказала отцу: «Мне неважно, что ты думаешь или делаешь, я никогда не признаю эту наглую авантюристку».

А «наглая авантюристка», не привыкшая к большому «свету», тем более к узкому кругу императорской родни, наверное, выглядела то растерянной, то развязной, нарушая мелкие правила строгого этикета, допускала чисто психологические промахи. Но она безусловно искренне пыталась расположить к себе и к своим детям родственников мужа, сохранить мир в большой семье Романовых, доказать, что она действительно любит человека по имени Александр Николаевич, а не его положение монарха. Убедить родню мужа в этом она так и не сумела (да и вряд ли это вообще можно было сделать), и отношения между ними остались достаточно напряженными. Так стоило ли государю жениться на Екатерине Михайловне Долгорукой-Юрьевской и идти на столь серьезные потери и жертвы? Вопрос не слишком умный и довольно нахальный, однако, поддаваясь понятной слабости, так хочется обсудить его, несмотря на явную бесполезность этого занятия. В конце концов, доверительный разговор и не должен постоянно касаться исключительно многомудрых предметов, иначе он грозит превратиться в академическую дискуссию.