Русь залесская - Борис Тумасов

- Эй, кто там озорует?

Данилка услышал, что к ним бегут. Он вытащил меч, крикнул:

- Обороняйся, Лука, не дай им закрыть ворота!

На стене вздули факелы, крикнули:

- Москва в город ломится!

Данилка свалил первого набежавшего. Мелькнула мысль: «Что ж наши?» И тут же услышал топот множества копыт. Данилка прижался к стене, чтоб не попасть под копыта, успел крикнуть:

- Лука, сторонись, растопчут!

В ворота ворвался полк воеводы Александра.

Глава 5

Дом Данилке срубили на диво, пятистенный, с высоким крыльцом и резным навесом. Не дом, а боярские хоромы.

Смотрит он окнами на Москву-реку. Из дома всё видно: и когда ладьи плывут, и кто паромом переправляется.

Ставили его миром. Данилка с Лукой да Олекса с друзьями. А когда отделывать начали, позвали двух мастеров с плотницкой слободы.

Плотники смастерили Данилке стол и скамьи, всем на загляденье кровать из дуба.

- Что у боярина, - посмеялся Лука.

- Ну, парень, - сказал довольному Данилке Олекса, - теперь остановка за хозяйкой. На Покрову женим тя. Добрая жена дом те сбережёт, а плохая рукавом растрясёт.

Данилка знал, кто будет хозяйкой в его доме. Знали о том и Лука с Олексой. Олекса посмеивался.

- А вот и не отдам я те Василиску, не захотел стать мастеровым. Выдам я её за кузнеца-молодца.

Василиска жила у Олексы, и Данилка частым гостем бывал у мастера. Вот и сегодня, едва плотники, забрав ящики с инструментом, покинули Данилкин дом, он отправился к Василиске.

Над Москвой сгустились сумерки. Догорели последние солнечные блики. Затих перезвон молотков в кузнецкой слободе. Данилка шёл берегом Яузы, смотрел, как мальчишка ловит рыбу на крючок из гвоздя. Возле усадьбы мастера повстречался старший сын Олексы, рыжий Митяй. Данилка окликнул его:

- Слышь, Митяй, вызови Василиску!

- А чего сам не идёшь?

- Некогда, в другой раз зайду. Я у берега её ждать буду.

- Я вызову, а ты обещай, что зимой мне лыжи смастеришь.

- Ладно, иди ужо, хитрец, - усмехнулся Данилка. - А я у реки подожду.

- Коли так, мне не жалко, - хмыкнул Митяй и не торопясь^ вразвалку, побрёл домой.

Вернулся Данилка к берегу, а сам всё на усадьбу мастера поглядывает. Вокруг ни души. Стемнело. В избах лучины зажглись. «Может, Митяй не сказал ей», - подумал Данилка, и хотел сам уже идти в избу, как из калитки вышла Василиска.

- Не ругайся, Данилка, не могла раньше выйти, некогда.

- Люба моя, - Данилка бережно взял её руку, заглянул в глаза, - желанная моя.

- Данилка! - Василиска прижалась к нему, зашептала: - Ещё, ещё скажи. А то сызнова ускачешь куда-нибудь, и я не услышу от тебя слова ласкового…

Обнимает Данилка Василиску, целует в горячие губы, а сам говорит:

- Свадьба скоро у нас, Василиска, будет. Станешь ты моей женой?

- Стану, Данилка, стану. Чего ж ты замолчал?

- Я не молчу, я слушаю, как стучит твоё сердце.

- То не моё, то твоё стучит.

И они смеются тихим счастливым смехом.

В октябре-назимнике улетают последние журавли, бабы начинают ткать первый холст, а мужики заканчивают приготовления к зиме.

Октябрь слывёт и свадебником.

Весёлая и шумная выдалась свадьба у Данилки, с медами хмельными и песельниками! В доме набились гости из бронной слободы и кузнецкой, пришли с десяток дружинников, а с ними княжий дворский Борис Михалыч.

Столы ломятся от снеди: тут и мясо, и птица, и холодец с редькой, и пироги с грибами и брусникой.

Данилка с нетерпением поглядывает на дверь, откуда должна появиться невеста. Его смущает и новая, красного атласа рубашка, и чёрные плисовые штаны, вправленные в мягкие зелёного сафьяна сапоги. Данилка раз за разом приглаживает перетянутые тесьмой волосы.

- А ну, молодцы-удальцы, раздайся, - потеснил мастеровых и дружинников дворский, - плясать будем! Кто похрабрей, выходи в круг. Ан нет никого? В таком разе я буду за парня, а ты, Лука, за девку.

- Нос у девки велик! - выкрикнул с другого конца молодой дружинник.

- Ништо, к дурной роже и такой сойдёт!

И пошли под общий смех по кругу рыжий дворский и Лука, взвизгивая и жеманясь.

- Ай да Лука, плечами-то, плечами как водит!

- А Борис бородой трясёт, завлекает!

Не заметили, как вошла Василиска в белом сарафане, остановилась у двери. Следом - девки-подружки. Олекса первым увидел, крикнул:

- Невеста вышла!

Все вокруг затихли. Василиска смутилась. Подошёл Данилка, подвёл её к столу.

- Э, нет, так негоже, - остановил их Олекса. - Невесте песню играть!

Подняла Василиска голову, улыбнулась и тихо запричитала:

Спится мне, младёшенькой, дремлется,

Клонит мою голову на подушеньку;

Мил-любезный по сеничкам похаживает,

Легохонько, тихохонько приговаривает.

Песельницы подхватили, нежно выводя:

Спи, спи, спи ты, моя умница,

Спи, спи, спи ты, разумница!

Загонена, заборонена, рано выдана!

Гости за столом шумно раздвинулись, усадили Василиску рядом с Данилкой в углу. По одну руку от молодых сел Борис Михалыч, по другую Олекса, и заходила ендова из рук в руки.

Дворский, обращаясь к Данилке, шутливо сказал:

- Добра жена - мёд, а худа - крапива. Так что, Данилка, коли Василиска будет тебе крапивой, на себя пеняй. По твоей просьбе из Сарая её выкупили.

Данилка нежно взглянул на Василиску, отшутился:

- Пусть будет и крапивой, всё равно хороша!

- Кабы не Данилка, я б на ней женился! - под общий смех выкрикнул с другого конца Лука.

Поглаживая чёрную бороду, Олекса вставил:

- Чего зеваешь, гляди, сколько девок вокруг, заодно и женим!

Лука ничего не успел ответить, как дверь с шумом распахнулась, и на пороге выросла фигура Калиты. За его спиной виднелся воевода Фёдор Акинфич.

- Князь, князь! - зашептали гости и разом стихли.

Данилка и Василиска поспешно поднялись из-за стола, с поклоном подошли к гостю.

- А негоже, негоже великого князя обходить! - улыбаясь, Калита снял шубу, кинул её на ворох других шуб, сказал вошедшему вслед за ним воеводе: - Возгордился Данилка, как десятником большого полка стал!

Обняв Василиску, он тут же достал из кармана дорогой перстень, надел ей на палец.

- Носи, Василиска, пусть оно те счастье приносит. А те, Данилка, - Калита взял из рук воеводы саблю дамасского каления, - пусть рука твоя будет тверда, а глаз зорок, коли с врагом дело имеешь. И быть те отныне десятником большого полка.

Данилка бережно взял подарок.

Воевода промолвил:

- Служи, Данило, великому князю, как и доныне служил.

Глаза Калиты сердито сверкнули. Он повернулся к Фёдору Акинфичу, сказал громко:

- Не великому князю он служит, а Москве! Яко и ты, воевода, и я, и все мы!

Олекса поднёс гостям кубки с мёдом. Иван Данилович взял и, обведя всех взглядом, сказал:

- И сию первую чашу я пью за Русь - мать нашу, а вторую - за молодых.

- За Русь! За Русь! - зашумели вокруг, поднимая кубки.

Калите нездоровилось.

Третий день знобило, болело горло. Иван Данилович пил травяной отвар, горячий мёд.

Но и хворого не покидали думы о главном. Поспешать, покуда ноги носят, взять под руку Москвы другие княжества, единить. Ан, не все князья и бояре в том смысл зрят, мыслят по своим норам отсидеться. Им бы себе урвать, не загадывают наперёд Москвы предназначенье.

Скрипнув дверью, вошёл дворский.

- А, Борис Михалыч, сказывай, какие вести? Поди, кое-кто из бояр радёхонек моей болезни?

Дворский откашлялся:

- Как знать, Иван Данилыч, может, и не совсем так, однако есть и такие, кому не всё по душе. Вот, к примеру, гулял ты у Данилки на свадьбе, а уж злоязыкие похихикивают, великий князь-де с холопом ручкуется.

Нахмурился Калита, крутнул головой:

- Спасибо, Борис Михалыч, не утаил. Мне боярское скудоумие известно. Не понять им, что не холопа Данилку честю, холоп есть холоп, а воина, коему время поспеет Русскую землю грудью закрыть. - Устало сел на лавку. - Ладно уж, Борис Михалыч, и великий князь - человек, передохну маленько. Но будет всем ведомо, от своего не отступлюсь.

С первыми заморозками Гаврила покинул лесовиков. Петрухе и Левше сказал:

- За добро ваше век помнить буду. И за то, что с Сагиркой помогли счесться, низкий поклон… Но не могу я боле тут оставаться, к земле меня тянет… Не нынче, так весной, всё одно уйду. Весной от земли дух такой, что душе покоя нет и руки по сохе чешутся… А допрежь, как в деревню идти, в Москву зайду, попытаю ещё раз счастья, может, хоть Меланью сыщу.