Герцог-обольститель - Адель Эшуорт

Он ласкал ее нарочито медленно, то просовывая, то вынимая палец в том ритме, который она сама задала. Его щека была прижата к ее щеке, лбом он уперся в стену, целуя ее ухо, зарываясь носом в ее волосы. Она тяжело дышала, ее мозг требовал, чтобы он остановился, но тело умоляло проникать глубже и настойчивее.

Неожиданно она напряглась. Он понял, что она близка к вершине: с еще большим напряжением ее нежная горячая плоть сомкнулась вокруг его пальцев.

– Нет... нет... – выдохнула она.

– Да, да. Позволь мне почувствовать тебя. – Она открыла глаза.

– Нет...

Он посмотрел на нее, стиснув зубы.

– Да. Да...

И тогда это случилось. Волна запретного экстаза взорвалась где-то глубоко внутри ее. Она вскрикнула, ее тело содрогнулось.

– Сэм... – простонала она.

– Я здесь. Я все чувствую.

Она закрыла глаза. Она не могла смотреть на него. Она была не способна понять, что она только что с ним сделала, что он сделал с ней. Он продолжал прикасаться к ней, нежно, почти любовно, не давая ощущениям утихнуть и, по-видимому, наслаждаясь пульсирующей горячей плотью и скользкой влагой.

Наконец она заставила себя успокоиться. Он отпустил ее руки, но продолжал прижимать ее своим телом к стене, и Оливия вдруг ощутила его твердую плоть. Она попыталась не обращать на нее внимания. Ей надо было понять и примириться с тем, что только что произошло.

Оба молчали, хотя она чувствовала и его напряженность, и исходивший от его тела жар, понимала, что он старается себя контролировать. Он снова прижался лбом к стене. Она подвинула колено к внутренней стороне его бедра, потому что чувствовала его руку у себя между ног. Наконец его рука опустилась, а сорочка опять закрыла ей ноги.

К ней постепенно начало приходить понимание того, что он только что с ней сделал и как бурно она реагировала на его прикосновения. Ее охватило чувство стыда и унижения.

– Не надо, – сказал он, почувствовав, что она собирается сбежать. – Не уходи.

Оливия не могла говорить, да и не хотела, но осталась стоять, не зная, что делать, и не понимая, чего он от нее хочет.

Он все еще тяжело дышал, но отодвинулся от нее.

Оливию захлестнули эмоции, которых она не могла понять. Она чувствовала себя одновременно уязвимой и одинокой, напуганной и опустошенной, обожаемой и желанной. Но самым сильным было изумление.

Ему не следовало этого делать. И ей не понравилось, что он ею воспользовался.

Она не могла сдержать слезы. Они текли из-под опущенных век, хотя она крепко их сжала. Это были слезы разочарования, гнева, боли, крушения надежд. Он смог овладеть ею, добился интимной близости с ней, но он заставил ее возненавидеть собственное тело. И в эту минуту, пока он все еще обнимал ее, а она все еще не оправилась от шока, она презирала его так же сильно, как снова хотела его.

Он наконец нарушил молчание:

– Ты спросила меня, почему я поцеловал тебя сегодня вечером.

Она покачала головой, не в силах ответить.

– Ливи, – прошептал он и потерся носом о ее ухо, – я поцеловал тебя, потому что все в тебе просит меня об этом.

– Нет.

О на не открыла глаза, но даже так она чувствовала на себе его взгляд. Он провел пальцем по ее лбу, потом по щеке, стирая слезы.

– Ты такая нежная, такая красивая. Пожалуйста...

Но она уже повернулась и, ударившись бедром о дверь кладовки, так, что на полке загремели все ее фарфоровые чайнички, проскользнула мимо него к двери – подальше от стыда и смущения, – оставив его одного в полутемной кухне.

Глава 13

Клодетт была в ярости. Никогда еще Эдмунд не обращался с ней с таким пренебрежением, как накануне вечером. Когда они танцевали, он был самим собой, хотя и немного отстраненным. Но это было оттого, что она отругала его за приезд в Париж без ее разрешения. Поджал хвост, как нашкодивший щенок. Но проигнорировать ее открытое приглашение в свою спальню? Он никогда еще себе этого не позволял. За все те годы, что они были знакомы, он ни разу не отказал ей в близости. А обнаружив в час ночи – после того как она прочесала чуть ли не весь дом, – что он уехал со своей женой еще в полночь, она пришла в неистовство. Она не могла ни спать, ни есть и вернулась домой в восемь утра, напугав всю прислугу своим несвоевременным появлением.

Правда, выглядела она сущим пугалом – ее тщательно уложенная прическа развалилась во время поездки в карете, а шикарное бальное платье было измято. Но она имела полное право расстроиться! Сначала она узнает, что Эдмунд неожиданно появился в Париже, не предупредив ее, а потом она застает эту парочку одних на балконе, и они как ни в чем не бывало наслаждаются своим уединением, словно на земле вообще никого нет. Если раньше она никогда не ревновала Оливию, то сейчас, когда она увидела, как они с Эдмундом стоят так близко, что их тела почти соприкасаются, и заняты какой-то явно интимной беседой, она была готова заявить на него свои права. Она еще никогда не видела, чтобы Эдмунд с таким вниманием слушал Оливию. В ту секунду, когда она увидела их при лунном свете, она была готова растерзать эту дерзкую девчонку своими руками. А еще лучше было бы подойти к Эдмунду и поцеловать его на глазах Оливии, этой кокетки, чтобы она наконец поняла, что человек, которого она считала своим мужем, уже женат, и уже много лет. Но, увы, воспитание взяло верх, и она постаралась сдержать себя, решив, что Эдмунд притворяется, а на рассвете он все же окажется в ее постели. Однако последним ударом оказался его отказ прийти в ее спальню этой ночью.

Эдмунд намеренно ее избегал – это было ясно, – и она не знала, что делать. Ей надо было срочно поговорить с ним, узнать, чего он достиг в Грассе до того, как Оливия его нашла, и что произошло между ними за те дни, которые привели к ее сегодняшнему фиаско. Его объяснение, что он хочет остаться в хороших отношениях со своей мнимой женой, имело смысл... и вместе с тем не имело. Эдмунд никогда ничего не предпринимал без ее согласия или, во всяком случае, ставил ее в известность, особенно если случалось что-либо важное или деликатное, как сейчас. Но важнее было то, что она знала, просто знала, что сейчас он все еще должен был ухаживать за наследницей компании Гованс.

После многочасового раздумья она поняла, что у нее нет другого выхода, как отправиться в Дом Ниван, где она наверняка застанет его в постели этой мерзавки. Что же ей делать? Не может же она все рассказать Оливии, не признавшись в том, что она причастна к этому невероятному обману. А если она признается, что тогда с ней будет? Может быть, посадят в тюрьму. Вот уж где она не хотела бы оказаться! Но Оливии придется доказать ее вину, а она все еще верит, что они с Эдмундом женаты, иначе она не встретила бы ее так сердечно вчера вечером.