Поллианна взрослеет - Элинор Портер

– Еще бы! У меня теперь целая серия таких книг. Они все в коричневых кожаных переплетах. Все, кроме первой. Первой остается старая записная книжка, которую подарил мне Джерри.

– Джерри! Я как раз хотела расспросить тебя о нем! – спохватилась Поллианна. – Что с ним теперь?

– Он в Бостоне, и язык его по-прежнему изобилует яркими эпитетами. Правда, сейчас он вынужден иногда смягчать свои стилистические обороты. Он все так же занимается газетами. Но теперь он уже добывает новости для этих газет, вместо того чтобы продавать их. Он стал репортером. Я сумел помочь и ему и мамулечке. Можешь себе представить, как приятно мне было этим заниматься. Мамуля сейчас в санатории, лечится от ревматизма.

– Ей хоть немного лучше?

– Намного! Вскоре она оттуда выпишется и вернется к Джерри, чтобы заниматься хозяйством. Джерри хозяйство забросил, поскольку в последнее время наверстывал недостатки своего образования. Кстати, он позволил мне помочь ему только в форме предоставления займа. Он поставил это непременным условием.

– Правильно! – одобрительно кивнула Поллианна. – Я бы тоже так поступила на его месте. Неприятно быть перед кем-то в долгу и не иметь возможности отплатить. Я знаю, что это значит. Именно поэтому мне очень хочется как-то отплатить тетушке Полли после всего, что она для меня сделала.

– Ты помогаешь ей в течение всего этого лета.

Поллианна наморщила лоб.

– Да, я веду хозяйство в пансионе. Это сразу заметно, стоит лишь взглянуть, правда? – иронично бросила она, жестом обводя пространство вокруг себя. – Ни у одной хозяйки пансиона не было столько развлечений, сколько у меня…

– Но если бы ты слышал зловещие пророчества тетушки Полли о том, какими бывают пансионеры! – не удержалась она от смеха.

– В чем же состояли ее пророчества?

– Этого я не могу рассказать, – решительно покачала головой Поллианна. – Конфиденциальная информация. Но…

Она замолчала на мгновение, а потом продолжила несколько иным тоном.

– Увы, так не будет продолжаться всегда. Отдыхающие есть только летом, а мне надо будет что-то делать также и зимой. Я уже об этом думала. Наверное, я стану писать повести.

Джеми вздрогнул.

– Что ты будешь делать?

– Буду писать повести. Чтобы издавать их за деньги. А чего ты удивляешься? Многие так делают. Я в Германии знала двух девушек, которые писали рассказы.

– А ты уже пробовала что-нибудь писать? – спросил Джеми настороженно.

– Нет, еще не пробовала, – призналась Поллианна.

И словно оправдываясь, добавила:

– Я же говорю, что сейчас на мне пансион. Я не могу делать два дела одновременно.

– Конечно, не можешь.

Она посмотрела на него чуть обиженно.

– Ты думаешь, что я не сумею писать?

– Я такого не говорил.

– Не говорил, но я вижу по выражению твоего лица. А я не понимаю, почему бы я вдруг да не справилась. Это же не пение, где нужен голос, и не игра на музыкальных инструментах, которой нужно специально обучаться.

– Я думаю, это нечто близкое, – глухо отозвался Джеми, глядя куда-то в сторону.

– Что ты имеешь в виду? Писательство – это же не скрипка и не фортепьяно, а только бумага и перо.

Воцарилась тишина. А потом прозвучал ответ Джеми. Голос его был все такой же приглушенный, а взгляд устремлен куда-то в пространство.

– Инструментом, которым ты намерена овладеть, Поллианна, станет сердце нашего мира. И оно кажется мне самым чутким инструментом из всех, на которых можно научиться играть. Покорное твоей воле, ответом на умелое прикосновение станут смех и слезы.

Поллианна восторженно вздохнула. В ее глазах заблестели слезы.

– Ах, Джеми, как складно ты высказываешь свои мысли! Как всегда, впрочем. Я никогда не думала об этом с такой точки зрения. Но ты прав. И все равно, я бы хотела этим заниматься. Хотя, может, и впрямь у меня ничего не получится. Но я читала рассказы и повести в журналах и всегда думала, что могла бы написать не хуже. Я жуть как люблю рассказывать истории. Я очень люблю пересказывать то, что слышу от тебя. Но когда рассказываешь ты, я всегда смеюсь или плачу.

Джеми повернулся к ней.

– Мои рассказы действительно заставляют тебя плакать или смеяться?

В голосе его чувствовалось странное волнение.

– Конечно, Джеми. Ты сам знаешь. И еще раньше так было, когда мы встречались в Бостонском парке. Никто не умеет так рассказывать, как ты, Джеми. На самом деле, это тебе следовало бы писать повести, а не мне. Слушай, а почему ты не пишешь? У тебя точно получилось бы, я в этом уверена!

Ответа не последовало. Возможно, Джеми прослушал вопрос, потому что как раз пытался подозвать к себе бурундука, который пробегал к кустам неподалеку.

Такие приятные прогулки с беседами случались у Поллианны не только с Джеми, миссис Керю и Сэди. Нередко ее спутниками и собеседниками бывали также Джимми или Джон Пендлтон.

Поллианна убедилась, что до сих пор она не знала настоящего Джона Пендлтона. С тех пор, как они устроили лагерь у озера, от его прежней понурости и молчаливости не осталось и следа. Он бродил по лесу, купался в озере и рыбачил с не меньшим энтузиазмом, чем его приемный сын Джимми, проявляя при этом не меньше энергичности. А по вечерам, у костра, он не хуже Джеми пересказывал свои приключения, смешные и страшные, выпавшие на его долю во время путешествий в дальние края.

– «В Сахарной пустыни», как говорила Нэнси, – смеялась Поллианна, вместе с остальными уговаривая его рассказать еще какую-нибудь историю.

Но на самом деле Поллианне больше нравилось, когда, оставшись с ней с глазу на глаз, Джон Пендлтон рассказывал девушке о ее матери – такой, какой он знал и любил ее в давно минувшие времена. Эти рассказы были и радостью и большой неожиданностью для Поллианны. Никогда раньше он не высказывался так откровенно о своей глубокой и безнадежной любви. Наверное, Джон Пендлтон сам чувствовал некоторое недоумение по этому поводу, так как однажды он признался:

– Я и сам не знаю, зачем говорю с тобой об этом.

– Но мне это очень приятно, – тихо ответила Поллианна.

– Понимаю. Но я бы никогда не подумал раньше, что стану о таком с тобой разговаривать. Возможно, потому, что ты так похожа на нее. Именно такой я ее запомнил. Ты очень похожа на свою мать, моя милая девочка.

– Ну и ну! Я всегда считала, что моя мама была красивой! – искренне удивилась Поллианна.

– Да, она была красивой.

Поллианна взглянула на него с еще большим удивлением.

– Тогда я не понимаю, как я могу быть на нее похожей.

Пожилой джентльмен расхохотался.

– Поллианна, если бы я услышал это от какой-то другой девушки, то ответил бы… Впрочем, неважно, что бы я ей ответил. Но, ты моя волшебница… Бедняжка, дурнушка Поллианна!

Поллианна с неподдельной горечью и осуждением посмотрела прямо в улыбающиеся глаза мужчины.

– Мистер Пендлтон, пожалуйста, не надо так надо мной насмехаться. Мне всегда хотелось быть красивой. Как ни глупо это, должно быть, выглядит. Ведь у меня есть зеркало, чтобы в него посмотреться.

– В таком случае советую тебе посмотреть в зеркало, когда ты говоришь, – многозначительно посоветовал джентльмен.

Поллианна округлила глаза от удивления.

– Мне то же самое говорил Джимми! – воскликнула она.

– Вот как? И как он, наглец, посмел, – сухо отозвался Джон Пендлтон.

Потом, резко изменив тон, в своей, только для него характерной манере, тихо добавил:

– У тебя, Поллианна, глаза и улыбка матери. И для меня ты красивая!

Неожиданно жгучие слезы подступили к глазам Поллианны, и она не смогла выдавить из себя ни слова в ответ.

Но как бы не ценила Поллианна искренние беседы со всеми этими людьми, больше всего она любила общение с Джимми. С Джимми и разговаривать-то не было особой нужды. Им и без разговоров было хорошо вдвоем. Джимми всегда все понимал. С ним было легко и просто, независимо от того, о чем они говорили или о чем молчали. К тому же в случае с Джимми не было нужды в мучительном сочувствии. Джимми был здоровым, сильным, высоким и счастливым. Он не сокрушался об утраченном племяннике, не унывал из-за потери юношеской любви, ему не нужны были костыли, чтобы передвигаться – не было ничего такого, что должно было вызывать болезненное сочувствие или о чем было бы тяжело думать. С Джимми можно быть веселой, счастливой и свободной. Джимми такой славный.

Глава 23. Прикованный к двум палкам

То, что произошло в последний день пикника, было первой и единственной тучкой, омрачившей радость от отдыха. Впоследствии Поллианна долго не могла смириться с тем, что случилось. Произошедшее легло на сердце девушки мрачной тенью.

– Как было бы хорошо, если б мы уехали за день до того! Тогда ничего бы не случилось, – вздыхала она впоследствии.

Но, поскольку за день до того они не уехали, произошло именно то, что произошло.

В тот последний день, утром, они все вместе отправились пешком к реке, что протекала в трех километрах от бивака.