Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга II - Алексей Ракитин

Являлся ли Стронг действительно сумасшедшим или подозрения подобного рода всего лишь были продолжением многочисленных сплетен, окружавших это дело, никто с уверенностью сказать не мог. Этого человека никогда не осматривали психиатры, соответственно, никогда ему не ставился диагноз соответствующего профиля. Альберт выпивал, но он не был запойным пьяницей, а скорее относился к категории тех, о ком в России говорят «пить — пьёт, но разум не пропивает». Ничего неизвестно о том, чтобы с ним приключались эксцессы, подобные алкогольному делирию. С большой вероятностью он был подвержен депрессивным состояниям, по-видимому, некие отягощения соответствующего профиля имели наследственный характер. Дядя Стронга трагически умер якобы при случайном выстреле ружья во время чистки оружия, при этом дядя прежде пытался застрелиться из пистолета. Так что чистка ружья, предположительно, маскировала суицид. Кроме того, дед Стронга несколько раз попадал в психиатрическую лечебницу в Сиэтле, хотя и прожил долгую жизнь и умер отнюдь не от душевной болезни.

В общем, в вопросе душевного здоровья Альберта Стронга никакой ясности нет и мы сейчас ничего определенного сказать на сей счёт не сможем. Но определенные основания для сомнений в адекватности этого человека, как видим, существуют.

После смерти Альберта Стронга расследование остановилось. Что легко понятно — человек сознавался в совершении преступления, но его самоубийство сделало суд невозможным и история на этом закончилась. Можно было подозревать кого угодно и в чём угодно, ставить под сомнение признания Стронга и сомневаться в его психическом здоровье, но признание его было надлежащим образом зафиксировано, проверено и признано в целом соответствующим известным обстоятельствам дела, а потому с полным основанием можно было бы сказать «тут и сказке конец»!

Но — нет! — история этим не закончилась.

Именно после смерти Альберта в расследовании возник судебный маршал МакКинни (McKenney). Этот человек не занимался расследованием убийства Фрэнка Тодда по крайней мере до последней декады сентября, но к нему обратилась за помощью Этель Тодд и маршал решил подключиться к делу. Почему он принял на себя функцию частного детектива совершенно непонятно. Автор не может удержаться от того, чтобы не высказать в этом месте своё подозрение в том, что мотивация МакКинни имела двойственную природу. Во-первых, Этель Тодд пообещала ему деньги, что выглядит логично в реалиях того времени, а во-вторых, со стороны привлекательной вдовы имели место авансы иного рода, скажем аккуратно — более пикантные или, если угодно, интимные. Доказать последнее автор, понятное дело не может, но жизненный опыт подсказывает, что подобный инструмент вовлечения мужчины в очевидную авантюру зачастую работает лучше денег.

Выше отмечалось, что Этель была женщиной очень привлекательной, а после убийства мужа она автоматически стала и очень богатой, что лишь добавило ей привлекательности. Автор уверен, что эта женщина умела распоряжаться доступными ей активами и вить из мужчин верёвки — в этом нас убеждает весь ход последующих событий.

Итак, Этель Тодд в глубокой тайне встретилась с маршалом МакКинни и, взяв клятву хранить молчание, попросила о помощи в весьма щекотливом деле. Она сообщила ему, что боится за свою жизнь и имеет основания думать, что станет жертвой следующего убийства. И поскольку в этом месте маршал явно удивился, пояснила, что по её мнению ей известен убийца мужа и у есть все основания бояться этого человека.

Маршал в этом месте выразил желание узнать больше, другими словами, продемонстрировал заинтересованность. И это, конечно же, странно, поскольку здравый смысл должен был подсказать ему отправить Этель с её интересными рассказами к шерифу, но… маршал этого не сделал. Готовность маршала встревать в чужие разборки сразу же рождает уместный вопрос: какое дело судебному маршалу до вдовы, которая ему ни сестра, ни мать, ни даже нелюбимая племянница?

Думайте сами, решайте сами!

Итак, увидев готовность МакКинни деятельно помочь, красивая вдова продолжила своё повествование. По её словам, она видела предполагаемого убийцу мужа ранним утром 1 сентября, произошло это, по-видимому, сразу после совершения преступления. Она вышла во двор и столкнулась там с… правильно, Ральфом Стилом, тем самым квартиросъёмщиком, что проживал в их доме в июле и начале августа! Ральф стоял над телом Фрэнка Тодда, последний лежал без движения на песчаной дорожке перед уборной. Увидев Этель, предполагаемый убийца посоветовал ей молчать и пригрозил расправой за болтливость. Перепуганная женщина позволила Стилу уйти и подняла шум лишь спустя некоторое время, что позволило последнему обеспечить собственное alibi. В дальнейшем Этель Тодд скрывала от следствия эту историю, опасаясь того, что Стил исполнит озвученную угрозу.

Согласитесь, в этом месте у всякого разумного человека должно появиться как минимум три принципиальных вопроса, без ответов на которые рассказ Этель Тодд выглядит, мягко говоря, недостоверно. Во-первых, если женщина действительно опасалась расправы, то почему не сообщила об угрозах Стила во время первого же допроса? Отправить его на виселицу — это лучший способ обезопасить собственную шею, не так ли?! Во-вторых, если Ральф Стил действительно убил Фрэнка Тодда и Этель застала его над трупом, то почему преступник не избавился от опасного свидетеля немедленно, а вместо этого принялся грозить? Не зря же появилась пословица «зачем что-то говорить, если есть кулаки» — она как раз для таких вот ситуаций! И в-третьих, разумно задаться вопросом, для чего вообще Ральфу Стилу надо было убивать Фрэнка Тодда? Что такого страшного сделал ему убитый, в чём помешал?

Разумеется, в довесок к этим 3 самым очевидным принципиальным вопросам просятся и некоторые иные. Например, как рассказ Этель Тодд объясняет странный запах хлороформа от внутренних органов трупа? Или как утверждение вдовы соответствует выводу судебно-медицинского врача о давности наступления смерти, которая, напомним, была отнесена к вечерним и ночным часам 31 августа, но никак не утру 1 сентября?

Можно было бы задать и массу иных каверзных вопросов, но даже озвученного более чем достаточно для того, чтобы заподозрить специфическую игру женского ума. Если бы на месте МакКинни сидел Ракитин, то я бы посчитал этот «сок мозга» мягко говоря неубедительным. Но на месте МакКинни сидел сам МакКинни, а потому всю эту невнятицу он проглотил без оговорок и сомнений. Не будем забывать, что это была эпоха Майн Рида, Джека Лондона и Роберта Стивенсона, ещё оставались живы романтические идеалы, ход прогресса не сделал из мужчин полубаб, а феминизм не превратил женщин в полумужиков. Маршал явно ощущал потребность защищать женщину, искавшую помощи, и сия