Семейство Доддов за границей - Чарльз Ливер

Нашъ союзъ положилъ конецъ всему; со дня прибытіи мистриссъ Г. Г. начались преобразованія. Вопервыхъ, мы должны были изъ прежней гостинницы переѣхать въ другую, втрое дороже и вчетверо хуже прежней. Прежде не стыдились мы жить въ третьемъ этажѣ; теперь заняли весь бельэтажъ и оставили за собою двѣ комнаты совершенно-лишнія для насъ, потому-что неаристократично было бъ имѣть сосѣдовъ съ одномъ этажѣ. Вмѣсто общаго стола, дешеваго и прекраснаго, у насъ «особенный столъ», то-есть особенно-дурной и особенно-дорогой; хорошій тонъ требуетъ кушать въ своихъ комнатахъ. Этого мало; мы наняли двухъ лакеевъ, изъ которыхъ одинъ цѣлый день сидитъ въ передней, читая газеты, и когда я прохожу, встаетъ, отвѣшивая низкій поклонъ, что смущаетъ меня до такой степени, что я обыкновенно хожу по задней лѣстницѣ, лишь бы только избѣжать его.

У насъ теперь двѣ наемныя кареты, потому-что въ одной мы не усядемся, наемная шлюбка, значительное количество лошадей и ословъ для прогулокъ по горамъ; проводниковъ, собирателей геологическихъ породъ и такъ далѣе, безъ числа. Еслибъ мистриссъ Г. Г. стремилась только къ свѣтскости, наши бѣдствія могли бы кончиться разореньемъ — неболѣе; но она, кромѣ-того, ученая и литературная дама, предана геологіи, палеонтологіи, психологіи и всѣмъ на свѣтѣ «логіямъ»; это, милый Томъ, заставляетъ меня ждать, что мы совершенно помѣшаемся. Въ ней неусыпное рвеніе чѣмъ-нибудь заниматься; нынѣ толкуетъ она о надписи какой-нибудь медали; завтра о семейственныхъ отношеніяхъ мха или химическомъ составѣ метеорнаго камня; между-тѣмъ, признаюсь вамъ, милый мой другъ, думаю, что во всемъ этомъ она не смыслитъ ни йоты, и ни на грошъ не интересуется своими «логіями». На столѣ ея гостиной лежитъ огромный гербарій въ зеленомъ переплетѣ и большой альбомъ въ синемъ переплетѣ съ золотомъ; на каминѣ лежитъ кусокъ гнейса, большой жукъ и окаменѣлая лягушка. Но пусть не буду Кенни Доддъ, если молодые франты нравятся ей не гораздо-больше допотопныхъ чудовищъ. Таково мое мнѣніе, которое высказываю съ условіемъ, чтобъ оно осталось между нами. «Но что вамъ за дѣло?» скажете вы; разумѣется, никакого, еслибъ оно касалось ея одной; но что будетъ съ нами, если мистриссъ Д. пустится въ энтомологію, или сравнительную анатомію, или что-нибудь еще мудрѣйшее? Отъ нея можно этого ждать. Она станетъ учиться плясать на канатѣ, если вообразитъ, что это требуется хорошимъ тономъ, или, какъ выражаются газеты, «покровительствуется аристократіею». Теперь, милый Томъ, вамъ понятно, въ какое безвѣстное море уносимся мы, потому-что, если мало мы способны къ великосвѣтскости, ясно, что мы еще менѣе созданы для отвлеченныхъ наукъ. Но теперь я убѣждаюсь, что за границею мы воображаемъ, будто каждому доступно все. Не спорю, такая теорія пріятна и очень-лестна; но надежна ли она, Томъ? — вотъ вопросъ. Высшая степень познаній, которой достигалъ я въ химіи — умѣнье дѣлать пуншъ; а мои познанія въ ботаникѣ ограничиваются различеніемъ овса отъ картофеля. Въ мои ли годы сводить себя съ ума трудными терминами и классификаціями? И, сколько знаю мистриссъ Д., ея умственныя способности ужь тридцать лѣтъ назадъ достигли полнаго развитія, какое было суждено имъ природою!

Мое мнѣніе объ этихъ наукахъ: онѣ отличныя средства занимать молодежь и удерживать ее отъ всякой бѣды! Люди, которые учатъ имъ, прокислые, нюхающіе табакъ, неуклюжіе старики, въ пудовыхъ сапогахъ, въ засаленныхъ галстухахъ — отличнѣйшая противоположность породѣ танцмейстеровъ и музыкальныхъ учителей, которые — истинная чума. Оттого человѣку, поѣхавшему въ чужіе края съ дочерьми, совѣтъ мой: прибѣгнуть къ наукамъ. Зеленый песчаникъ безопаснѣе польки, и нѣтъ во всей химіи такого опаснаго опыта, какъ пѣнье дуэтовъ съ какимъ-нибудь чернобородымъ пройдохой изъ Неаполя или Палермо. Но припомните, милый Томъ, что мой совѣтъ примѣняется только къ молодежи; если баба за сорокъ лѣтъ вдругъ начинаетъ толковать о разныхъ ученостяхъ, то навѣрное въ головѣ у нея обстоитъ неблагополучно. Что значитъ у нея геологія? — пиры и банкеты — да, милый Томъ, пиры и банкеты; первозданною породою у нея называется пикникъ, а кварцъ — просто фигуральное выраженіе вмѣсто: шампанское. Подумайте объ этомъ и посмотрите, что выходитъ изъ такого переименованія. Вы можете протестовать противъ сумасбродствъ, когда они являются просто подъ формою баловъ и вечеровъ; но что вы скажете противъ ботаническихъ экскурсій и антикварскихъ разысканій? Возражать въ этомъ случаѣ значить дать себѣ прозвище вандала. «Ахъ! папа не любитъ химіи, презираетъ естественную исторію» — вотъ какой вопль раздастся противъ васъ, и вы будете невѣждою, дикаремъ, надъ вами всѣ будутъ смѣяться. Но я слишкомъ увлекся, а горячусь. Обращусь, чтобъ остыть, къ дѣламъ, о которыхъ вы мнѣ пишете.

Что такое, Джонсъ Мек-Керти? «приказалъ долго жить», или «проситъ долго ждать» — я не разобралъ, что вы написали, но, зная фамильныя привычки, скорѣе предполагаю послѣднее. Если жь онъ умеръ, вотъ мы получаемъ знаменитое наслѣдство, о которомъ мистриссъ Д. твердила каждый день въ — теченіе послѣднихъ двадцати-пяти лѣтъ, исторію котораго слышалъ я такъ часто въ разныхъ видахъ, что теперь не знаю о немъ ничего, кромѣ факта, что это единственный клочокъ земли, котораго родственники моей жены не могли продать, потому-что никто не хотѣлъ купить его.

Интересно будетъ посмотрѣть постороннему человѣку, какое дѣйствіе произведетъ наслѣдство на мистриссъ Д., если дядя дѣйствительно умеръ. По правдѣ скажу вамъ, милый Томъ, что для человѣка, взявшаго жену безъ копейки приданаго, нѣтъ горестнѣйшаго несчастія, какъ черезъ пятнадцать или двадцать лѣтъ узнать, что ей отъ какого-нибудь дяди достается нѣсколько сотенъ фунтовъ. Тутъ она забираетъ въ голову, что можетъ тратить на всякій вздоръ денегъ сколько ей угодно; мало того, начинаетъ воображать, что сдѣлала неровную партію; что ее, какъ наслѣдницу безмѣрныхъ богатствъ, ожидали самыя блестящія предложенія, и только вы воспрепятствовали ея счастью своею женитьбою. Ручаюсь головою, что триста фунтовъ наслѣдства — ядовитѣйшее изъ всѣхъ яблокъ семейнаго раздора.

Спасите насъ отъ него, если можно, милый Томъ. Вѣроятно, есть сто путей увернуться отъ наслѣдства; я согласенъ даже, лишь бы только по-секрету отъ мистриссъ Д., чтобъ вы придумали незаконность ея происхожденія: это было бы для меня гораздо-легче. Не стану распространяться о своихъ чувствахъ относительно этого дѣла, надѣясь, что, благодаря вашему искусству и благорасположенію, мы никогда больше не услышимъ о немъ; но скажу вамъ, что оспа для меня была бы легче извѣстія о мэк-кертіевскомъ наслѣдствѣ.

Хотѣлъ писать вамъ еще о многомъ другомъ, но думаю, что лучше будетъ оставить до слѣдующаго письма. Вы хотите меня удивить дублинскою выставкою. Встарину я говаривалъ, что чѣмъ меньше мы будемъ выставлять себя на-показъ, тѣмъ лучше. Теперь, вѣроятно, другія времена. Думаю, что еслибъ мнѣ послать мистриссъ Д. на выставку, какъ образецъ заграничныхъ усовершенствованій въ ирландскомъ произведеніи, она заслужила бы вниманіе, быть-можетъ, и премію.

Чудные здѣсь обычаи, милый Томъ. Письмо принесли мнѣ назадъ, потому-что принимающій письма ушелъ часомъ раньше обыкновеннаго, спѣша куда-то на обѣдъ. До слѣдующей почты вѣроятно еще припишу что-нибудь.

Среда, вечеръ.

Кажется, милый Томъ, бѣдствіе ужь обрушилось на меня, то-есть наслѣдство. Мистриссъ Д. получила нынѣ утромъ какое-то письмо въ большомъ, формальномъ конвертѣ, и не сообщила мнѣ его содержанія, слѣдовательно это не требованіе уплаты по долгамъ. Она заперлась съ Мери Анною, долго о чемъ-то говорила и потомъ онѣ явились въ гостиную съ видомъ гордымъ, независимымъ, самодовольнымъ — это страшно пахнетъ наслѣдствомъ. Признаюсь вамъ, ужасаюсь такой мысли; можетъ-быть, она и напрасна, внушена чрезмѣрнымъ опасеніемъ, но не могу выгнать изъ головы страха, что мнѣ предстоятъ величайшія непріятности.

Я знаю, какъ съ нею обращаться въ различныхъ расположеніяхъ ея духа, знаю, какъ переносить все. Видывалъ ее, когда она требуетъ денегъ; видывалъ, когда она въ припадкѣ ревности; видывалъ ее въ порывахъ семейной гордости; видывалъ ее, когда она считаетъ нужнымъ «быть при смерти», какъ выражается — случай, которымъ всегда пользуется, чтобъ наговорить самыхъ непріятнѣйшихъ вещей, такъ-что я часто думалъ: что же остается говорить, дѣйствительно собираясь умирать? Но всѣ эти знанія не вразумляютъ меня, что начнетъ сочинять она, вообразивъ себя разбогатѣвшею. Къ денежнымъ затрудненіямъ я привыкъ; притерпѣлся и къ ревности; надъ ея фамильною гордостью часто посмѣиваюсь, оставшись наединѣ; а къ сценамъ умиранья сталъ безчувственъ, какъ-будто гробовщикъ. Но какъ переносить ея богатство — не знаю, и чувствую, что не въ-состояніи буду переносить.

Но, быть-можетъ, меня пугаетъ ложный страхъ. Надѣюсь, хочу надѣяться, и въ этой послѣдней надеждѣ ожидаю вашего сочувствія.