А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт

– Попробуем надавить на Павиа, предъявив ему подозрительные суммы, которые мы обнаружили.

– Вы прекрасно знаете, инспектор, что все это ерунда.

– По совокупности улик, даже косвенных, не раз удавалось предъявить обвинение подозреваемым или по меньшей мере вынудить их признаться.

– Этот долбаный Павиа подвергается у нас психологическому воздействию. На протяжении многих дней мы регулярно посещаем его заведение, задаем ему вопросы, требуем всякие документы, – словом, дергаем со всех сторон, и чего мы добились? Ничего, он все такой же живчик.

– Вы же сами уверяли, что дело в шляпе!

– И продолжаю так считать! Просто этот тип нуждается в другом виде воздействия, не психологическом.

– Что вы предлагаете, излупить его?

– Это идея.

– Не глупите, Гарсон, это не решит проблему.

Он еще долго ворчал, а я старалась не реагировать, хотя он был несомненно прав. Если ни Павиа, ни его жена до сих пор не признались, то это означает, что шансы на то, что они вообще когда-нибудь признаются, день ото дня тают. С каждым разом они становились все более уверенными, убежденными в том, что нам не удастся подтвердить подозрения в их виновности. Вдобавок сами эти подозрения так и не обрели четкую форму в нашей гипотезе. Кто убил Лусену? Пуиг, Павиа или они оба? А может, ни тот, ни другой? И как быть с теми миллионами, что хранились у Лусены? Эти деньги по-прежнему вносили дисгармонию, служили лишним мазком в почти уже законченной картине. Но что поделать, мы не могли позволить себе такую роскошь, как вводить в задачу новые неизвестные. Нужно было работать с теми, что у нас уже были, и поэтому я решила предпринять последнюю попытку запугать Павиа, для чего вызвала его к себе.

Когда речь заходит о людях с железными нервами, нам обычно приходят на ум летчики или игроки в покер. После допроса Павиа можно смело включить в этот список собачьих парикмахеров. Ничто не могло заставить его дрогнуть. Он все выдержал, не моргнув глазом, в том числе вопросы по поводу небольших неучтенных сумм, а также мои замечания относительно того, что он рекомендовал некоторым своим клиентам фирму Rescat Dog.

– Ну и ну! – воскликнул он. – И это вас удивляет? Рекламные плакаты этого агентства развешаны у меня на доске объявлений. Там же можно ознакомиться с информацией о выступлениях театральных трупп, о встречах выпускников, а также с объявлениями частных лиц, попросивших меня разместить их бесплатно. Вы этого не заметили?

Его распирало от едва сдерживаемой радости и от наглости. Он чувствовал себя свободно. Был уверен, что мы ничего не знаем и не можем обвинить его ни в чем конкретном. И перешел в наступление.

– Вы по-прежнему стремитесь обвинить меня в убийстве?

– Разумеется, а кроме того, собираемся обвинить вас в причастности к похищению собак.

На него внезапно напал смех. Взрывы фальшивого хохота сотрясали его тело. Я бесстрастно смотрела на него. Сидевший рядом Гарсон просто кипел от злости.

– Ох, простите меня, сеньора инспектор, но это так смешно! Ну, а после похищения-то, что, по-вашему, мы с ними делаем? Присылаем хозяевам клок их шерсти или фотографируем рядом со свежей газетой, чтобы было понятно, что они живы-здоровы? Или, того лучше, звоним хозяину домой и заставляем собаку полаять в трубку?

Он по-прежнему корчился от смеха. Гарсон вдруг вскочил и бросился к нему, словно разъяренный бык.

– Послушай, ты, ублюдок: обещаю тебе, что, как только ты попадешь ко мне, желание смеяться отпадет у тебя на всю оставшуюся жизнь.

Я чудом успела схватить его за рукав и остановить. В противном случае его огромный кулак наверняка впечатался бы в нос Павиа. Тот сильно испугался, но сумел быстро взять себя в руки.

– Инспектор, я не какой-нибудь вам простачок и не потерплю злоупотребления властью! Буду жаловаться в официальном порядке. Я могу идти?

– Идите, сеньор Павиа, и не сомневайтесь: расстаемся мы ненадолго.

Подозреваемый ушел, а Гарсон продолжал кипеть. На меня он смотрел чуть ли не с ненавистью.

– Как вы могли позволить этому хлыщу, этому собачьему цирюльнику насмехаться над нами? Почему вы меня остановили?

– Почему? А вы что, сами не понимаете? Этот собачий цирюльник, как вы выразились, консультируется у адвоката. Он прекрасно знает, что у нас нет достаточных улик для того, чтобы предъявить ему обвинение. А вы хотите устроить скандал, занявшись рукоприкладством?

Он ударил кулаком по стулу, на котором сидел Павиа.

– Подонок! Вы не представляете, как у меня руки чесались.

– Надо уметь сдерживаться.

– Мы зашли в тупик, инспектор, только вы почему-то этого не видите. Если этот мерзавец не признается, дело развалится.

– Успокойтесь! Что-нибудь придумаем.

Гарсон подошел к вешалке и снял свой потрепанный плащ.

– Пойдемте выпьем по рюмке, а то меня уже от всего этого тошнит.

– Сожалею, Фермин, но сегодня свидание у меня.

– Свидание?

– Ну да. Я ведь тоже имею на это право, вам не кажется?

Он ушел, так и не успокоившись. В своем мятом плаще и с перекошенным лицом он напоминал бандероль, проделавшую тысячу километров в мешке с почтой. Неистовый Гарсон! Если он так же пылок в любви, можно понять, почему он пользуется таким успехом у женщин. Я убрала со стола бумаги и покинула кабинет. На сегодня хватит, да и опаздывать на свидание не стоит.

Монтуриоль ждал меня возле моего дома за рулем пикапа, обклеенного рекламами, как водится у преуспевающих коммерсантов. В своей привычной среде он выглядел менее привлекательно. Войдя в квартиру, я обнаружила, что моя помощница сделала уборку и все привела в порядок, и испытала к ней чувство благодарности.

Ужастик также выдержал все проверки и вел себя безукоризненно, а в микроволновке средневековой драгоценностью поблескивал ужин. Мне ничего не нужно было делать, кроме как продемонстрировать красавцу гостю свои чары, и я тут же пустила их в ход, наполнив для начала бокалы. Затем обворожительно улыбнулась и сладострастно поиграла ресницами, чему научилась во времена молодости. Монтуриоль тоже улыбнулся и, вопреки всем прогнозам, логичным в данной ситуации, произнес:

– Тебя, наверное, интересует моя прошлая жизнь.

– Нет, – ответила я в отчаянной попытке закрыть опасный вопрос с его неизбежной риторикой.

– Ценю твою деликатность, однако знаю, что это не так.

Все бесполезно; любое усилие с моей стороны было изначально обречено. Хуан Монтуриоль решил совершить непоправимую ошибку, ступив на скользкий путь откровенных признаний. Подобный промах сравним только с поведением женщины, которая рискнула предстать перед любовником в платье, сшитом для ее первого причастия. Нет ничего, что так же быстро убивало бы желание, как перечень несчастливых браков, с которым тебя знакомит твой ухажер. Но я выслушала его. А что мне было делать? Это началось за аперитивом, продолжалось во время ужина и даже позже, когда я, уже смирившаяся, подавала кофе. Монтуриоль поведал мне всю свою историю, начиная с первого брака с преподавательницей института, ослепительной красавицей, которая вдруг ни с того ни с сего увлеклась темной восточной мудростью. Присутствовали в этом сюжете все ожидаемые элементы: усиливавшееся отчуждение, взаимное непонимание, разные жизненные цели… Затем последовало роковое событие: его бывшая жена ушла к какому-то буддисту, что ли, весьма неопрятному субъекту. И за ее роковым шагом стоял поистине глобальный и обидный вопрос: что лучше, торговать бусами на Рамблас вместе с этим субъектом или жить со мной в тишине и спокойствии?

Вторая жена покорила его сердце сразу. Молодая разведенная женщина с трехлетней дочерью. Любовь с первого взгляда и заключение брака по ее настоянию. Все замечательно: девочка, собаки, завтрак в постели по выходным… рождественская открытка. И так до тех пор, пока через год, при полном отсутствии каких-либо признаков охлаждения, она появляется вся в слезах и сообщает, что думает вернуться к бывшему мужу. Изумление, негодование, но прежде всего любопытство: зачем возвращаться к человеку, с которым на протяжении четырех лет ты ругалась по телефону из-за всякого пустяка? Сногсшибательный ответ: она поняла, что не все потеряно и что будет лучше, если у девочки снова будет нормальная семья.

– Тебе это понятно? – допытывался Хуан. – Понятно, почему женщины в конце концов меня бросают?

К тому времени я, чтобы выжить, уже в пятый раз подливала себе виски и была готова откровенно ему ответить, но последний проблеск здравомыслия заставил меня избрать проторенную дорожку.

– Ты не должен так терзаться из-за этого, Хуан, – гнусаво промурлыкала я, и он выдал последнюю банальность:

– Я пытаюсь, но в конце всегда возникает сомнение, не я ли в этом виноват.