А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт

– Я пытаюсь, но в конце всегда возникает сомнение, не я ли в этом виноват.

Все любовные истории одинаковы со времен Уильяма Шекспира; так что, когда я собираюсь погрузиться в пучину чувств, я перечитываю какую-нибудь трагедию и успокаиваюсь. Этого ни один мужчина никогда не сможет понять; они озабочены тем, как бы в сотый раз изобрести порох, хотят чувствовать себя всегда первыми, подобно закутанному в полярные одежды Амундсену.

– Может, будем ложиться? – прибегла я к последнему средству, находившемуся в моем распоряжении.

Он согласился, однако все вышло не слишком удачно, потому что он еще был погружен в свои прошлые беды, а моя голова была набита его признаниями вперемешку с алкоголем. В довершение всего в семь утра раздался телефонный звонок, заставивший меня с перепугу подскочить в постели.

– Инспектор? – Непринужденный голос Гарсона на другом конце провода показался мне птичьей трелью.

– Гарсон! Какого…

– Хочу сообщить вам хорошую новость. Павиа сознался.

– Что?!

– То, что слышите. Мне удалось заставить его сознаться.

– Заставить? Что там произошло? Что вы с ним сделали?

– Успокойтесь, я пальцем его не тронул и даже близко не подошел. Помогли психологические методы, которые вам так нравятся.

– Я хочу знать, где вы и что произошло.

– Не волнуйтесь, Петра. Я в комиссариате, и все идет как надо.

– Он признался в убийстве Лусены?

– Нет, в убийстве он не признался. Более того, клянется, что это не он.

– А кто же?

– Лучше бы вы сейчас же приехали сюда, инспектор. Павиа готов подписать свои показания. Потом я объясню вам все детали.

Я думала, что Хуан спит, но, как только повесила трубку, его руки сдавили меня, и я почувствовала его губы, все ниже и ниже спускавшиеся по моему позвоночнику.

– Мне очень жаль, Хуан, но я должна идти.

– Сейчас?

– Возможно, мы арестовали убийцу Лусены.

– Раз вы его арестовали, он уже никуда не денется и ты можешь не торопиться. Задержись на минутку.

Но я быстро встала с постели. Его игривость меня покоробила. Я оделась на кухне и наспех сварила кофе. Пока ехала в комиссариат, сердце у меня было не на месте – сказывались как похмелье, так и нынешнее волнение. Психологические методы! Интересно, что Гарсон подразумевает под психологическими методами? Я готовилась увидеть перед собой изуродованного инквизиторскими пытками парикмахера со свисающей лоскутами кожей. Однако, как и обещал младший инспектор, Павиа был цел и невредим. Я имею в виду, физически невредим, потому что он был совершенно раздавлен морально. Выслушав объяснения своего напарника, я поняла: то, что он считал психологическими методами, было самым настоящим душевным истязанием. Этот варвар Гарсон дожидался закрытия парикмахерской. Он подошел к парикмахеру, когда тот уже спускал металлические жалюзи, и предложил ему пройти к машине. Он заставил Павиа сесть в нее и привез его на какой-то пустырь. Но как младшему инспектору удалось добиться, чтобы уверенный в себе человек, наверняка пользующийся услугами адвоката и, в общем, далеко не глупый, послушно участвовал в процедуре, которая по всем признакам была незаконной? Очень просто – Гарсон был не один. Рядом с ним, пристегнутая к его запястью на коротком ремешке, угрожающе ворчала Моргана, собака Валентины Кортес.

– Черт знает что! – воскликнула я.

– Позвольте мне кончить, Петра, не торопитесь. Я знаю, как обращаться с Морганой, Валентина мне показывала. Никакого риска, что собака меня не послушается, не было.

Чтобы дослушать, чем кончилось дело, мне пришлось сжать зубы, кулаки и напрячь все мышцы.

– Вначале, чтобы Павиа убедился, что я не блефую, я отдал Моргане несколько команд, и она их мгновенно выполнила. «Вот видите, Павиа, – сказал я ему, – когда я захочу, это чудище вцепится вам в глотку и перекусит яремную вену. Ему это раз плюнуть. А потом поглядим, найдут ли того, кто это учинил». Он продержался еще некоторое время, не отвечая на мои вопросы, хотя занервничал. Тогда я крикнул Моргане: Gib laut! – что означает: «Голос!» Собака с хриплым лаем направилась прямиком к подозреваемому. Павиа испугался. И в этот момент я громко скомандовал: Vo ra n! – что значит: «Вперед!» Вы бы видели, что вытворяла Моргана! Она с такой силой бросилась на него, что я едва ее удерживал, и начала рычать, пускать слюну, щелкать зубами. Тут уж подозреваемый, конечно, не выдержал и попросил меня убрать собаку. Он был готов давать показания.

– Подозреваемый! Лучше называйте его мучеником или жертвой. Как вам только взбрело в голову учинить подобное? Разве вы не знаете, что признания, полученные под принуждением полиции, считаются недействительными?

– Это другое дело! Павиа все осознал и готов к сотрудничеству. Говорит, что совершенное им не настолько серьезно, чтобы его упекли за решетку на всю оставшуюся жизнь. Осознал же он масштабы этого дела, когда увидел, как далеко я могу зайти. Моргана помогла ему реалистически оценить свое положение. Тут я крикнул ей Aus!, что значит «Хватит», и она мгновенно успокоилась.

– Перестаньте вопить по-немецки, словно проклятый наци! Так, значит, он все осознал, да? Как только Павиа встретится со своим адвокатом, против вас будет подан иск, в результате чего вас могут даже отстранить от службы. Это хотя бы вам понятно?

– Ничего такого не случится, вот увидите. Адвокат поймет, что у нас есть доказательства виновности его клиента, и сделает вывод, что того ждут большие неприятности и лучше не быть замешанным в это дело об убийстве.

Я села и обхватила лицо руками.

– Вы совершили ошибку, Гарсон. Серьезную ошибку.

– Я не мог позволить, чтобы какой-то слизняк насмехался над нами! Ничего, теперь у него пропала охота смеяться, это я вам гарантирую.

– Посмотрим, кто будет смеяться последним.

– Разве вам не интересно узнать, что мне рассказал Павиа?

Собрав последние силы, я мрачно кивнула.

– Представляете, Петра, все наши предположения подтвердились! Пуиг и Павиа – сообщники. Они наняли Лусену и время от времени платили ему от тридцати до пятидесяти тысяч песет за кражу собак, на которых ему указывал парикмахер. Это совпадает с цифрами во второй тетради Лусены, заметили? Павиа говорит, что он был не единственным источником информации для Rescat Dog. У Пуига имелись и другие важные информаторы. Кроме того, они оба участвовали еще в одном грязном бизнесе, связанном, кажется, с отмыванием денег.

– Ну, а смерть Лусены?

– Павиа клянется и божится, что не убивал его. И Пуиг, по его словам, тоже ни при чем. Они уже год как перестали видеться с Лусеной. Он сам вышел из дела, сказав, что его физиономия слишком примелькалась, а это опасно. И занялся чем-то другим.

– Чем?

– Он не знает.

– Ну конечно, не знает.

– Я не думаю, что он лжет, инспектор. Наверное, они действительно потеряли Лусену из виду, такое случалось и раньше. Павиа был так перепуган, что выкладывал все как на духу.

– Еще бы! Когда шестидесятикилограммовая тварь показывает тебе кровожадные клыки… Да он бы и в убийстве Кеннеди признался, лишь бы ее убрали!

– Именно так! Но почему тогда он уперся и не желает признавать ни под каким видом, что он убил Лусену?

– То есть вы продолжали натравливать на него собаку и после того, как он признался?

– В главном он не признался!

– Вы прямо как Нерон; как Нерон и Калигула в придачу.

– Называйте меня как хотите, но благодаря мне мы сможем теперь полностью распутать это дело.

– Это если вас не вышибут из полиции, что, как мне начинает казаться, было бы справедливо.

Я сама допросила Павиа. Лицо у него до сих пор было бледное, как у мертвеца. Он пункт за пунктом подтвердил все то, в чем сознался моему напарнику. И категорически отказался признать, что убил Лусену, которого они с Пуигом знали исключительно под кличкой Ретако. Вот уже год, как они его не видели. Что касается Пуига, его сообщника, то, по словам Павиа, тот был замешан в разных мошеннических операциях, к которым он, Павиа, не имел никакого отношения. Не знал он, и чем мог заниматься Лусена на протяжении последнего года своей жизни.

История повторялась самым тревожным образом, потому что, если мы теряли след Лусены, то что у нас на самом деле оставалось? Ничего! Еще одно заурядное преступление, совершенное мошенниками и похитителями собак. Если только не предположить, что признание Павиа было неполным и он решил, невзирая ни на какую собаку, отрицать, что убил Лусену. Что бы там ни считал Гарсон, наше положение не было таким уж отчаянным. Существовал всего один более или менее надежный способ проверить, сказал ли Павиа правду, однако он был достаточно сложен и не гарантировал успеха. Тем не менее я предложила его младшему инспектору, и он согласился. У нас не было особого выбора.