Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

Анданорианка же внезапно не только пришла в чувства, но широко распахнула глаза и задергалась всем телом, как от жестокой боли. Володя еле успел отдернуть руку с драгоценным напитком, а то кофе наверняка расплескался бы. Оккупантка сжала губы, скривив их так, будто Владимир влил ей туда расплавленный свинец, и бессильно замотала головой из стороны в сторону, словно пытаясь предотвратить повторение пытки. Владимир не мог понять, что случилось, особенно когда поймал на себе полный ужаса и ненависти взгляд пленницы. Нет, конечно, он хорошо понимал, что девушка, на глазах которой Володя расправился с ее напарником, как раз и должна была испытывать к нему подобные чувства, но Владимиру показалось, что кофе не то что не понравился анданорианке, но заставил ее испытать жестокие страдания. Он подумал, что, быть может, виной всему самовнушение — Володя слышал, что если, к примеру, вы раскалите на огне монету, а затем приложите к коже зрителя, взяв теми же щипцами незаметно подмененную монету холодную, то у жертвы вашего эксперимента разовьется вполне настоящий ожог.

Потому Владимир, чтобы показать свои самые лучшие, во всяком случае, на этом этапе их отношений, намерения, с улыбкой поднес чашку к своим губам и сделал глоток. Лицо пленницы в ответ обрело такое выражение, будто Владимир без какого-либо вреда хлебнул кипящей смолы или, там, откусил голову у живой змеи. Во всяком случае, девушка глядела на него с неподдельным интересом и даже изумлением в таких прекрасных, неземных во всех отношениях, головокружительно-изумрудных глазах. Когда Владимир заглянул в эти глаза, он почти окончательно понял, как трудно, если вообще возможно, для него будет отдать их хозяйку для смертельных опытов. Вообще Володе было чрезвычайно сложно определить для себя статус отловленной патрульной. Гостья? Лабораторное животное? Военнопленная? Заложница? «А если я ее не отдам партизанам, — подумал Володя, — ну что мне с ней делать? Не отпускать же под честное слово…» — «А ты перережь ей горло сам, а труп оттащи на явочную квартиру, — вкрадчиво подал голос внутренний собеседник, примеченный Володей сразу после убийства патрульного. — А сначала, если она тебе понравилась, можешь достать ее из скафандра и изнасиловать. Самому тебе ее будет не так обидно прикончить, чем отдавать на муку Зубцову. А Сопротивление и за ее труп будет тебя целый год кормить — ведь так?» Владимир, поджав губы, озабоченно подумал, где бы ему отыскать поблизости действующий храм. Весь ход мыслей был абсолютно чужд для него, но Владимир отчего-то был просто уверен, что исповедь тут поможет. Ведь приятнее же было думать, что это мысли от бесов, а не то что он сам, не пережив нервного стресса, теперь медленно сходит с ума в какую-то совсем уже нехорошую, опасную для окружающих сторону.

Анданорианка между тем тяжело вздохнула, видимо, осознав плачевность своего положения. Владимиру пришло в голову, что он, с ее точки зрения, вообще какой-то берсерк, взбесившийся дикарь, который не только с первобытным орудием напал на вооруженный по последнему слову военной техники патруль, но еще и сумел с ним расправиться, убив мужчину и притащив в свою пещеру женщину. Да уж, было отчего прийти в ужас. Тем более что все это было правдой.

Владимир испытующе заглянул женщине в лицо, и с удивлением увидел, что ее верхняя губка, обмакнутая им в кофе, густо порозовела и припухла, как от настоящего ожога, придавая всему лицу какое-то обиженное детское выражение. Взгляд же пленницы был прямым и мужественным, чуть испуганным, чуть презрительным. Володе пришла в голову идея, что теперь самый подходящий момент для формального знакомства. Указательным пальцем ткнув себя в грудь, он сказал:

— Владимир.

«Ну правда, как дикарь изъясняюсь», — невольно подумалось ему вслед. Девушка, демонстративно пошевелив связанной за спиной рукой, будто давая понять, что рада бы указать на себя, да не может, смерила себя безразличным взглядом и сказала:

— Лея.

Володя в ответ показал на девушку пальцем и повторил чуть вопросительно:

— Лея?

Девушка кивнула головой и сказала отчего-то, как показалось Володе, застенчиво:

— Да, Лея.

Стало быть, хотя бы одно слово по-русски она таки знала, смекнул Володя. Он приходил по ходу знакомства во все большее замешательство от необходимости как можно скорее решить судьбу пленницы. Ему показалось, что теперь, когда оккупантка его же, собственно, стараниями обрела имя, ему будет особенно трудно выдать ее Сопротивлению. И к тому же он сам ей и искусственное дыхание делал, а не только по голове кувалдой бил. Владимир подумал, что не мешало бы осмотреть ее голову на предмет внешних повреждений и, протянув руку, аккуратно ощупал поверхность под волосами. Лея покорно перенесла процедуру, болезненно сморщившись, когда Владимир коснулся пальцами здоровенной шишки на затылке. «Да. Эта женщина целиком в моей власти», — с какой-то очень первобытной гордостью подумал вдруг Владимир. Но следом невольно шло чувство ответственности, будто он теперь должен был нянчиться с этой захватчицей, как с рабыней или домашним животным. «Вот, притащил ее на свою голову», — посетовав мысленно Володя, все равно не в силах уменьшить такую простую и неуместную радость от того, что поймал такую красавицу. Володя даже расстроился немного, что съел всю оставленную Зубцовым банку тушенки — только гречневая каша оставалась. Но все равно — Владимир притащил в комнату сковородку с холодной гречкой, показал на нее и, сказав: «Еда», с деланным аппетитом отправил себе в рот столовую ложку опостьшевшей однообразием своим пищи. Девушка посмотрела на Володю и сказала: «Лея нет еда». Сперва Владимир не вполне понял ход ее мысли, подумав было, что пленница просит, чтобы поймавший ее дикарь хотя бы ее не съел; потом только Володя понял, что она просто говорит, что не хочет есть. На всякий случай Владимир поднес к ее губам ложку, груженную кашей, но девушка вновь уверенно сказала «Лея нет еда». Дальше Володя показал Лее один палец и сказал «один». Показал два пальца и сказал «два». И так далее до десяти. Потом вновь продемонстрировал ей указательный палец, и та, повинуясь направленному на нее вопросительному взгляду, ответила: «Один». Володя решил усложнить задачу и, показав Лее сразу шесть пальцев, был немало удивлен, когда та совершенно правильно назвала их количество. Пленница вообще оказалась весьма способной ученицей и к рассвету уже свободно ориентировалась в названиях скудной обстановки комнаты, ставшей ее тюрьмой. Также она выучила некоторые глаголы, такие, как есть, пить, брать, класть, смотреть, слушать… Владимир был изумлен тем, что ему, во-первых, не пришлось повторять ни одно слово дважды для его полного запоминания Леей, и тем, во-вторых, что девушка на удивление безошибочно, без признаков акцента, повторяла заученные с первого раза слова. «Да уж, — подумал Володя, — у нас такая была бы круглой отличницей. В школе ли — как убитая Людочка, в институте ли — как, может быть, в это самое время извивавшаяся в объятиях купившего ее за два килограмма гречки Катька Соловьева». Наконец, с рассветом Володя, проверив надежность опутывавшего Лею троса и подложив ей под голову подушку, запер дверь комнаты и отправился спать. Перед сном Володя вспомнил, что в его куртке, висевшей в коридоре, в каждом кармане лежало по плазмомету. Один из них был отобран у обезглавленного патрульного, другой — у Леи. «Надо бы переложить их», — подумал Володя, засыпая и уже будучи не в силах этого осуществить.

Разбудил Владимира звонок в дверь. Звонили нервно, напряженно, длинными пронзительными трелями с короткими, чуть заметными паузами, из чего Володя сделал вывод, что трезвонят уже давно. Если бы это были анданорцы, они бы уже высадили дверь. Володя вспоминал, что он давно уже слышал призывные звуки сквозь тяжелую пелену сна, стало быть, это однозначно были не оккупанты.

«Зубцов!» — сверкнула единственная мысль, и Володя вскочил на кровати, взглянув на часы. Три часа дня — не шутка. Просыпающееся сознание первым делом вспомнило, что ушедшая ночь оставила после себя, в подарок Володе, что-то очень приятное. Да, восстановил в памяти Владимир, словно именинник, после пьяного праздника вспоминающий утром подарки, красавицу Лею, валяющуюся на полу в той комнате, и два плазмомета в куртке. «Если Зубцов обнаружит Лею, он ее заберет для опытов», — окончательно пробуждая Володю, прозвучало в его голове. Владимир, спавший сегодня в одежде, порывисто поднялся и, отперев дверь, обнаружил Лею калачиком свернувшейся на ковре, головой на подушке. Она не спала, видимо, тоже проснувшись от трезвона в дверь. Володя вдруг понял, что он не обучил девушку таким необходимым в этом мире словам, как смерть, боль, эксперимент, вскрытие, и потому сразу не нашелся, как именно построить для девушки угрожающую фразу, чтобы она не издавала ни звука. Экспромт — ведь времени для раздумий просто не было — получился понятным для Леи и весьма пугающим.