Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын

Все подробности, которые волновали князя Щербатова и митрополита Ювеналия, никакого сочувствия Правительственной комиссии не встретили. Яров, например, на одном из заседаний очень откровенно сформулировал официальную точку зрения. Касаясь темы изучения «Записки Юровского», он сказал:

– Это не предмет нашего рассмотрения. У нас предмет совсем другой. Вот тем, чем мы обладаем (то есть «подлинными» останками. – А.Г.), подтверждается конкретными материалами. Это подтверждается или не подтверждается (косноязычность и корявость мысли характерны для заместителя Председателя Совета министров. – А.Г.), а вот эта часть, так ли Юровский говорит, та ли фотография годится или не годится – это дело историков, которые могут спорить за круглым столом, сколько они желают. Для нас является истиной только один предмет (под «предметом», в этом случае, вице-премьер имел в виду Заключение прокуратуры. – А.Г.), представим, что все остальные побочные (противоречащие, не согласные с официальным следствием. – А.Г.) материалы говорят «да», а вот если мы берём основной материал (то, что представил Соловьёв. – А.Г.) и говорим «нет», то ничего, то рассыпается (материал, который «говорит да». – А.Г.) и можно не считаться с тем, что это можно доказывать на основании всех остальных документов, что это действительно истина (то есть полностью игнорировать всё, что не согласуется с «генеральной линией» Правительственной комиссии. – А.Г.). Мы будем опираться всё-таки, что это предмет, о котором мы ведём речь. Поэтому я хотел бы, когда мы будем обсуждать последнее (видимо, имеется в виду заключение Прокуратуры. – А.Г.), давайте договоримся, что мы желаем поставить точку и сказать, что на данном этапе исполнения необходимо и достаточно и ставим точку, а всё остальное, если у кого-то возникают сомнения, это ваше дело. На нашей Комиссии сказано только выразить отношение к тем документам (следствию и медэкспертизе. – А.Г.) и заключению Прокуратуры. Не более того.

– Абсолютно верно, – откликнулся Радзинский, переведя сумбурную тираду председателя Комиссии в русло удобоваримого разумения. – Надо отделить эту историческую работу, которая должна продолжаться и после Комиссии по собиранию всех источников. Это огромная работа, которая не имеет отношения к тому, чем мы занимаемся сейчас.

– Я об этом и сказал, – подтвердил Яров. – Мы первое, сейчас вопрос поставили о прокуратуре, чтобы ответить на вопрос «да или нет». Это для нас исходное.

Эту же мысль не раз в своё время отмечали и другие члены Комиссии. Собчак, например, на одном из заседаний сказал:

– Всё, что представляет интерес, но находится за пределами главного вопроса – вопроса идентификации, это может быть исследовано, можно создать рабочую группу из наших уважаемых историков, пусть они встречаются, беседуют, разрабатывают ту или иную версию, пишут книги, это всё замечательно, но это не имеет никакого отношения к работе нашей Комиссии.

Кроме самого сочинения Покровского и вариантов этого сочинения, существует ещё три материала, автором которых считается Юровский. Первый материал, подписанный 1922 годом, опубликован был журналом «Источник» в 1993 году под названием «Исповедь палача». В кратком редакционном комментарии сказано: «Эти мемуары пролежали в секретном архиве семьдесят лет. Написаны они Яковом Юровским. Именно он был организатором убийства Николая II, его семьи и близких им людей. Он же руководил расстрелом, совершённым июльской ночью 1918 года в подвале реквизированного дома инженера Ипатьева в центре Екатеринбурга. В полном объёме эти мемуары публикуются впервые». Второй материал, известный как стенограмма выступления Юровского на совещании старых большевиков в городе Свердловске в 1934 году. В основе этих «мемуарных откровений» лежит то, что программно было предписано партийным историком, с некоторыми дополнениями биографического и эмоционального характера. Третий – это письмо Юровского в адрес директора Музея революции, написанное в 1927 году[16].

Не вникая в разномыслие, существующее в оценке первых двух материалов и сочинения Покровского, стоит обратить внимание только на те противоречия, которые имеются внутри этих документов. Общую канву они все сохраняют и твёрдо следуют концепции, сформулированной историком Покровским, расходясь в мелких, как бы на первый взгляд не особенно существенных деталях, но которые, когда они собираются вместе, порождают вопросы и заставляют задуматься.

«Записка Покровского» (далее просто «Записка»): «Ком. (комендант. – А.Г.) сказал Романовым, что Урал-исполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, повернулся к коменданту с вопросом: “Что, что?” Ком. наскоро повторил. Николай больше ничего не произнёс, опять обернувшись к семье. Николай был убит самим ком-ом наповал» (то есть в затылок. Князь Щербатов настаивал на том, чтобы ему вразумительно объяснили, почему, если Юровский стрелял в голову сзади, на затылочной части черепа, который выдаётся за Государев, нет пулевого отверстия. – А.Г.).

«Исповедь палача» (далее просто «Исповедь»): «Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, что Исполнительный Комитет… постановил расстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ. Первый выстрелил я и наповал убил Николая» (то есть стрелял вроде бы в лицо или в сердце. – А.Г.).

«Стенограмма»: «Сказал Николаю, что Совет рабочих депутатов постановил их расстрелять. Он спросил “что?” и повернулся лицом к Алексею, я в это время в него выстрелил и убил наповал. Он так и не успел повернуться лицом к нам» (тут же точно в затылок. – А.Г.).

«Записка»: «В лесу отыскали заброшенную старательскую шахту. Ком. распорядился раздеть трупы и разложить костры. Кругом были расставлены верховые».

«Исповедь»: «Шахта оказалась очень мелкой. Какая-то заброшенная старательская. Распрягли лошадей (а где грузовик? – А.Г.), разложили костёр. Отогнали бывших вблизи крестьян (по «Записке», вся округа была заполнена «людьми Ермакова»; откуда явились крестьяне? – А.Г.). Окружили место верховыми. Я приступил к раздеванию трупов».

«Стенограмма»: «Когда рассветало, мы подъехали к знаменитому “урочищу” (а чем оно было знаменито? По «Записке», Юровский вообще попал туда впервые. – А.Г.). В нескольких десятках шагов от намеченной шахты для погребения (не отыскали шахту в лесу, а приехали к месту «намеченному». – А.Г.) сидели у костра крестьяне, очевидно заночевавшие на сенокосе (такую вот идиллическую картину в 1934 году поведал Юровский старым большевикам. – А.Г). В пути на расстоянии тоже встречались одиночки, стало совершенно невозможно продолжать работу (оказывается, что «свидетели» оцепили всё урочище. – А.Г). Я ещё в это время не знал, что и шахта-то и к чёрту не годится» (в 1934 году Юровский продолжал врать; Соловьёв приводит его цитату: «Где предполагалось схоронить трупы, я не знал»; в одном месте у Юровского шахта намечена для погребения, в другом, оказывается, оная «ни к черту не годится», в третьем – полное неведение; так как же на самом деле было? – А.Г).

«Записка»: «Сложив всё ценное в сумки, остальное, найденное на трупах, сожгли. При этом кое-что из ценных вещей было обронено» (Покровский уже знал, что обнаружило колчаковское следствие, хотя, когда, по официальной версии составлялась «Записка», Соколов ещё