Демон ветра - Роман Глушков

Крики дона Диего стали и вовсе дикими, когда Гаспар оставил в покое его обугленные до костей лодыжки и нацелил пламя выше – на бедра и низ живота…

Карлос Гонсалес наблюдал за казнью с невозмутимостью каменной статуи. Он так и не сумел ответить на заданный самому себе вопрос, зачем вообще здесь находится. До того, как началось Очищение, он все ждал, когда сеньор ди Алмейдо узнает его, встретившись с ним взглядом. Охотник не боялся этого взгляда. Где-то в глубине души его терзало любопытство, каким будет последний взгляд человека, который давным-давно трепал по кучерявой головке маленького Карлоса – презрительным или прощающим. Скорее всего, именно ради этого взгляда Матадор и появился здесь.

Дон Диего в глаза Карлосу так и не посмотрел. Может, намеренно, а может, просто не узнал его в форме…

Диего ди Алмейдо был стариком, но он стойко выдержал час Очищения медленным Огнем прежде, чем отдал Господу свою замаранную в грехе смертоубийства душу. По прошествии этого самого тяжкого часа в его жизни, на его голове уже не осталось волос, глаза давно лопнули и вытекли, губы обгорели, а зубы торчали из-за них белыми точками на фоне запекшегося в корку лица. Тем не менее, когда Божественный Судья-Экзекутор в очередной раз выключил огнемет, дон Диего собрался с силами и хрипло выкрикнул во всю оставшуюся мощь обожженных легких какие-то слова. После чего поник головой и больше не подавал признаков жизни.

Убедившись, что жертва мертва, магистры выкрутили вентиль баллона до отказа и при помощи максимального пламени обратили останки непокаявшегося грешника в прах, оставленный дымиться на дне каменной ниши в ожидании, когда его выметут через маленькое отверстие в полу. Последняя дверь, которой было суждено воспользоваться некогда грузному и осанистому сеньору, оказалась такой узкой, что через нее едва протиснулась бы кошка…

Карлос вышел из зала закрытых Очищений одним из последних. Парадная форма на нем пропиталась смрадом, и теперь командиру придется долго держать ее отдельно от прочей одежды. В ушах Матадора все еще звенел предсмертный вопль Диего ди Алмейдо; хриплый, надрывный, однако он напоминал вовсе не мольбу о милосердии, а скорее грозное проклятие.

Проклятие умирающего в адских муках человека.

Карлос не верил в проклятия, а магистры, которых за всю их жизнь проклинали несчетное количество раз, и подавно. Но все равно на душе оставался неприятный осадок, предчувствие чего-то нехорошего, ожидание беды…

Внезапно Матадора осенило: кажется, он догадался, что именно кричал перед смертью сеньор Диего. Да, действительно, очень похоже на…

«Ангел Смерти! Ангел Смерти уже здесь! Молитесь!»

Жуткие вещи, если думать о них на ночь глядя…

На путь до лесистой возвышенности Каса де Кампо Сото Мара потратил не день, а целых три. Купив новую одежду и избавившись от старой, исполненный решимости умереть верный тирадор своего сеньора направился было воплощать в действительность собственную смерть, но вместо этого вынужден был срочно искать себе укрытие – город кишел Защитниками Веры. Выяснилось, что в Мадрид прибывал с визитом Апостол Транспорта – этим и объяснялись столь повышенные меры безопасности.

Сото снял комнату с окнами на восток в маленьком трактире и стал ждать, когда Защитники Веры наконец расползутся по казармам, а на улицах останутся лишь обычные, лениво прохаживающиеся патрули, избежать встречи с которыми было проще простого. Для идущего на смерть любая отсрочка являлась худшей пыткой, но Мара желал встретиться лицом к лицу только со своими главными врагами. Вступить в схватку с Защитниками Веры и пасть от их пуль было бы тоже храбрым поступком, однако в этом случае сеньор скорее всего никогда не узнал бы об искуплении позора своего старшего тирадора. А Сото очень рассчитывал на то, что сеньор все-таки еще услышит о нем.

Находясь в томительном ожидании, Мара даже соорудил себе из обрывка простыни повязку на голову, подобную той, какую надевали его предки-камикадзе прежде, чем отправиться на героическое самопожертвование в начиненных взрывчаткой машинах. В самом центре повязки Сото тоже изобразил восходящее солнце, за неимением красной краски нарисованное собственной кровью. Выводить рядом загадочные буквы предков он уже не стал, поскольку все равно не понимал, что они означают. А с солнцем все было ясно: у предков оно символизировало государственный герб и верность родине, а у Мара – то, чем он вдохновлялся и восхищался на протяжении многих лет. Символ всей его жизни.

Солнце. Тысячелетиями верное выбранному пути и ни разу не сошедшее с него. Не подвластное никому и ничему на Земле. Возможно, не подвластное даже времени. Справедливое из справедливых, ибо одинаково щедро одаривает теплом как нищего, так и Пророка; сам Господь не мог похвастаться такой справедливостью к своим рабам.

Солнце – единственное, что, по мнению Сото, могло служить гербом настоящего воина.

Два дня наблюдал Мара восход из окна трактирной комнаты. Даже грязное, засиженное мухами и потрескавшееся стекло не могло принизить для него величие восходящего солнца. Именно под символом солнца войдет Сото в логово врагов, растоптавших честь сеньора, а также его сына. Жаль, что Охотникам не дано понять смысл этой символики, но, может быть, после того, как те познакомятся поближе с ее носителем, они хотя бы обратят на нее внимание. А для потомка великих воинов это тоже немало…

На третий день ожидания Сото все-таки решился выйти из трактира и пройтись по кварталу. Суета вокруг приезда Апостола улеглась, и, помимо фуражек двух сонных Защитников Веры, больше такие приметные головные уборы нигде не мелькали. Мара вернулся в трактир, выплатил трактирщику остаток за проживание, вложил ножны с мечом в специально пришитые к подкладке куртки петли, рассовал по карманам и в рукава оружие покомпактней и, надеясь, что теперь обязательно доберется до Каса де Кампо, выдвинулся в путь. Не сказать, что темные очки надежно прикрывали его приметное лицо, но иного способа маскировки не существовало. Обмотанных с ног до головы тряпьем прокаженных в Мадрид не пускали, и попытаться выдать себя за подобного бедолагу с колокольчиком на палке не получилось бы, хотя в провинции этот номер сработать и мог.

Чем ближе подходил Сото к лесистой возвышенности, тем реже попадались ему прохожие. Дурная слава покрывала эти места, и несмотря на довольно привлекательные для прогулок рощицы Каса де Кампо, граждане Мадрида старались не захаживать сюда без особой нужды. Гулять неподалеку от стен самого зловещего во всей епархии учреждения, при этом постоянно помнить, что ты имеешь шанс в любой момент угодить в его серые подвалы по обычному доносу недоброжелателя, было для мадридцев не очень-то веселым времяпрепровождением.

Первый и последний раз в жизни Мара собирался проникнуть в логово врага даже без мало-мальской разведки. Что ожидало его внутри неприступного здания, больше похожего на небольшую крепость, нежели на государственное учреждение? Удастся ли тирадору прорваться через охрану снаружи и проникнуть за ворота магистрата? Естественно, что полностью уверенный в итоге своей авантюры смертник особо не зацикливался на подобных вопросах, но даже на пороге неизбежной гибели в нем продолжало играть любопытство.

С каждым шагом к намеченной цели в Сото росло возбуждение, которое постепенно перерождалось в настоящую предсмертную ярость обреченного. Он уже видел несущих караул у входа Охотников. Парни в серых беретах лениво прохаживались по крыльцу магистрата в полном неведении, что жить им осталось от силы несколько минут. Их беспечность была вполне объяснима: за более чем полувековую историю Инквизиционного Корпуса никто и никогда не нападал на магистраты Ордена, тем паче не нападал в одиночку. Для сведения счетов с жизнью существовало множество других, гораздо более безболезненных способов.

Камикадзе сунул руку за пазуху, но потянулся не за мечом, а за своей боевой повязкой. Меч следовало извлечь в последний момент, иначе, размахивая им, мститель не добежит даже до крыльца. Несмотря на внешнюю беспечность, Охотники быстро заметят и без колебаний пристрелят вооруженного человека. Сото ни на миг не забывал, что имеет дело не с разгильдяями – Добровольцами Креста, и не с разжиревшими Защитниками Веры, а с теми, кого несколько лет тщательно отбирали и готовили в элитном военно-учебном заведении Святой Европы – ватиканской Боевой Семинарии.

Мара спрятался за дерево и развернул повязку, последний раз в жизни взглянув на восходящее солнце, жаль, что только нарисованное. После чего вздохнул и собрался было повязать атрибут смертника вокруг головы, но так и застыл с повязкой в руках, будто выжидая момент, чтобы подкрасться к ближайшему часовому и задушить его своей тряпицей. Причина, что ввергла в замешательство без пяти минут мертвеца, должна была оказаться куда уважительней, чем вооруженные до зубов враги в полусотне метрах от него.