Семейство Доддов за границей - Чарльз Ливер

Съ такими мыслями — можетъ-быть, вѣрнѣе сказать: врожденными инстинктами — въ сердцѣ, какъ тяжела, противоестественна была бы для меня пошлая монотонность провинціальнаго существованія! Еслибъ даже рѣшилась я пожертвовать своимъ счастіемъ, принесла ли бы я счастье ему? Нѣтъ; сердце мое отвѣчаетъ: нѣтъ! никогда!

А твои замѣчанія о прошедшемъ? Легко отвѣчать на нихъ. Ничтожная ратуша въ ничтожномъ Броффѣ казалась мнѣ чудомъ архитектуры. Какъ огромна представлялась она мнѣ! Казалось, что лѣпные карнизы ея — лучшее произведеніе готическаго стиля, что рѣзьба ея оконъ — идеалъ совершенства. Можно ли осуждать меня, Китти, если, видѣвъ лондонскій Вестминстеръ и Кёльнскій Соборъ, я не могла оставаться при наивномъ убѣжденіи моего невѣжества, и теперь понимаю, что маленькій броффскій домикъ — малъ, бѣденъ, ничтоженъ; что архитектура его — верхъ безвкусія, его украшенія смѣшны; а между-тѣмъ броффская ратуша осталась такою, какъ была прежде. Въ ней нѣтъ перемѣны.

Ты возразишь, что я измѣнилась. Сознаюсь въ этомъ, Китти: да, я измѣнилась. Но можно ли ставить это въ упрекъ? Если такъ, не приноситъ ли намъ стыда каждый шагъ въ умственномъ развитіи, каждая степень усовершенствованія? Твоя теорія, Китти, убиваетъ жизнь, отрицаетъ всякое улучшеніе, равносильна закоснѣлости, нравственной смерти!

Но нѣтъ, ты не думаешь такъ; нѣтъ, Китти, не обвиняю тебя въ подобныхъ идеяхъ; даже защищая друга, ты не могла впасть въ такую ложь. Докторъ Бельтонъ, вѣроятно, заблуждается относительно какихъ-нибудь мнимыхъ залоговъ моего чувства, мнимыхъ обѣщаній. Я испытывала мою память и не нашла въ ней ничего подобнаго. Если, въ легкомысленной веселости дѣтскаго сердца (вспомни, мой другъ, мнѣ было только восьмнадцать лѣтъ, когда я покинула родину) у меня вырвалось какое-нибудь глупое слово, его не стоитъ вспоминать, тѣмъ менѣе должно напоминать о немъ, заставлять меня краснѣть его. Теперь, Китти, я поняла, что истинное счастіе основано на повиновеніи людямъ, которыхъ природа дала въ руководители нашей жизни; а чувства, которыя могла бы я питать къ Пьеру Б., были бы діаметрально-противоположны желаніямъ папа и мама.

Я объяснила теперь вопросъ со всѣхъ возможныхъ сторонъ, потому-что, надѣюсь, онъ не возобновится болѣе никогда между нами. Думать о немъ прискорбно для меня, потому-что въ глубинѣ души не могу не винить въ слишкомъ-надменномъ искательствѣ человѣка, который вообще отличается скромностью, непритязательностью. Ты откроешь ему мнѣнія, высказываемыя здѣсь мною, на сколько тебѣ покажется то необходимо. Предоставляю все твоей деликатности и скромности. Прошу только объ одномъ: не требуй больше у меня объясненій относительно предмета, столь непріятнаго, пощади меня отъ намековъ о тѣхъ особенныхъ обстоятельствахъ, которыя разлучаютъ насъ навсегда. Если настанетъ время, когда онъ захочетъ разсудительнѣе и справедливѣе смотрѣть на мое и свое положеніе, для меня будетъ величайшимъ удовольствіемъ возобновить тѣ дружественныя отношенія, которыя столь долго существовали между нами, какъ сосѣдями; и если, на какомъ бы мѣстѣ въ обществѣ ни стала я въ будущемъ, если въ моей власти будетъ оказать ему хотя малѣйшую услугу, прошу тебя, не сомнѣвайся, что для меня будетъ лестно и пріятно узнать о томъ.

Послѣ этого нѣтъ надобности отвѣчать на твой post-scriptum. Разумѣется, онъ не долженъ писать ко мнѣ. Ничто въ мірѣ не заставитъ меня прочитать его письмо. Самая мысль объ этомъ съ его стороны доказательство, и очень-ясное, что ему нисколько неизвѣстны правила, принятыя обществомъ относительно переписки. Но оставимъ этотъ непріятный предметъ.

Отвѣчаю на твой вопросъ, приписанный на оборотѣ письма, какъ можно короче. Нѣтъ, я не влюблена въ лорда Джорджа, ни онъ въ меня. Мы считаемъ другъ друга братомъ и сестрой; мы говоримъ съ безграничнѣйшею откровенностью даже о такихъ вещахъ, которыя подверглись бы осужденію въ Англіи, наполненной предразсудками. Да, Китти, сознаніе своей чистоты, внутренняя увѣренность въ невинности допускаетъ здѣсь свободу обращенія, какой не терпитъ Англія. Здѣсь — выражу одною чертою, въ чемъ состоитъ превосходство чужихъ краевъ передъ нашею родиною: здѣсь человѣкъ нисколько не стѣсненъ въ своихъ мысляхъ и поступкахъ.

Языкъ, исполненный тысячами граціозныхъ любезностей, которыя имѣютъ такъ много, или такъ мало значенія; литература, такъ живо анализирующая чувства, съ такимъ интересомъ предающаяся анатоміи сердца, столь обворожительной и поучительной; обычаи общества, столь непринужденные и натуральные; рыцарское поклонничество, воздаваемое нашему полу — все это расширяетъ границы разговора и представляетъ тысячи предлоговъ и путей, сообразныхъ таланту, характеру, капризу каждаго, чтобъ говорить обо всемъ. Какъ часто случается здѣсь вести споръ о важнѣйшихъ вопросахъ нравственности самымъ остроумнымъ, легкимъ языкомъ; какъ часто о самыхъ пустыхъ предметахъ случается разсуждать чрезвычайно-серьёзнымъ, изумительно-ученымъ языкомъ! Такая же дивная измѣнчивость замѣчательна въ другомъ отношеніи. Въ чужихъ краяхъ — странное дѣло! молодежь самая солидная, осмотрительная, угрюмая часть общества; самые живые, веселые, смѣлые собесѣдники — люди пожилые. Однимъ словомъ, Китти, здѣсь все совершенно наоборотъ сравнительно съ тѣмъ, что видимъ у насъ, и, нельзя не сознаться, все здѣсь неизмѣримо-лучше!

Мнѣ смертельно хочется разсказать тебѣ о фон-Вольфеншеферѣ. Если хочешь полной откровенности, не скрою отъ тебя, что онъ до безумія влюбленъ въ твою подругу, чувствующую себя совершенно-недостойною страстной преданности этого потомка тридцати-двухъ знаменитыхъ предковъ.

Съ положительной точки зрѣнія, Китти, подобный успѣхъ былъ бы невыразимо-выгоденъ. Его помѣстья неизмѣримо-обширны, а его замокъ Вёльфенбергъ — чудо Шварцвальда. Не волнуется ли твое восхищенное сердце, Китти, при мысли о настоящемъ замкѣ, въ настоящемъ лѣсу, съ настоящимъ барономъ? Не восхитительны ли эти жестокіе бароны феодальныхъ временъ? Но не подумай, чтобъ мой баронъ походилъ на нихъ: напротивъ, онъ милъ, скроменъ, задумчивъ, быть-можетъ, слишкомъ-задумчивъ, такъ скроменъ, что не можетъ отражать шутокъ лорда Джорджа и Джемса, которые постоянно мучатъ его.

Мама необыкновенно его любитъ, хотя ихъ сношенія ограничиваются поклонами; даже папа, предубѣжденія котораго противъ иноземцовъ возрастаютъ съ каждымъ днемъ, признаетъ въ немъ пріятный и хорошій характеръ. Кери, кажется, чрезвычайно занята имъ; но онъ не обращаетъ на нее ни малѣйшаго вниманія. Я увѣрена, что онъ будетъ такъ же восхищенъ, какъ и я, когда пріидетъ время воспользоваться этимъ общимъ расположеніемъ къ нему. Кто знаетъ, что можетъ случиться? Онъ пригласилъ насъ въ свой замокъ на сезонъ охоты и папа принялъ приглашеніе.

Перехожу къ другому секрету, милая Китти, и прошу тебя призвать на помощь всю твою скромность, чтобъ не разгласить его, по-крайней-мѣрѣ до времени. Мама получила отъ повѣреннаго по дѣламъ, Уатерса, конфиденціальное извѣстіе о томъ, что къ ней переходятъ мэккертіевскія помѣстья и все наслѣдство послѣ покойнаго Джонса Мэк-Керти. Какъ оно велико — мы еще не знаемъ, и желаніе сохранить все въ секретѣ окружаетъ насъ столькими затрудненіями, что пройдетъ довольно-долго прежде, нежели узнаемъ всѣ подробности. Помѣстья были значительны; но, подобно всѣмъ ирландскимъ землямъ, обременены просроченными долгами. Движимое имущество, полагаетъ мама, не могло быть заложено въ Земледѣльческій Банкъ, и одно оно ужь должно составить намъ прекрасный капиталъ.

По какому-то условію, или договору, заключенному при замужствѣ мама, папа предоставилъ ей полную власть въ распоряженіе всякою собственностью, какую можетъ получить она впослѣдствіи, такъ-что она будетъ неограниченною госпожето наслѣдства. Уатерсъ увѣдомляетъ, что завѣщатель желалъ — не знаю, поставлялъ ли въ непремѣнное условіе — чтобъ мы приняли имя Мэк-Керти. Отъ всей души надѣюсь, что мы такъ и сдѣлаемъ. Ничто, кажется, не вредитъ намъ за границею столько, какъ ужасная односложная фамилія «Додды»; а въ «Доддъ-Мэк-Керти» есть и звучность и гармонія.

Кромѣ-того, «Доддъ-Мэк-Керти», совершенно въ заграничномъ вкусѣ; это подобно французскимъ фамиліямъ съ de. Въ спискахъ «Прибывшіе и Выѣхавшіе» мы будемъ стоять съ довольно-замѣтнымъ именемъ — преимущество, котораго лишены теперь. И я рѣшительно не вижу, почему не назваться намъ «Мэк-Керти»? Ты знаешь, мой другъ, что англійское герольдмейетерство не занимается вопросами о кельтскомъ дворянствѣ, происхожденіе котораго теряется во мракѣ временъ; слѣдовательно мы не подвергнемся наказанію или отвѣтственности, принявъ родовое имя. Ахъ! какъ восхищена была бы я, слыша, что въ салонахъ докладываютъ о нашемъ пріѣздѣ словами: «Мистеръ Доддъ-Мэк-Керти, супруга и дочери». На англичанъ подобные звуки производятъ сильное впечатлѣніе, за границею еще гораздо-большее. Есть въ этомъ и другая, необыкновенно-важная польза: всѣ маленькія странности манеръ, всѣ провинціальныя особенности выговора, интонаціи словъ, отъ которыхъ несвободны папа и мама, тогда не будутъ подвергаться насмѣшкамъ, какъ признаки деревенской необразованности, а возвысятся до характера національной своеобразности.