Командир Т-34. На танке до Победы - Николай Борисов

В апреле 45-го во время какого-то небольшого затишья среди боев, он решил изучить немецкий фаустпатрон, но тот выстрелил у него в руках. Тяжелораненого и контуженого его пришлось срочно отправить на танке в медсанбат…

И вот примерно через 30 лет, проходя службу в Горьком, я случайно встретил на улице мужчину, похожего на боевого комбата. Остановил его, и в беседе выяснилось, что это действительно Геннадий Степанович. Он рассказал, что службу закончил в должности начальника разведки армии в ЗабВО в 1970 году. Как оказалось, мы жили недалеко друг от друга и до момента моего переезда из Горького в Наро-Фоминск я поддерживал с ним отношения. Но потом связь оборвалась, и дальнейшая судьба Геннадия Степановича осталась мне неизвестной.

А до Логинова и после нашим 1-м батальоном командовал капитан Писаренко. Я считаю, это был настоящий самородок в командирском деле. С Александром Петровичем я познакомился, когда прибыл в бригаду. Вот уже несколько дней наша рота не может овладеть деревушкой Цехане. Обстановка сложная, трудная, местность малопроходимая. Стоим в колонне в ущелье, выход из которой немцы отлично пристреляли.

На второй день с возмущением и руганью появился временно исполняющий обязанности командира батальона капитан Писаренко. Собрал офицеров и на смеси русских и украинских слов рассказал порядок действий по штурму деревни. После артиллерийского налета и при сопровождении нескольких самолетов наша колонна пришла в движение, и при достижении поворота в ущелье выскочившие первые два танка в одно мгновение загорелись факелом. Пришлось отойти назад и остановиться вне зоны видимости противника. Последующих атак не последовало. Комбат убыл к начальству…

Но после того как через пару дней мой танк был подбит и сгорел, я с экипажем убыл в тыловой резерв батальона и с Писаренко больше не встречался до апреля 45-го, когда он заменил капитана Логинова.

С ним мы встретили Победу, и нашим батальоном он командовал до декабря 45-го, когда уволился по болезни и убыл в Полтавскую область к семье. За это время мы значительно ближе познакомились с этим необычным и одаренным человеком.

Внешне неказистый: низкого роста, худощавый, одет в солдатское обмундирование. Со стороны даже казался простачком, но на самом деле обладал острым природным умом и сообразительностью. В общении очень простой, общительный, доброжелательный и жизнерадостный.

Боевые приказы отдавал в свободном, но ясном толковании. Его разговорная речь состояла из смеси русских и украинских слов. В обращении с подчиненными частенько применял украинское слово «хлопчики». Поначалу мне даже показалось, что он грешит панибратством, и лишь потом я понял, что ради достижения успеха Александр Петрович умело использует психологию.

Комбат пользовался безусловным авторитетом среди личного состава. В трудной и сложной боевой обстановке не терялся, всегда находил верное решение и вселял уверенность у подчиненных. Смелый и храбрый, за годы войны он был трижды ранен и награжден шестью боевыми орденами[18].

В послевоенное время я дважды встречался с Александром Петровичем на праздновании Дня Победы в дивизии. На этих встречах он был бодрым, желанным и уважаемым гостем среди бывших подчиненных. В свою очередь, он очень гордился нами. До конца его жизни я поддерживал с ним связь. Умер Александр Петрович в возрасте 86 лет.

И хотел бы пару слов еще сказать про начштаба нашего 1-го батальона. Геннадий Михайлович Шапко отличался от других старших начальников спокойным и уравновешенным характером, высокой уставной культурой в обращении с подчиненными. Был чутким и внимательным, особенно к молодым офицерам. Это был настоящий трудяга и наставник молодежи, надежный помощник командира. В ответственный момент боя он всегда находился рядом с ним. Если дело касалось боевых задач, приказы и донесения оформлялись качественно и в срок. Вне боевой обстановки службой занимался ежедневно и осуществлял строгий контроль. Будучи на отдыхе в польском Богуславе, мне часто доводилось бывать дежурным по батальону, так чтобы сдать Геннадию Михайловичу зачеты по знанию боевого устава, их приходилось изучать досконально.

После войны он продолжил службу и уволился в запас полковником. Проживал в Москве. Несколько раз мы встречались на встречах ветеранов дивизии. Умер Геннадий Михайлович в декабре 1993 года.

Вообще лично мне по жизни на командиров везло. По большей части это были достойные и культурные люди, а сволочей или хамов мне почти не попадалось. В войну я такого не видел и про поведение того же Катукова, например, уже только потом узнал.

Вот про Рыбалко я знал, что этому лучше не попадаться. Этот и с палкой ходил и мутузил по полной… Сам я, правда, этого не видел, но знакомые, которые служили под его командованием, рассказывали.

Но в 46-м после очередного парада состоялось торжественное собрание, и, как он там производил разбор, я до сих пор помню. Такие эпитеты находил, такие слова нехорошие говорил, а ведь там и женщины присутствовали, и гражданские. Другое дело, если бы он отдельно собрал танковых командиров и все бы им высказал. Но говорить такое на торжественном собрании, да еще в присутствии посторонних, считаю, было совершенно недопустимо.

В своем интервью Иона Деген крайне нелицеприятно отзывается о командующем бронетанковыми войсками 3-го Белорусского фронта генерал-полковнике Родине. Я про Родина ничего сказать не могу, потому как видел его лишь однажды. Уже в начале 50-х наша дивизия устраивала показательные занятия для слушателей академии, и вот тогда я видел его мельком. Но тут я бы вот что хотел сказать.

Деген пишет, что Родин ругал его самыми распоследними словами в присутствии командира бригады Духовного. Но после войны я служил под командованием Ефима Евсеевича и не поверю, чтобы Родин стал при нем так ругаться. Духовный был авторитетный командир, а старшие начальники тоже знают, когда и как надо ругаться. Конечно, состояние у командиров разное случалось, но все-таки мне не особо верится. Да и сам факт, чтобы командир такого уровня запомнил обычного лейтенанта, да еще чего-то ему там наговорил, верится, честно говоря, с трудом.

Я, например, сколько был на фронте, но командующих фронтов не видывал ни одного. Командующего 1-й гвардейской танковой армии Катукова видел один раз. Как-то он в машине мимо нас проскочил. Командиров корпусов издалека только видел.

Как-то уже в 45-м нас, офицеров, вдруг собрали на совещание к командиру корпуса Полубоярову, где он подводил итоги минувшей операции и нацеливал на выполнение предстоящих задач. И там Павел Павлович показал себя как очень разумный, спокойный и выдержанный человек, что-то вроде Рокоссовского. Это был такой командир, у которого было чему поучиться. Недаром после войны он в течение 15 лет командовал бронетанковыми войсками Советской армии. Понятно, что на фронте чего только не случалось, но в то, что простой лейтенант на фронте встречался и разговаривал с Василевским и Черняховским, извините, верится с трудом. Как говорится, пока сам не увижу – не поверю. Я, например, знал, что нашим фронтом командует Ватутин. Гордился им и очень сожалел, когда он был ранен и умер. Но ведь на самом деле почти ничего о нем не знал. Мы же никакой информации не имели. Думаю, и не узнал бы его при встрече. Хотя, еще раз повторю, каких только чудес на фронте не случалось. И, кстати, о Ватутине.