Тайна распятия - Сергей Владич

— У меня были важные дела, Сильвио, — наконец произнес Димитрий, — а дела требуют жертв. Но теперь я с вами. — Он потрепал загорелого южанина по плечу. — Прошу вас, начнем!

— Вы слишком много времени уделяете делам, Димитрий, — сказала единственная присутствующая в зале дама, присаживаясь к ним за покерный стол. Она была намного старше Димитрия и, видимо, решила дать волю своим материнским чувствам. Однако это безобидное, в общем-то, замечание вывело Димитрия из себя.

— Знаете, Мадлен, — произнес он с раздражением, — в нашем деле нет мелочей, и внимания требуют все мало-мальски заметные события. Во времена Римской империи на крестах было распято немыслимое количество людей. И когда две тысячи лет тому назад в Иерусалиме распяли очередного иудейского пророка, никто не мог предугадать, что это кончится возникновением новой мировой религии. А случилось так потому, что не все действующие особы того времени утруждали себя чуть более глубоким анализом происходящих вокруг событий и обращали внимание лишь на то, что лежало на поверхности. Слава Богу, что потом все же нашлись умные люди, которые использовали сосредоточенную в их руках власть, чтобы исправить допущенные ошибки и создать современную концепцию христианства. И они, насколько нам известно, уделяли этому процессу весьма значительное количество времени и средств. С точки зрения вечности, очень глупо будет выглядеть, если мы по причине элементарной лени или интеллектуального чванства утратим то, что было создано за двадцать столетий нашими мудрыми предшественниками.

Мадлен вспыхнула и надулась.

— Но ведь вы же в любом случае не можете контролировать абсолютно все! — сказала она с вызовом. — Это просто нереально!

— Я вижу, Мадлен, вы по-прежнему сомневаетесь в наших возможностях, — с оттенком иронии и превосходства в голосе произнес Димитрий. — Они безграничны, уверяю вас! К примеру, я приглашаю вас через пару часов посмотреть новости, из которых вы, в частности, узнаете, что у нас тут произошло землетрясение. — Димитрий развел руками, как бы показывая, где именно будет трясти. — С самыми что ни на есть разрушительными последствиями, — язвительно и с противной улыбочкой добавил он. — Все в точности по разработанному нами плану.

— Ну если так, если дело дошло до землетрясений, то, значит, случилось нечто действительно неординарное, достойное нашего внимания, — без тени иронии прокомментировал его слова Сильвио.

— Да, случилось. Это у вас в Италии, дорогой друг, все просто и понятно, и Ватикан работает точно по графику, как хороший металлургический комбинат. А мы, православные, все еще ищем черную кошку в темной комнате, причем ищем все вместе, одновременно, и каждый хочет найти ее первым. А если ее там нет? А если есть? А если там что-то есть, но это не кошка? Вот вам и весь Конфуций в православном, так сказать, исполнении!

Димитрий, чрезвычайно довольный своим остроумием, положил карты на стол рубашками вверх, встал, подошел к стоящему у стены столику с напитками и налил себе коньяка. Это был старый добрый «Луи XIII». Но насладиться напитком стоимостью в целое состояние он не успел.

Первый толчок был такой силы, что Димитрий едва удержался на ногах, расплескав коньяк и больно ударившись бедром о столик с напитками. «Что за черт? — мелькнуло у него в голове. — Ведь землетрясение должно быть липовым!» В комнату, наполненную криками перепуганных «апостолов», многие из которых оказались на полу, вбежал Герхард. Он был бледен как мел, а его губы что-то беззвучно шептали. Димитрий подскочил к нему, схватил двумя руками за лацканы пиджака и зашипел ему прямо в лицо: «В чем дело? Что происходит? Ведь землетрясение должно быть липовым!» Но Герхард только мотал головой и смотрел куда-то сквозь Димитрия невидящими, наполненными ужасом глазами. Второй толчок сбил их обоих с ног. Затем вдруг стены замка задрожали, раздался громкий треск, удар — и все вокруг полетело куда-то вниз. Вызванная землетрясением лавина смела и сам замок, и всех его обитателей. Создавалось впечатление, как будто здесь их и не было никогда. Последнее, что успел услышать и осознать Димитрий перед тем, как уйти в небытие, — это молитва «Господи, спаси и сохрани меня, грешного», которую без остановки шептали губы его верного слуги Герхарда.

Иешуа стоял посреди зала со связанными сзади руками и, как казалось, равнодушно взирал на происходящее. «Зал из тесаных камней», где, в соответствии с законом Торы, обычно собирался Верховный суд Иудеи, сегодня был полупустой, что объяснялось как срочностью рассматриваемого дела, так и участием в заседании лишь членов Малого синедриона. Каифа встал со своего места и, важно расхаживая перед сидящими полукругом мудрейшими и старейшими представителями народа, начал допрос:

— Ты ли тот, кто называет себя Иешуа из Назарета, что в Галилее?

— Что в имени тебе моем? — отвечал Иешуа. — Ты знал, за кем посылал стражу. Зачем понапрасну спрашиваешь?

— Ты ли тот, кто называет себя Сыном Божьим? — воскликнул тогда Каифа.

— Я — сын своего Отца. А Господь Всемогущий — Он Отец и Создатель всякой твари, говорящей или немой, поклоняющейся в заблуждении идолам или Господу нашему. Как же я могу сказать иначе, чем ты говоришь?

— Ты — злодей! — вдруг закричал Каифа, указывая на арестанта пальцем. — Ты призывал разрушить Храм, где обитает сам Господь, так не смей поминать его всуе!

— Это неправда, — спокойно отвечал Иешуа. — Нигде и никогда я не призывал к этому, но то, что Храм истинной веры будет открыт всем народам, — это я действительно говорил.

— Ты смущал народ иудейский дерзкими проповедями, говорил о Царстве Божьем, которое якобы наступит на земле, учил о едином вселюбящем Боге!

— Каждый народ достоин тех богов, которых он сам себе выбирает. Но не тебе судить об этом, ибо высший суд — это дело Всевышнего, а не тех, кто, прикрываясь его святым именем, творит противные ему земные дела, — смело отвечал Иешуа.

— Однако есть люди, которые истинно свидетельствуют о том, что ты объявил себя царем иудейским и призывал к неповиновению Риму! — продолжал кричать Каифа.

— Я не знаю, кто эти люди и кого они слушали, но я никак не мог объявлять себя царем, ибо это не нужно мне. И до Рима мне нет никакого дела — я молюсь другому Богу.

— И какому же Богу ты молишься? — почти шепотом, источая злость, произнес Каифа.

— Богу-Отцу, он у нас всех один.

Иосиф из Аримафеи слушал его затаив дыхание. В тот момент он понял, что тоже готов сделать свой выбор. Он вдруг ясно увидел, словно в зеркале, всю подлость происходящего, и в его душе возник ужас от осознания того, что может случиться дальше. Иосиф отчетливо вспомнил слова великого иудейского законоведа Рамбама, записанные им в талмудическом трактате «Синедрион»: «Они (члены синедриона) должны быть твердыми в исполнении заповедей, критически относиться к себе и унимать свои страсти, и тогда они избегнут позора и дурной славы. Они должны обладать стойким сердцем, чтобы суметь отстоять справедливость и спасти притесненного от рук притеснителя…» И тут раздался громкий голос Каифы.

— Вызвать свидетелей! — приказал тот страже.

В зал заседаний ввели двух человек странного вида. Они были одеты как бродяги, но с сытыми лицами, на которых выделялись лишь бегающие плутовские глазки. Их можно было бы и не слушать — все было понятно заранее, а если и слушать, то лишь для того, чтобы снова и снова дивиться той степени подлости, до которой может пасть иной человек за деньги или в обмен на милость первосвященника. Они лжесвидетельствовали перед собранием мудрейших и старейших граждан своего народа о всяких преступлениях, якобы совершенных Иешуа, и утверждали, что тот достоин смерти. Иосиф даже не заметил, как среди обвинений появились вдруг заявления о хуле на римского кесаря и о том, что подследственный призывал не платить подати Риму, а также много другой неправды. Саддукеи были единодушны: подследственный виновен, следует предать его смерти, но через римскую власть. Так и было решено — утром отправить его в преторию, на суд к жестокому и беспощадному префекту Иудеи Гаю Понтию Пилату…

Иосиф не находил себе места, и сон не шел к нему. Он не мог смириться с таким приговором. «Отстоять справедливость и спасти притесненного от рук притеснителя…» — эти слова Закона стучали у него в висках и никак не шли из головы. Когда Каифа, не скрывая удовлетворения, сообщил членам синедриона, что Пилат утвердил приговор назаретянину, он решил предложить деньги, много денег, взять Иешуа в свой дом и не позволять ему проповедовать более — что угодно, только не допустить распятия. Однако он не знал, кому предложить эти деньги. С красными воспаленными глазами, неопрятный, с растрепанной бородой и волосами, он теперь мало напоминал богатого и влиятельного члена синедриона. Иосиф Аримафейский решил попытаться спасти Иешуа во второй раз.