Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ) - Россо Ея

Засопела старая сердито, да тут же и неладное почуяла: будто муравей крупный по спине пробежал, под шкуру забрался и укусил. Да и волк странно вести себя начал.

— Тихо! — шикнула Чомора на лесавок, тревожным ульем загудевших, и прислушалась.

Серый плавно скользнул со стула к двери и застыл, воздух втягивая, ноздри раздувая. Уши его удлинились, шерстью белой покрылись, кончики мохнатые задергались. Минут пять гость зверем настороженным возле входа простоял, потом отмер, на место вернулся.

— Кто? — выдохнула Чомора, задрав палец к верху, не давая лесавкам рты раскрыть.

— Не пойму… Что-то н то снаружи, а что неясно. Звуки невнятные, запахов нет. Но чуя носом- расходится пора.

— Ты вот что… Ягине наследие передать-то некому было… — заторопилась Чомора, со стула сползая. — Изба, говоришь, не чудила, с миром приняла?

— Так то когда было… Ждан ваш уже и царем стал, что там сейчас — неведомо, — волчьи уши вновь дернулись и застыли, прислушиваясь. — Уходить тебе надобно, бабушка… Да и мне пора. Неведомый кто-то сюда движется, — волк поднялся с места и вновь у дверей замер. — Собирайтесь. Быстро. — отрывисто скомандовал через минуту. — Другой выход имеется?

Лесавки заголосили было, да Чомора резко на них прикрикнула, велела вещицы нужные собрать и к медведям бежать к малиннику дальнему, там схорониться всем вместе и не высовываться, пока от нее посланец не придет.

— Бабушка, а ты как же? А гостюшка? Неужто одних оставим? — пискнула старшая лисунка.

— За нас не беспокойтесь, выберемся, — волк рукой махнул, девиц выпроваживая. — Уходите быстро, молчком. По дороге тоже не разговаривайте, следы заметайте. Времени мало.

Лесавки одна за другой двинулись к выходу, в шкафчике спрятанном, в молчании дом родной покидая. На ресницах девичьих слезы блестели а делать нечего: старшие сказали, ослушаться не моги. Последняя девчушка оглянулась, тихоньку носм шмыгнула и исчезла в проеме. Дверца скрипнула и захлопнулась. Тишина сразу камнем пудовым на комнату обрушилась. У волка, невзгодами закаленного, аж пальцы на ногах судорогой свело от жути.

— Ты вот что, волчок… Сдается мне — жива Ягиня… Заколдовали её, в кокон упрятали. Кабы померла, про лес тот берендеевский слава дурная вмиг по землям прокатилась. А я и не слыхала ничего. Берегут её не живой, не мертвой. Без нее избушку не сберечь. Спасать надо Ягу. Без нее нам Эллочку не спасти, зиму лютую не отвести. Пропадем все, — Чомора носом-ледышкой хлюпнула.

— Кабы знать, где искать… — вдохнул волк вопросительно.

— Дык рядом с избой, не иначе. Далече прятать — связь истлеет. В избе — найдут скоро. Ты вот что… Ты лети туда, крылатый, да пруд али родничок какой поищи недалече. Вода — она лучше землицы прячет. Сквозь воду толково не разглядишь, даже в прозрачном ручье. Все вкривь да вкось видится. На-ко вот тебе, клубочек в помощники.

С этими словами хранительницы вытащила из кармана клубок-колобок и Сириусу передала.

— К избе доведет быстро, никакой леший дорогу не запутает. А там уж постарайся, спаси Ягушеньку! Чую! — вдруг захрипела Чомора — Уходи! Задержу ворогов проклятущих! Помни — огня не бойся! Бойся себя! В купину неопалимую войдешь, Ягиню найдешь, хватай и беги — не оборачивайся! Уходи, говорю! — зарычало-затрещало чудище лесное.

На глазах Сириуса вместо старушки милой, наполовину заледеневшей, бесчувственной, в один миг вырос пенек огромный разлапистый. В глазах зеленый огонь полыхал. На руках-ветках, как на реке по весеннему ледоколу, лёд трещать начал. Куски отваливались, выпуская наружу поросль зеленую могучую. На голове у Чоморы сквозь снежную изморозь плющ пробивался, в косы тугие толстые сплетаясь.

— У-хо-ди! — проскрипело чудовище. — По мо-ю ду-шу и-дут… Не возь-мут… Раз-дав-лю… — толстый корень до шкафа добрался дверцу распахнул, другой Сириуса, столбом застывшего, за тулово обхватил и в провал черный закинул.

Плющ молодой тотчас мебель оплел и застыл ковром зеленым. Хранительница еще больше в плечах раздалась, ввысь поднялась, потолок головой проломила, стены грудиной разворотила и тяжелой пступью навстречу стражам ледяным шагнула.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вр-р-рё-о-ошь! Не возьмё-о-ошь! — заревело существо и тяжелой веткой обрушилась на врагов.

Брызнули осколки льда в разные стороны, полезли супостаты в обход, да кори начеку: одного схватили, к земле пригвоздили, другого вверх подбросили. И понеслась драка. Ни рук ни ног, ни веток не разобрать. Летят глыбы снежные да куски ледяные, в сугробы падают, тут же поднимаются, в снеговиков обращаются и вновь наступают. Неравны бой, силы неравные. Тварям морочным снег-мороз помогает, а Чоморе сил взять неоткуда ни травинки живой ни росинки, земля-матушка и та под покровом зимним мертвым сном спит.

Мчался волк над лесом, сердце в кулак сжав. Вернутся надобно, а нельзя: Чоморе поможет — Ягу не спасет. Ведунью из плена не вытащит — морок дальше полезет. Взвыл Сириус от несправедливости такой, стиснул зубы и дальше помчался. Вздрогнула тут земля внизу, рухнули снежные шапки с деревьев, пырхнули птицы в небеса в диким криком. Остановился Серый, назад оглянулся и завыл-заскулил от отчаянья.

Огромный столб изумрудного цвета полыхал в той стороне, где Чомора один на один с врагом-супостатом билась. Сгубили хранительницу слуги снежные, заморозили до сердцевинки, спалили в огне ледяном. Никого не осталось у леса в защитниках. Всех заморозили, дущ лишили, в ледышек безмолвных превратили.

Схлынул огонь зеленый, птицы вновь по гнездам попрятались. Остановился волк, клубок-колобок достал, слова заветные пошептал, в серединку ниток колечко ткнул и на снег кинул. И помчался помощник путевой к жителям лесным с наказом: собраться на краю Вечного леса, следы заметая, врагам на глаза не попадая, еды-питья на первое время прихватив.

А уж после кольцо оземь бросить да произнести:

«Ты катись, катись, колечко,

Да до волчьего крылечка,

Дверь в межмирье отвори,

Добры души пропусти,

Проводи-ка до порога,

Охрани от бед в дороге,

За собой закрой пути,

Чтоб чужой не смог найти».

«Лисица поймет, встретит, накормит, разместит, — размышлял волк, на лесами, над морями проносясь. — Поживут у меня покуда. А, там, глядишь, Яга отыщется да в беде поможет». Мысли о Ждане Сириус старательно отгонял надеясь на смекалку бывшего принца да на слуг верных, кои в беде государя не бросят. Сейчас главное — ведунью отыскать в чувство привести, а там уже и за Февронию приниматься. Чуял Серый — в ней, в царевне-полукровке дело. Она кашу заварила, с нее и спрос будет по всей строгости.

ГЛАВА 18. Адская крёстная

С наскока охмурить магией Бабая Кузьмича не удалось, больно ловко уходил старый домовой от ловушек магических словесных, отбивал их, что комаров хлопал. Феврония разозлилась, юбками взметнула, указания надавала и унеслась. Домоправитель в усы похмыкал и отправился по своим делам, без внимания оставив гостьюшкины закидоны. А тёмная фея в комнату свою нырнула, изнутри заперлась и колдовством занялась.

Достала из ларца иголку тонкую, золоченую, чашу серебряную, флакон из стекла толстого темно-синего, фолиант тяжелый. Разложилась на столике чайном, перчатки из кожи ежиной надела, нитку в ушко игольное втянула и колдовать начала.

«Ты игла моя златая,

Нитка черная витая,

Порчу на себя прими,

Домового уколи.

Разум ниточкой зашей,

Мышью оберни скорей.

В мышеловку приведи,

Кошке на обед скорми.

Прицепись за воротник,

Чтобы домовой погиб.

Силы, голоса лиши,

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Порчу выполнить спеши.

Хвостик в узелок вяжу,

Душу отобрать спешу,

Зазеркалье одарить,

Жизнь свою на год продлить!»

Молвив слова колдовские, Феврония иголку с ниткой в чашу опустила, осторожно из флакона пробку вынула, три капли на вещицу капнула. Вспыхнуло на дне пламя сине-чёрное, обожгло порчей предметы заговоренные, и потухло. Фея перчатку сняла, ножичек перочинный достала, уколола палец указательный. Покуда кровь выступала бусиной алою, колдунья из бутылёчка вновь плеснула четырежды. В ту же секунду иголка ожила, пасть призрачную распахнула и хвостом-ниткой задергала. Красные капли упали трижды три раза в жадный зев, раздался звон мелодичный, посудина золотым огнем озарилась, а затем все стихло, будто и не было ничего.