Александр II, или История трех одиночеств - Леонид Ляшенко

После отъезда Долгорукой в Италию на первый план вновь выходит мадемуазель Шебеко, пытавшаяся затеять очередную головокружительную интригу. Считая, как многие другие «наблюдатели», что роман с Екатериной Михайловной является лишь минутной прихотью императора, она, чтобы не потерять своего влияния в Зимнем, решает заменить уехавшую Долгорукую ее младшей сестрой Марией. К удивлению Шебеко и иже с ней, фокус не удался, отношение монарха к старшей Долгорукой оказалось абсолютно серьезным. Александр II, придя на встречу с Марией, поговорил с ней около часа о ее житье и материальном положении, подарил кошелек, наполненный червонцами, и удалился. Для него с недавних пор не существовало других женщин, кроме Екатерины Михайловны.

Чтобы вновь увидеться с ней, монарх ухватился за первую подвернувшуюся под руку возможность. В 1867 году Наполеон III пригласил Александра Николаевича посетить Парижскую Всемирную выставку. Визит русского императора во Францию не планировался, к тому же он был опасен, поскольку в Париже осело много поляков, покинувших родину после неудачи восстания 1863 года. Однако уже в июне 1867 года царь прибыл в столицу Франции, куда из Италии спешно приехала и его возлюбленная. Французская полиция, бдительно следившая за безопасностью русского высокого гостя, аккуратно фиксировала ежедневные свидания Александра и Екатерины, ставя о них в известность своего монарха. По возвращении на родину влюбленные продолжали встречаться ежедневно, едва соблюдая правила конспирации, а точнее, установленные приличия. Тогда же по свидетельству фрейлин императрицы Марии Александровны Тютчевой и Толстой, государь поведал жене о своей любви к Долгорукой. Мария Александровна ранее никогда ни с кем не обсуждала прежних увлечений мужа, она не допускала в своем присутствии никаких разоблачений или осуждений и этой его измены. Точно так же, вероятно, не без влияния матери, вели себя дети императора, не решаясь даже между собой обсуждать поведение отца. Императорская семья всячески пыталась соблюсти внешние приличия, а может быть, затаилась перед лицом надвигающихся потрясений.

Зато «свет» гудел, как растревоженный улей. Он особенно строго осуждал наследника престола, великого князя Александра Александровича за то, что тот не решился выступить против отца, чтобы защитить интересы династии. Но, во-первых, цесаревич, как и его супруга, пытался протестовать. Однажды, сорвавшись, он выпалил, что не хочет общаться с «новым обществом», что Долгорукая «плохо воспитана» и ведет себя возмутительно. Александр II пришел в неописуемую ярость, начал кричать на сына, топать ногами и даже пригрозил выслать его из столицы. Чуть позже жена наследника великая княгиня Мария Федоровна открыто заявила императору, что не хочет иметь дела с его пассией, на что тот возмущенно ответил: «Попрошу не забываться и помнить, что ты лишь первая из моих подданных!» Бунта в собственной семье государь потерпеть не мог и был готов подавить его любыми средствами. Кроме того, речь в данном случае шла не просто о приличиях, а о свободе и защищенности личной жизни монарха, что было для нашего героя очень важным.

Иными словами, и это во-вторых, положение великого князя Александра Александровича являлось настолько деликатным, что его вмешательство в сердечные дела отца могло повлечь за собой скандал, а то и раскол в императорской фамилии, грозящий непредсказуемыми последствиями. Позицию, занятую членами первой семьи Александра II, лучше всего, пожалуй, выразила императрица, заявившая: «Я прощаю оскорбления, нанесенные мне, как монархине, но я не в силах простить тех мук, которые причиняют мне, как супруге». Мария Александровна мудро сместила акценты: не затрагивая династических проблем, которые касались всей страны (права ее детей на престол были для императрицы несомненны), она сделала упор на проблемах чисто семейных, бытовых, которые, по правилам хорошего тона, не подлежат обсуждению с посторонними.

Если супруга императора и его дети вели себя достаточно осторожно и разумно, то высшее общество и бюрократия жаждали разоблачений, скандала, а потому перешли в решительное наступление. Чего только не говорили об Александре Николаевиче и в чем только его не обвиняли! Ходил упорный слух, что им управляет (это вообще излюбленная тема, когда речь заходит об обвинении самодержцев) «отвратительный триумвират», состоявший из Екатерины и Марии Долгоруких, а также Варвары Шебеко. В подтверждение этого рассказывали, как последняя однажды о чем-то настоятельно просила Александра II, а тот вяло отбивался, повторяя: «Нет, нет, я уже говорил вам, я не могу, я не должен этого делать, это невозможно». Кстати, вы можете, прочитав этот пассаж, сделать вывод о том, что императором управляли? Мне на ум приходит совершенно обратное36.

Строгие придворные дамы, добродетель которых сомнениям не подвергалась, утверждали, что поведение государя провоцировало бурный рост распущенности в стране: увеличилось число разводов, внебрачные дети превращались в законных, почти беспрепятственно стало возможно жениться на супруге соседа, купив соответствующее решение духовной консистории. Какие социологические исследования лежали в основе этих утверждений, трудно сказать, но больше всего строгих дам возмущало то, что государь, узнавая о подобных случаях, обычно говорил: «Что поделаешь, такое нынче время...» – и никого не ссылали в монастыри, не штрафовали, не приговаривали к церковному покаянию. А ведь дамы возмущались напрасно, император был совершенно прав. Через 10-15 лет разводов стало еще больше, вряд ли уменьшилось и количество внебрачных детей, но эти факты перестали вызывать у публики повышенный интерес, служить причиной громких скандалов. Да и что плохого в том, что внебрачные дети стали спокойно носить фамилии своих настоящих отцов, а любящие друг друга люди могли соединять свои судьбы?

Не оставил, естественно, в покое «свет» и Долгорукую, которой доставалось даже больше, чем императору. Для придворных дам она вообще потеряла имя, проходя в их разговорах как «упомянутая дама», «тайная подруга», «барышня», «особа» и т. п. Одна из фрейлин, описывая Долгорукую, создает портрет не княгини-смолянки, а полуграмотной цветочницы Элизы Дулиттл из пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион». «Я впервые услышала голос княгини, – пишет она, – и была поражена его вульгарностью. Она говорила почти не открывая рта, и, казалось, слова ее выскакивали через нос. Лицо ее имело овечье выражение, а глаза навыкате, как у всех близоруких людей, не выражали ничего». Одним словом, как говорила героиня «Пигмалиона»: «Кэптеп, купите фиялки у бедной девушки».

У родственников Александра II его возлюбленная, по вполне понятным причинам, вызывала еще большую антипатию. Великая княгиня Мария Павловна в письме гессенскому принцу Александру сообщала: «Она (Долгорукая – Л. Л.) является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты. И так как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, вы можете себе представить, как всякое наше чувство просто топчется ногами, не щадится ничего». Так и подмывает посочувствовать: бедные! Вот ведь несчастье свалилось на голову – император влюбился.

В свою очередь, монарх неоднократно делал попытки объясниться с родней. В конце 1870-х годов он писал сестре Ольге Николаевне (в замужестве королеве Вюртембергской), прекрасно понимая, что содержание его письма обязательно станет известно и остальным родственникам: «Княжна Долгорукая, – говорилось в послании, – несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, имеющих обычно большую привлекательность для девушек ее возраста, и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне. Она имеет полное право на мою любовь, уважение и благодарность. Не видя буквально ничего, кроме своей единственной сестры, и не вмешиваясь ни в какие дела, несмотря на многочисленные происки тех, кто бесчестно пытался пользоваться ее именем, она живет только для меня, занимаясь воспитанием наших детей, которые до сих пор доставляли нам только радость». Эти слова императора действительно стали известны всем, кому они были адресованы, но их не услышали, предпочитая упиваться «несчастьем», выпавшим на долю династии.

Паника родственников Александра II еще более усилилась, когда Долгорукой и ее детям от императора (Георгию и Ольге) был пожалован титул светлейших князей Юрьевских. Чем же этот титул так напугал представителей клана Романовых? Что касается самой Екатерины Михайловны, то прозвание «Юрьевская» должно было напомнить всем об одном из предков Романовых, боярине начала XVI века Юрии Захарьине, а также о знаменитом Рюриковиче Юрии Долгоруком. Однако гораздо более важным этот указ оказался для детей Екатерины и Александра. Во-первых, император не хотел оставлять их на прежней фамилии, опасаясь, что после его кончины род Долгоруких от них отречется и они превратятся в бесфамильных бастардов. Во-вторых, в указе названы Георгий Александрович и Ольга Александровна – здесь все дело в отчестве, в официальном признании того, что император является их отцом. С точки зрения родни Александра II, это уже становилось опасным. Апогея же паника в «верхах» достигла в 1880 году, когда слухи о желании императора узаконить свои отношения с Долгорукой стали обретать реальность.