Командир Т-34. На танке до Победы - Николай Борисов

Я, например, сколько был на фронте, но командующих фронтов не видывал ни одного. Командующего 1-й гвардейской танковой армии Катукова видел один раз. Как-то он в машине мимо нас проскочил. Командиров корпусов издалека только видел.

Как-то уже в 45-м нас, офицеров, вдруг собрали на совещание к командиру корпуса Полубоярову, где он подводил итоги минувшей операции и нацеливал на выполнение предстоящих задач. И там Павел Павлович показал себя как очень разумный, спокойный и выдержанный человек, что-то вроде Рокоссовского. Это был такой командир, у которого было чему поучиться. Недаром после войны он в течение 15 лет командовал бронетанковыми войсками Советской армии. Понятно, что на фронте чего только не случалось, но в то, что простой лейтенант на фронте встречался и разговаривал с Василевским и Черняховским, извините, верится с трудом. Как говорится, пока сам не увижу – не поверю. Я, например, знал, что нашим фронтом командует Ватутин. Гордился им и очень сожалел, когда он был ранен и умер. Но ведь на самом деле почти ничего о нем не знал. Мы же никакой информации не имели. Думаю, и не узнал бы его при встрече. Хотя, еще раз повторю, каких только чудес на фронте не случалось. И, кстати, о Ватутине.

В прошлом году к нам в совет ветеранов зашла женщина. А там у нас портреты командующих висят, и я смотрю, она смотрит на них и полушепотом по имени-отчеству называет многих. Я сразу понял – необычный человек появился. Подошел к ней: «Вы что, знали их?» – «Да, лично знала!» Разговорились, и оказалось, что она служила официанткой у Ватутина. Часа три мне всякую всячину рассказывала. Как ездила хоронить его, как после похорон с его детишками месяц нянчилась. Она о Ватутине очень хорошо отзывалась. И Жукова неоднократно видела, когда он его заменил. А потом их с поваром отправили в штаб фронта, и через месяц или два ее назначили к начальнику особого отдела 1-го Украинского фронта, с ним она до конца войны и прослужила. К счастью, Мария Ивановна до сих пор жива, хотя ей уже 102-й год идет…

Через три страны…

Когда я еще в школе учился, то мне казалось, что на Украине живут гораздо лучше, чем у нас. Но когда попал на Украину, то убедился, что ничего особенного. Ведь думал, что у них там этих фруктов завались, но ничего подобного. У нас по 5—10 яблонь тоже у всех в саду росли. Где-то получше села и деревни, где-то похуже, но ясно, что немцы их хорошенько прочистили. Так что на Украине мне бедненько показалось.

Вот на Западной Украине и по обустройству и по людям, конечно, были заметны отличия. Более благоустроенные поселения, города, глубоко верующие люди, это уже совершенно другие украинцы. Не такие доброжелательные и не особо разговорчивые.

Сельская Польша – это самая настоящая беднота. Как мне показалось, еще беднее, чем на Украине. Вот в городах, конечно, несколько побогаче. Бывал я там и на дачах в пригородах больших городов. Такие же участочки, как у нас сейчас. А в квартирах и домах чувствовался достаток. Но я на это спокойно смотрел, без зависти, а некоторые так прямо со злостью какой-то. Помню, один, как увидел в доме шифоньер во всю стену, открыл его, а там полно всякой всячины. А кругом же зеркала, так он выхватил пистолет и давай стрелять по ним… Спрашиваю: «Что ты делаешь?» – «Вот, такие-сякие.» А сейчас и у нас такие виллы с набитыми шифоньерами, а кто-то рубли считает.

Ну а Германия – это уже совсем другое дело. Чувствовалось, что там все делается с перспективой. Не на один день и не на неделю. К любому населенному пункту проложена хорошая дорога, связь. Каждый участочек, каждый домик пристойно выглядит, и за всем этим просматривается уровень жизни людей. А в подвал заходишь, у них там и фрукты консервированные, и мясо. Те же куры, гуси. И это не то что в каком-то богатом доме, а почти во всех домах.

В Чехословакии я пробыл всего ничего, но только хорошее могу вспомнить. Люди совсем с другим настроем – сама доброжелательность. За ту неделю мы видели только радость, смех и желание что-то преподнести, как-то отблагодарить.

Но я еще оцениваю по детям. Дети ведь всегда остаются детьми. Вот, например, как чехословацкие дети? Сразу спрашивают разрешения, можно ли забраться на танк? Мы, конечно, разрешали. Они лезут, все рассматривают, улыбаются…

А немецкие дети? Помню, где-то наша колонна остановилась, а как раз черешня поспела. Деревья справа-слева от дороги, и, конечно, солдаты стали ее набирать. Прямо подгоняют под деревья грузовики, и начинается. Некоторые ломают про запас ветки, в общем, по-русски все. Поехали дальше и остановились в каком-то населенном пункте. Сморю, из-за ближайшего сарая выглядывают два мальчика и девочка. Примерно 10–12 лет. Выглянут и спрячутся. Ну, думаю, пойду к ним. Пошел, поздоровался по-немецки. Они тоже. Что-то начал с ними немного разговаривать, у них даже улыбки появились. После этого говорю им: «Пойдемте со мной, я вас угощу!» Они дошли до угла, но дальше не пошли: «Найн! Найн!»

Ладно. Пошел, взял кое-какие галеты, печенье и чашку черешни, которую мне солдаты собрали. Ясно же, дети голодные. Подхожу, угощаю, а они отказываются: «Найн! Найн!» – и задом, задом от меня. Ну чего? Поставил я это все и ушел. Они не показываются. Потом смотрю, опять появились, и с ними уже другие дети. А наши бы как? Если бы им только предложили, они бы эту чашку маханули тут же на глазах.

После перестройки стало принято всю Красную армию выставлять дикарями, мол, почти все поголовно насиловали, грабили и убивали. Понятное дело, были у нас и хулиганы и безобразники. Но за такое и звания лишали и судили по полной. Суды были, знаем. Если какой-то случай где-то произошел, нам политработники сразу рассказывали: «Там-то один такое натворил, и вот чем это закончилось…» И помню, если до Германии еще туда-сюда, мол, отомстим за все наши слезы и страдания, то, как вошли, наш замполит не уставал повторять: «Помните, мы – победители! Надо держать свое лицо!»

Сейчас можно услышать цифру, что наши солдаты в Германии едва ли не миллион женщин изнасиловали. Но там никого насиловать и не требовалось. Многие немки сами за нашими солдатами бегали и за буханку хлеба себя предлагали. Ну оно и понятно. Свои запасы быстро кончились, а власти-то никакой нет, работы нет, мужчин нет, а они с детьми, которых нужно кормить. Так что там никакого насилия не требовалось. Все делалось на добровольных началах.

И в Польше то же самое. Я и сам видел, и ребята рассказывали, что полячки, и девчонка и замужняя, за что хочешь, продастся. А я даже и не помню, чтобы где-то с женщинами общался. Потому что мы редко где останавливались больше чем на день. Все время в этой кутерьме.

Также могу развеять и слухи, мол, после войны по частям прямо-таки эпидемия триппера и сифилиса прокатилась. У нас я помню только единичные случаи. Как-то один из батальона автоматчиков подхватил, а у нас и вовсе такого не припомню. В нашем батальоне дисциплина всегда была на уровне и ни в чем таком мы не испачкались. Был только один случай. Один из офицеров оказался мародером. Да, интересный эпизод. Необычный.