Прекрасное отчаяние - Рэйвен Вуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты… Здесь, — начинает он властным голосом, каждое слово сопровождается мощным толчком. — Чтобы. Бросить. Свою. Работу.
— Александр…
Он вонзается глубоко в меня, заставляя меня вскрикнуть и сильнее вцепиться в край стола, так как напряжение нарастает во мне, как гроза.
— Послушай меня. — Он продолжает входить в меня. Притязая на меня. Владея мной. — Я не хочу, чтобы он прикасался к тебе. Я не хочу, чтобы он даже дышал рядом с тобой. Поэтому ты перестанешь учить этого гребаного ублюдка. Я понятно объясняю?
Меня охватывает смятение. Почему его так волнует, что я провожу время с кем-то другим? Почему его волнует, что Филипп прикасается к моей руке или смеется над моими шутками? В любом случае это какая-то пещерная логика. Я могу общаться с кем хочу. С любым мужчиной, с которым захочу.
И это не его гребаное дело.
Хотя, должна признать, мне нравится неприкрытая ревность и мрачное собственничество в его тоне. И мне втайне приятно, что его раздражает тот факт, что я провожу время с другим мужчиной. Это заставляет его казаться неравнодушным. И как будто он теряет контроль. Как будто я заставляю его потерять контроль над своим идеальным миром, который в остальном всегда подчиняется его воле.
Напряжение пульсирует во мне, когда Александр снова впивается в меня.
— Я так хочу, — рычит он, снова подкрепляя каждое слово доминирующим толчком. — Я ясно выражаюсь?
Мое сознание мерцает, когда я подлетаю к краю. Я открываю рот, чтобы ответить, но он так и не узнает, что я хотела сказать, потому что его член попадает в идеальное место внутри меня, и удовольствие взрывается по всему телу.
24
АЛЕКСАНДР
Ее тело содрогается от ударов о гладкую деревянную столешницу, когда через нее прорывается оргазм. Это заставляет ее киску сжиматься вокруг моего члена. Я продолжаю входить в нее, а она хнычет и бессвязно стонет.
Я тоже разряжаюсь. Боже, мне безумно нравятся звуки, которые она издает, когда кончает.
Она так крепко вцепилась в край стола, что ее пальцы побелели. Я позволяю своему взгляду скользить по ее совершенному телу, пока заканчиваю опустошать себя внутри нее. Я уже знаю, что она принимает противозачаточные, потому что я заставил ее сказать мне об этом в самом начале нашего знакомства. А также потому, что я позвонил ее врачу, чтобы убедиться в этом.
Когда оргазм вытекает из нее, она просто полностью опускается на стол. Ее грудь вздымается, а на щеках появляется румянец. По крайней мере, та щека, которую я вижу, поскольку другой она упирается в столешницу. В ее глазах — шок.
Я остаюсь на месте. Мой член все еще глубоко в ней, я наклоняюсь вперед и упираюсь одной рукой в стол, а другую кладу на шею Оливии.
— Раз уж ты отказываешься понимать, позволь мне объяснить тебе все по буквам. — Я крепче сжимаю ее шею, сильнее прижимая ее к гладкому дереву. — Ни одно из общежитий на территории кампуса не примет от тебя заявление. Так что сейчас у тебя есть только два варианта. Либо ты продолжаешь заниматься с Филипом и спишь на улице. Либо прекращаешь с ним все контакты и живешь здесь.
— Ты не можешь просто…
Ее протест прерывается резким вдохом, когда я выпрямляюсь и резко вытаскиваю свой член из ее киски, а затем снова застегиваю штаны. Она пытается подняться со стола, как только моя рука исчезает с ее шеи, но я кладу ладонь ей между лопаток и толкаю ее обратно вниз, обходя стол.
— Лежи, — приказываю я.
Она скрипит зубами, но возвращается в исходное положение. Подойдя к другому краю стола, я открываю один из ящиков. Затем я хватаю ее за запястье и пристегиваю наручниками к ножке стола.
— Какого черта, — огрызается она.
Металл дребезжит о дерево, когда она дергается, пытаясь быстро оторвать вторую руку от края. Я хватаю ее раньше, чем она успевает, и защелкиваю на ней вторую пару наручников, а затем пристегиваю и ее к другой ножке стола.
Поскольку стол широкий, она не может передвигаться по нему, когда ее руки зафиксированы в таком положении. А это значит, что она оказалась в полной ловушке. Склонившись над столом, штаны наполовину спущены с ее ног, а голая задница выставлена на всеобщее обозрение.
— Александр, — рычит она, пытаясь повернуть голову так, чтобы встретить мой взгляд. Но в ее нынешнем положении это невозможно. — Ты…
— Ты помнишь, какой выбор я тебе предоставил? — Прервал я ее.
— Выбор? — Она практически выплюнула это слово. — Это не выбор. Это шантаж…
— Так ты помнишь?
— Да, — выдавила она из себя.
— Хорошо.
Я провожу рукой по ее щеке и шее, отводя волосы от лица. Это вызывает дрожь в ее теле. Убираю руку и беру песочные часы с другой стороны стола. Песок лениво падает вниз, образуя небольшую кучку на дне. Я передвигаю их так, чтобы они оказались прямо перед лицом Оливии, а затем ставлю их на место.
— Я оставлю тебя здесь до конца часа, чтобы ты могла обдумать свой выбор. — Направляясь к двери, я провожу пальцами по ее позвоночнику. — На твоем месте я бы выбирал с умом.
Злобные ругательства следуют за мной, когда я выхожу из комнаты. Она снова дергает за наручники, заставляя их дребезжать о дерево, и топает ногой. Я оставляю ее в покое, поднимаюсь по лестнице и направляюсь в свою ванную.
Вода плещется о темно-серый кафель, когда я включаю душ и снимаю с себя одежду. Я оставляю ее в нехарактерно беспорядочной куче, заходя в воду.
В голове все бурлит, а в груди бушует буря эмоций.
Закрыв глаза, я провожу руками по лицу, а затем загребаю их в волосы, пока теплая вода обрушивается на меня. Вздох вырывается из моих легких.
Боже, как же она меня бесит. Я предлагаю ей возможность жить здесь, в моем роскошном доме без арендной платы и с бесплатной едой, а не в ее убогой комнатушке в общежитии. А она ведет себя так, будто это участь хуже смерти. Почему она не может просто делать то, что ей говорят? И проявить при этом хоть какую-то благодарность?
Хотя, должен признать, мне нравится, что ей не нужны мои деньги. Для меня это впервые. Всю свою жизнь я с болью осознавал, что любой, кто обращается ко мне, делает это с какой-то целью.
