Нечего бояться - Татьяна Зингер

-- Да, извини, -- облегченно выдохнул, покосился на часы. -- Опаздываю... Простишь, что прибежал и тут же убегаю?

-- Нет, конечно, -- и выпихнула его за порог.

Наш спектакль получил вторую сюжетную линию: к мнимому спокойствию добавилось лживое здоровье. Великолепная дружба! Интересно, сколько в ней осталось процентов искренности?

Начались упорные поиски лекарства. Я была погружена в записи предшественников, зарывалась с носом в учебные пособия и характеристики больных на разных стадиях. Сверяла, искала улучшения и ухудшения. Попадались самые причудливые поступки врачей. Кто-то собирался создать лекарство из отходов пищеварения, а один псих -- иначе не назвать -- из органов живого человека. В мертвом, писал он, пропадают лечащие соки. Вот о ком упоминали жители первым днем в Коссе. Их ярость стала обоснована -- я бы тоже захотела придушить подобного "целителя".

Когда мне требовались какие-то особые средства, я отправляла письмо-заявку некому "Уполномоченному по здравоохранению в Коссе". Он связывался с правительством и присылал ответ: согласие или отказ. Если везло, в следующий привоз приходила особая посылка, опечатанная так, будто в ней хранилась бомба.

Но впустую. Ни одни отчеты не приносили пользы. Я переводила материалы, пробовала получившиеся вакцины на себе. Обычно хуже не становилось, но и лучше -- тоже. Правда, парочку раз меня выворачивало ночь напролет; после двух уколов -- онемели пальцы; иногда накатывала чудовищная слабость и пропадала способность ясно мыслить. Но всё проходило, стоило окончить прием.

Нет, нельзя становиться подопытной крысой у самой себя -- польза нулевая. Нужен ещё кто-то. Желательно доброволец. Не хотела бы заставлять людей идти на риск; ко мне и так мало уважения. Но на просьбы и призывы горожане не откликались. Опускали взгляд, мотали головами, мычали невразумительное: "Извините..."

Пятно разрасталось, к нему добавилось второе -- около пупка. Хотя бы не на лице!

В лабораторию изредка приходили люди. Я старалась не отказывать, помогала по мере возможностей. Постоянно заказывала новые антибиотики и самые разные лекарства, которых всё равно не хватало. И это при том, что большая часть горожан меня или недолюбливала, или открыто презирала, называла "марионеткой Единства". Они отказывались входить в мой дом, общаться со мной, даже здороваться. Если становилось совсем плохо -- присылали на планшет сообщение с просьбой передать такое-то средство. А что оставалось? Передавала.

Я чувствовала: ускользает нечто важное. Но непонятно, что именно. Какая-то фраза или действие.

Почти полгода прошло со дня, когда я заявилась в Косс.

Утро было спокойным настолько, насколько вообще возможно в зараженном городе, полном паники, боли и страха. Снег, далеко не первый, ослепительно-белым кремом укрыл землю. Я стояла у окна и перекатывала в руках кружку с обжигающим кипятком -- заварки присылали мало, поэтому чередовала чай с водой, -- отпивала крошечными глотками.

Пустая дорога как-то внезапно ожила. Семеро мужчин с красными нашивками на предплечьях ворвались в сонный покой улицы. Они по одиночке зашли в несколько домов, в мой -- тоже. Я слышала, как разбежались по этажам, принялись стучать в квартиры. Зычные мужские голоса зазывали:

-- Эй, коссовец, хватит прятаться! Распрями спину, поднимись с колен. Сегодня мы восстановим нарушенную справедливость!

-- Не верь Освобождению, они неспособны дать нам покоя. Верь тем, кто готов пойти за тебя на смерть!

-- Выйди к нам, и вместе мы заберем украденное правительством! Нашу свободу!

Моя дверь тоже отозвалась короткой дробью. Я не подала признаков жизни, потому что запомнила приказ Ника: "Никуда не соваться". Стучали настойчиво, впрочем, вскоре ушли. Не сказать, что я не задумалась о ситуации, но и не заинтересовалась ею. Время неспокойное, порою попытка к действию облегчает существование, создает ощущение причастности. По четвергам частенько обещают кровавую расправу над Единством или военными. Но, остудив пыл, расходятся по домам.

День побежал дальше. Я просидела до обеда за записями и, окончательно запутавшись в выводах предшественников, решила сходить в пункт выдачи помощи. Сегодня обещали привезти партию вакцины против гриппа. Казалось бы, какое дело до гриппа, когда бушует мор. Ан нет, без нормального питания и отдыха организм сдавался, из него высасывало последние силы, и обычная болезнь превращалась в смертельную.

За продуктами мы ходили с Ником, но со смены он вернется к вечеру, и я не захотела дожидаться его. Лучше заберу сама, по частям, чтобы скорее обеспечить участок лекарством.

Заглянула в полупустой шкаф. К зиме правительство расщедрилось на вещи для доктора -- взять свои я не догадалась. Но с размером оно перестаралось. Куртка оказалась велика; рукава закатывала вдвое. Шапка спадала от дуновения ветра, потому приходилось ходить в платке, повязанном на голову. Я влезла в это недоразумение, именуемое "одеждой", и показала отражению в зеркале язык.

Окрестности лаборатории пустовали. Серые стены поглощали те немногие звуки, которые оживали в Коссе, но тишина давно уже не давила на затылок. Я привыкла и научилась наслаждаться ею. Закрой глаза -- мир затеряется в безмолвии. А около пункта выдачи оживет, наполнится...

Так и случилось, но голоса были другими, ропот -- сильный, звонкий. Детский смех неразличим. Я шагнула за последний поворот, оставалась лишь прямая улочка. Впереди виднелась площадь.

Откуда здесь столько мужчин и женщин, разве они не трудятся? Днем приходят в разы меньше. И настроены горожане иначе: позы, голоса, движения -- всё непривычное. Нет обычной скованности, тягучести.

Я не успела приглядеться, как коссовцев точно толкнули в спины, и они хаотично, без очередности направились к грузовику. Они выкрикивали злые обещания, шли напролом: с досками, обломками стульев, железными прутами.

Первые почти взгромоздились в кузов, когда прогремела серия выстрелов. И ещё одна. Многих задело, и они свалились обратно к толпе. Угрозы сменились воплями боли. Я подалась вперед. Какое-то иррациональное чувство заставляло приблизиться, посмотреть. Самую малость, немножечко... До площади оставалось с десяток крупных шагов.

-- Эй, ты спятила?! -- донеслось со спины осипшим надорванным голосом.

Чьи-то пальцы обхватили за талию, сжав под ребрами. Я попыталась отцепить руки, но мужчина -- а судя по ругательствам, это был именно он, -- резко потянул меня к земле.

-- Пригнись.

Прижал к стене; вовремя, потому что часть обезумевшего народа, убегающая прочь от стычки, скучковалась по тонюсенькой улочке, толкалась и была готова затоптать любого. Я смогла рассмотреть своего спасителя: морщинистый мужчина с проседью в темных волосах и белым шрамом, рассекающим правую бровь. Ему понадобилась секунда, чтобы оценить обстановку, а затем он ногой выбил хлипкую входную дверь, заколоченную на две доски, и затолкал меня в чье-то опустевшее жилище.