Русь залесская - Борис Тумасов

Наконец митрополит перестал поглаживать крест, вкрадчиво заговорил:

- Сын мой, не всё делается силой. Господь наделил человека разумом, мыслию, и они его опора. В твоём же деле, в большом деле собирать Русь, не всё делай силой, а больше разумом. Тут я, митрополит, великий князь русской православной церкви, помогать те буду, а ты же, сын мой, гордыни не имей и за советом ко мне приходи. - Митрополит закрыл глаза, помолчал, потом снова заговорил: - А Псков на щит брать ненадобно. От церкви отлучу псковичей, коли не изгонят Александра и не признают тя великим князем. Нынче пошлю во Псков духовных бояр. - Он открыл глаза, пронизывающим взглядом посмотрел на Калиту. Тот смиренно слушал.

- Спасибо, преблагой владыка, за помощь твою, за слово тёплое. И ещё хочу об одном совет с тобой держать, преблагой владыка.

- Слушаю, сын мой, о чём ещё говорить станешь.

- Мыслю я, преблагой владыка, Орда Ордой, а ещё надобно Москве с Литвой ряду иметь. А того можно достичь через венчание сына мово, Сёмушки, с литовской княжной. Сёмушке-то уже на семнадцатое лето перевалило…

Митрополии поднялся, встал и Калита.

- Сердце Моё, сын, восстаёт противу сочетания княжича Семена с язычницей, но разумом познаю, нужно сие для Руси. Даю тебе, великий князь, на то своё благословение.

За толстыми сосновыми стенами клети звенит капель, щебечут воробьи. Данилка вдыхает сырой весенний воздух и с тоской разглядывает в щель край неба и белёсые облака. Облака плывут своей дорогой, им нет дела до Данилки.

- Кой же день я тут? - сам у себя спрашивает Данилка и, наклонившись, пересчитывает сложенные кучкой камешки. Каждый камешек день. - Один… два… три… восемь… ашнадцать… два десятка, три десятка и один день. - Он вздохнул. - Лука, поди, за пропащего считает. То-то Василиска убивается! Как отсель выбраться?

В который раз оглядел клеть. Стены крепкие. Меж брёвен мох темнеет. Подошёл к дубовой двери, налёг. Ни с места. Снова отошёл Данилка к щели, задумался.

Вот и утро! Скоро придут за ним, уведут в княжескую кузницу… И так каждый раз, днём молотом машет, а на ночь в клети закрывают… А из кузницы не убежишь. Два кузнеца, один другого лютее, глаз с него не спускают…

Загремел засов, заглянул заспанный караульный, буркнул:

- Пойдём, цто ль?

Минуя разлившуюся лужу, они выбрались на узкую улицу. Талый снег зачавкал под ногами. Данилка сказал:

- Отпустил бы ты меня, слышь, дядя?

Караульный замахал рукой.

- Цто ты, цто ты! Князь велел глядеть за тобой.

- Да ты не бойсь, дядя, Александр забыл обо мне!

- Пусти тя, а после сам в ответе перед князем буду. Не пущу, иди, куда велят!

Данилка запахнул полушубок, пригладил растрепавшиеся волосы. На боярский двор въехала подвода с битой птицей. Караульный поглядел ей вслед, сказал прибауткой:

- Широки у боярина ворота, смердова забота.

В открытые ворота Данилка успел заметить, как из хлева выгоняют на водопой коров. На забор взлетел петух, забил крыльями, закукарекал. В тон ему затрезвонил вечевой колокол. Караульный остановился, промолвил:

- Вот те раз, цево спозаранку? Может, рыцари прут?

Хлопая калитками, из дворов выскакивали псковичи, бежали на площадь.

- Пойдём узнаем? - предложил Данилка.

Караульный нерешительно потоптался, потом махнул рукой:

- А, пойдём!

У рубленой церкви люд столпился. Окружили вечевой помост, задирают мужики головы туда, наверх, где стоит архиепископ с посадником и другим, приехавшим из Москвы, архиепископом. Данилка втесался в толпу, увидел впереди тверского князя. Александр медленно поднимался на помост. Посадник повернулся к нему, проговорил:

- Князь Александр Михайлович, не клади гнев на нас, не вольны мы нынче.

Александр остановился, нахмурился. Толпа затихла, а посадник продолжал:

- Приняли мы тя как гостя, а нынче, не обессудь, указуем те путь из Пскова.

Данилкин караульный выкрикнул:

- Це так?

Толпа загудела.

- Не согласны мы с тобой, посадник!

- То как вече решит!

- Не в нашем обычае гостя обижать!

- Отчего за вече говоришь?

- Куда гоним князя, в Орду, на поругание?

- Люди псковские! - перекричал всех посадник, - Не мы тому виною! Велит так митрополит Феогност. Прибыл от него к нам архиепископ Моисей и привёз такие слова: дабы мы князя московского великим признали и князю Александру путь из Пскова указали.

Боярин Колыванов у помоста пристукнул посохом, заорал:

- Не признавать Ивашку великим князем! Пусть знает свою отчину, а не мыслит взять под себя всю Русскую землю!

Московский архиепископ шагнул вперёд, гневно прикрикнул на Колыванова:

- Ты на великого князя возъярився, на Бога восстал еси!

- Люди псковские, - снова заговорил посадник, - коли не выполним мы той митрополитовой воли, прокляты будем и от церкви отлучены!

Посадник умолк, на площади воцарилась тишина. Князь Александр снял отороченную соболем шапку, поклонился народу.

- Братья мои и друзья мои! Не будь на вас проклятья ради меня; еду вон из вашего города и снимаю с вас крестное целование, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей.

Посадник ответил:

- Не выдадим, князь!

Толпа дружно поддержала:

- Не выдадим!

Александр надел шапку, спустился с помоста. Толпа притихла, раздалась, дав ему дорогу. Кто-то, Данилка не рассмотрел, сказал, словно оправдываясь:

- Против митрополита вечу не идти…

Едва Александр удалился с площади, как толпа снова зашумела.

- К великому князю Ивану Даниловичу послов слать!

- Те, посадник, ехать!

- Кажи, князь Александр изо Пскова поехал прочь, а те, господину, князю великому, весь Псков кланяется от мала и до велика…

- Ин быть, как люд решил!

Сказав это, посадник поклонился народу и сошёл с помоста. Следом за ним двинулись архиепископы. Вскоре на вечевой площади остались лишь Данилка и его караульный. Пскович толкнул Данилку локтем под бок, сказал весело:

- Це стоишь? И на кой леший ты мне теперь надобен! Князя-то нет, и ответ мне нынче за тя нести не перед кем. Иди-ка ты туда, откель пришёл.

Данилка рассмеялся.

- Давно бы так, дядя!

Оборвав смех, сказал уже грустно:

- А как-то доберусь до Москвы, когда коня-то мово нет…

- Конь-то твой на конюшне, у посадника. Княжьи дружинники увели, когда тя схватили.

Данилка опечалился.

Пскович хлопнул его по плечу, таинственно подморгнул.

- Ницево, погоди в моей избе до ноци, я тебе твово коня доставлю. Цай, я посадникову конюшню сколько годов чистил, все хода там знаю…

Долог день Данилке. Ждёт он ночи, не дождётся. А оно, как назло, всё светло и светло. Псковичу что! Он знай себе укрылся шубой на лавке и посапывает. Данилка то и дело во двор выходит, поглядывает.

Наконец начало смеркаться. Растолкал Данилка псковича. Тот сел на лавке сонный, протёр глаза.

- Цто?

- Ночь уже.

Пскович вышел вслед за Данилкой во двор.

- Вот не терпится! «Ноць, ноць!» - передразнил он Данилку. - Кой тебе ноць, когда вецер только.

- Пойдём, дядя. Не могу ждать боле.

- Ладно уж. Только ты не ходи, а то помешаешь. Я и сам с усам.

Данилка снова в избу пошёл. Лёг на лавку. В голове одна думка: «Уведёт ли коня?» Хотел было заснуть, чтобы время укоротить, да ничего из того не вышло. Сон как рукой сняло. Начал думать Данилка о другом, но мысли снова вернулись к коню…

Сколько ни прислушивался Данилка, да так и не услышал, как вернулся пскович. Вскочил Данилка, а пскович уже огонь высек, усмехается.

- Цай, заждался. Седло пока разыскал, вот и задержался. Иди гляди свово коня, во дворе стоит. А уедешь поутру, когда ворота стража распахнёт.

- Вот спасибо тебе, дядя! - обрадовался Данилка.

- То-то, знай псковицей. Мы ребята расторопные, из какой хошь беды выкрутимся.

Неспокойно на душе у Фёдора Васильева. Пустым взглядом уставился он на конскую гриву, весь погрузился в мысли. Конь идёт иноходью, и Фёдор, покачиваясь в седле, думает. А думать есть о чём… Скоро литовский рубеж, а там прощай, Тверь, на многие леты…

Когда бежал он из Твери от ордынцев, надеялся, что вернётся вскоре, а теперь, видно, и мечтать нельзя о том. Когда-то придётся вернуться с чужой стороны?

А Тверь, говорил же ему тот московский воин, заново отстроилась. Поглядеть бы… Константин нынче князем сел, значит, не видать Александру отчего стола…

Едущие позади дружинники переговариваются между собой, но Фёдор не вслушивается в их речь.

«…Александр, верно, задумал с Литвой на Русь пойти… Иван с Ордой Тверь порушил, а Александр с Литвой Москву разорят… А потом Иван снова с Ордой придёт… Грызутся князья меж собой, а за всё Русь в ответе…