Тайна распятия - Сергей Владич

Но и во второй раз у него ничего не вышло. Иешуа был спокоен и полон достоинства. Иосиф не смог его уговорить, хотя деньги все равно сделали свое дело — стража поменяла Иешуа и Вараввана в их камерах местами. Иосиф теперь вспоминал, как Иешуа увещевал его не делать и этого:

— Послушай, добрый человек, — говорил он ровно, с достоинством, будто объясняя вполне очевидные истины маленькому ребенку. — За деньги нельзя купить свободу, как нельзя купить любовь. За право верить в того Бога, которого ты избрал для себя, стоит заплатить любую цену, которая больше, нежели деньги и положение, а может, и сама жизнь. Бог есть Любовь, потому что ни то, ни другое не имеют меры и людскому уму непостижимы. А видимость свободы, как и видимость жизни, мне не нужна. Ведь жизнь тогда имеет смысл, когда она осуществляется по доброй воле, свободно и осознанно. И смерть — это вовсе не конец, но начало пути, просто тот путь — иной. Если хочешь жить — не бойся смерти, она скорее приходит туда, где от нее прячутся. Пусть же свершится то, что предначертано…

Так все и произошло.

И теперь Иосифу более ничего не оставалось, как снять тело с креста и похоронить. Согласие Пилата было получено, и они с кем-то из учеников Иешуа перенесли его тело в сад, где, заботясь о своем собственном бренном теле после смерти, Иосиф выкупил гробницу. Там, в пещере, они уложили завернутое в саван тело Иешуа на каменное ложе, прикрыли вход камнем и удалились.

Они пришли через три дня. Тела в гробнице не было.

О Нем плакал Иосиф: не смог, не спас…О Нем рыдали ученики: не смогли, но спасены…О Нем шептал народ: распят, спасен…О Нем звенели небеса: Он смог и воскрешен,спасен, спасен, спасен…

Часть 2

Перстень святой Катерины

Глава 1

Codex Sinaticus

— Так вы хотите, чтобы я отправился в Египет? — Сергей Михайлович оторвал глаза от лежащих на столе бумаг и взглянул на сидящего перед ним посетителя. — И сделал это незамедлительно?

— Ну что вы, профессор, разве я смею настаивать? Просто мне почему-то кажется, что вам и самому не терпится пройти по стопам барона Людвига фон Бекендорфа. Разве поездка в Египет не стала бы логичным продолжением ваших исследований в области библейских рукописей? — Голос Ганса Мюллера, а именно так представился неожиданно заявившийся к Трубецкому домой иностранец, звучал уверенно и даже несколько вальяжно.

Что же, он был прав, и Сергей Михайлович был вынужден мысленно признать сей очевидный факт. Их беседа продолжалась уже больше часа, и то, что незваный гость рассказал Трубецкому, было просто невероятно заманчиво.

Было воскресенье, на дворе — середина ноября, слякоть и гололед, и Сергей Михайлович счел за благо провести этот день дома, посвятив его своим исследованиям. За последние несколько месяцев он значительно продвинулся в изучении проблемы перевода Библии и ныне добрался до самых ее истоков, то есть буквально — до первоисточников. Задача на данном этапе формулировалась просто: где же все-таки находится начало всех начал? Какую из известных науке древних рукописей следует считать истинным Новым Заветом? Существуют ли подлинники Ветхого Завета, учитывая более чем солидный возраст Священного Писания? Оказалось, что в мире насчитывается всего три наиболее древних и хорошо сохранившихся списка Библии: Александрийский, Ватиканский и Синайский кодексы, каждый из которых содержит полностью или частично оба завета, причем в некоторых случаях с неканоническими дополнениями. Все эти кодексы написаны по-гречески и, по некоторым признакам, датируются IV–VI веками от Рождества Христова. Впрочем, достоверных данных о возрасте этих рукописей до сих пор нет.

Каждый из кодексов имеет свою историю, полную загадок. Считается, что наибольший вклад в их изучение внес живший в XIX веке немецкий ученый — палеограф, богослов и русский дворянин, барон Людвиг фон Бекендорф. В частности, с его именем связывают сенсационное открытие так называемого Синайского кодекса в монастыре Святой Катерины, что у подножия горы Синай. Бекендорф был профессором Лейпцигского университета и оставил огромное богословское наследие, с которым каждый уважающий себя ученый-палеограф просто обязан был ознакомиться. Трубецкой не был исключением. Именно в одной из работ Бекендорфа, посвященной критическому анализу Нового Завета, Сергей Михайлович как-то прочитал удивительный вывод немецкого ученого: «Во многих отрывках Нового Завета содержатся такие серьезные искажения смысла, что мы вынуждены с болью в сердце признать, что не знаем, о чем на самом деле писали апостолы». Вот так, ни больше и ни меньше!

Именно поэтому, когда воскресным вечером в его дверь позвонил незваный гость, представившийся Гансом Мюллером из Лейпцига, который приехал к профессору Трубецкому по срочному делу, связанному с именем Бекендорфа, Сергей Михайлович проявил гостеприимство и пригласил иностранца в дом. Впрочем, уже тогда кое-что его насторожило. «Иметь в Германии имя Ганс и фамилию Мюллер — все равно что не иметь ни имени, ни фамилии, — мелькнула у Трубецкого мысль, когда он закрывал за гостем дверь. — Наверное, это вымышленное имя… Однако посмотрим, что ему нужно». Он предложил господину Мюллеру оставить пальто в прихожей и пройти в его кабинет.

У Сергея Михайловича была буквально минута, чтобы рассмотреть гостя. Иностранец был худощав, лет пятидесяти и, видимо, в прекрасной физической форме. Отличный темно-серый костюм из холодной шерсти в мелкую полоску, безукоризненная белая сорочка и со вкусом подобранный галстук свидетельствовали о респектабельности посетителя. Он был аккуратнейшим образом подстрижен и чисто выбрит. Трубецкой же был одет и выглядел по-домашнему, что, к счастью, его совершенно не смущало.

— У меня обстановка рабочая, я гостей не ждал, — сказал для проформы Сергей Михайлович, занимая место в своем любимом кожаном кресле и указывая на заваленный бумагами стол. — Прошу вас, садитесь, — пригласил он гостя.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — заметил на это иностранец, присаживаясь на единственный имеющийся в комнате стул. — Незваный гость хуже хазарина — так, по-моему, говорят в России? Это я прошу прощения, что потревожил вас без предупреждения, однако дело, по которому я прилетел из Германии, не терпит отлагательств. Кстати, чтобы развеять ваши возможные сомнения о незваном госте в моем лице, я хотел бы предложить вашему вниманию письменную рекомендацию от одного вашего старого знакомого. Он же дал мне ваш домашний адрес.

Мюллер протянул Трубецкому незапечатанный конверт, в котором лежало адресованное Сергею Михайловичу письмо на русском языке. В нем содержались самые положительные рекомендации относительно господина Мюллера и просьба содействовать ему по мере возможности. Письмо было написано на бланке Библейского общества Великобритании, а под ним стояла подпись: доктор философии Натан Ковальский.

— Вот как? — спросил с удивлением Трубецкой. — Натан теперь возглавляет такую авторитетную структуру? Не знал. Рад за него. Так чем могу служить, господин Мюллер? Где вы научились так хорошо говорить по-русски?

— Я учился в Москве, в 80-х, еще до объединения Германии. Но позвольте, я опущу вступительную часть и перейду сразу к делу. Вы, возможно, знаете, что в этом году должен быть завершен весьма амбициозный проект по размещению в Интернете полного текста Синайского кодекса — не только древнейшего, но и наиболее полного списка Библии, открытого Людвигом фон Бекендорфом в середине XIX века. Так вот, в связи с этим проектом было решено восстановить в деталях биографию известного ученого и историю его основных открытий. Как ни удивительно, но до сих пор этого никто не сделал. И вот тут-то у исследователей возникла масса вопросов.

Во-первых, как оказалось, существуют обоснованные сомнения относительно времени написания многих открытых им документов. Ведь то, что возраст всех трех основных кодексов — Ватиканского, Александрийского и Синайского — установлен исключительно палеографически, то есть по стилю письма, является непреложным фактом. Однако, к примеру, Ватиканский кодекс попал в Ватикан лишь около 1475 года, первое упоминание о нем в Ватиканской библиотеке относится к 1481 году, а до этого история его туманна. К нему не было и практически нет доступа, но я могу вам сказать, что кодекс этот написан по-гречески на превосходном, сохранившем свою гибкость пергаменте, отдельными мелкими заглавными буквами, в три столбца на странице. Никому не известно, как этот список попал в Ватикан. И надо же — не кто иной, как именно Бекендорф, был первым исследователем, который получил к нему доступ. К вящей радости Папы Римского молодой ученый возвеличил его, а вместе с ним и Ватиканское книгохранилище, и себя самого, заявив — без всяких доказательств, только на основе «стиля письма», — что этот список относится к IV веку нашей эры, а потому является самым древним из известных на тот момент. Ватикан охотно поверил «авторитетному» заявлению молодого европейского ученого, и все были довольны, хотя и до поры до времени. Лишь недавно эти оценки Бекендорфа были подвергнуты обоснованной критике. Теперь Ватиканский кодекс относится к периоду между VI и XII веками, хотя следует признать, что ничто не мешало любителю красивых книг древнего образца заставить хорошего писца и в XVI веке сделать себе на пергаменте такую копию по древнему способу писания, как его тогда понимали. Позднее, когда Бекендорф открыл и Синайский кодекс, он стал утверждать, что оба эти документа написаны чуть ли не одним человеком, хотя никаких доказательств не существует.