Роксолана: Королева Востока - Осип Назарук

– Ты вся прозябла, сейчас я дам тебе и мой кафтан. – Она сказала:

– Ты властелин великого государства, а я – поникший цветок, как говорил учитель Абдулла. Таких как я, много, таких как ты, не существует…

Сулейман не сказал ни слова и начал расстегивать свой кафтан. Она остановила его руку, говоря:

– Не стоит!

– Почему?

– Тебя, наверно, уже давно ищут твои люди, в любую минуту они могут прийти сюда.

– И что с того?

– Что же они подумают, увидев, что великий султан Османов мерзнет в рубашке под дождем, а кафтан отдал служанке из его гарема?..

– Ты не служанка, ты будешь моей самой любимой женой!

– А пока?! Одному Богу известно, что случится с нашей любовью. И я не хочу, чтобы твои люди плохо думали обо мне из-за того, что я позволю тебе рисковать здоровьем ради меня.

– Не смотри на людей!

– А как же твоя мать? Если бы она об этом узнала?..

Это остановило Сулеймана.

Буря бушевала и дальше. Султана действительно искали его верные люди, с риском для жизни пробираясь по скалам Афона, которые содрогались от ударов молний. Двое погибли – один свалился в пропасть, другого убило молнией.

На следующий день Настя увидела тела обоих, накрытые военными знаменами.

XII. «Две свадьбы, но один муж…»

Султан Сулейман возвращался с юношами и свитой в столицу.

Всему гарему не давала покоя весть о том, что белокожая невольница едет с ним из Салоник в дорогой жемчужной диадеме. Все сокрушались из-за того, что она так и не скрыла лицо под вуалью, как того требует исламский обычай.

Необыкновенная тишина стояла в Дери-Сеадете, когда въехала туда невольница Хюррем. Только перепуганные евнухи толпой вышли ей навстречу, кланяясь еще ниже, чем прежде.

Но беспокоились не только жители сераля, но и все визири, кадиаскеры, дефтердары, нишандши и даже Кизляр-Ага – влиятельнейший из придворных сановников. Чутьем восточных людей они уловили приближение какой-то крупной перемены в жизни двора.

Словно черная туча над землей нависла ненависть над гаремом падишаха. Ненависть всех жен и одалисок к белокожей чужестранке, невольнице Хюррем, «христианской собаке», что пленила сердце десятого султана.

На следующий после приезда Насти день она увидела вечером, как в ее комнату вбежала маленькая черная собачка с деревянным крестиком на спине. Она так испугалась, что вскрикнула. Но сразу же успокоилась, поняв, что это «сюрприз» от ненавидевших ее соперниц. Видимо, они нарочно подкинули эту собаку, зная что сейчас время, в которое обычно падишах наносит ей визит. Именно в этот момент они надеялись лишить Настю самообладания, чтобы, возможно, в последний раз попытаться отвратить от нее сердце падишаха. Она сразу все поняла.

Она успокоилась и подозвала собачку. У той были испачканные лапки, а к крестику, как оказалось, прикрепили еще какую-то дощечку. На ней было три слова: «Калым найдешь в Керван-Йолы».

Она поняла, что над ней хотели жестоко поиздеваться, намекнув на то, что она сирота, за которую даже некому калым принять. Она чувствовала обиду тем тяжелее, чем яснее понимала, что никому ничего дурного не сделала. Слезы бусинками покатились из ее глаз и она не могла их сдержать, хотя и не хотела, чтобы падишах застал ее в таком виде. Напрасно она вытирала глаза. Наконец, позвала служанку и сказала ей принести воды.

Умывшись, она стала мыть лапки собачке. В тот же момент один из евнухов сообщил ей, что идет падишах. Она хотела было спрятать собачку. Но догадалась: «Все равно узнает».

Сулейман вошел как обычно – важно, но теперь, как ей казалось, обрадованный. Увидев, что Настя сама моет ноги чумазой собачке, он засмеялся и весело спросил:

– Это еще что?

– Это калым, Сулейман, – ответила она тихо. Боль отзывалась в ее голосе звоном умирающего колокольчика. Она с минуту пыталась сдержаться, но потом не выдержала и слезы снова полились из ее глаз.

Сулейман встал, будто громом пораженный. Он еще ни разу не видел ее плачущей. Она была жива и прекрасна с жемчужинами слез на лице, как весна со своими мягкими дождями. Но внутренняя боль обжигала ее изнутри и проглядывала словно пожар сквозь окна дома.

Молодой падишах заинтересовался предметом, который вызвал эти слезы. В этот момент он и заметил деревянный крестик на собачке и прочел надпись… Впервые она назвала его по имени в минуту боли… для него это было музыкой. И тем сильнее он почувствовал ее боль и унижение. Он подавил гнев и сказал:

– О Хюррем! Ты получишь калым, который не получала ни одна из моих жен, и ни одна из жен моего покойного отца, – да смилуется Аллах над его душой!.. А придумавшие эту злую шутку за нее поплатятся!

Она остановилась и сложила молитвенно руки, сказав:

– Не делай ничего, чтобы не пострадали невиновные от твоего гнева! Ведь нельзя найти виновных в Серале – он населен тысячами людей!

– Ну я уж найду какой-то способ! – ответил молодой Сулейман. Он сам за нее закончил мыть ее «калым» и, вытерев собачку, положил на диван.

Он нервно прошелся несколько раз по комнате, улыбнулся любимой и вышел, взволнованный.

Уже из-за дверей сказал сон ей:

– О Хюррем! Если я не уйму эту ненависть с помощью страха, она будет разгораться с каждым разом все сильнее.

Это они сделали лишь для начала. Я знаю своих людей!

Он ровным шагом пошел по коридорам сераля. А Настя в страхе думала о том, что будет дальше.

На следующий день поутру Настя как обычно проснулась и выглянула в окно, выходящее во внутренний двор сераля. Она не слышала никаких напевов или звуков, хотя обычно жизнь уже кипела в это время. Все окна были закрыты. Под своим же она увидела двойную стражу и новых евнухов, которых она раньше не видела. Конечно, ей сообщали даже про самую незначительную новость в серале. Но теперь она ни о чем не знала. Удивленная Настя сама пошла к своим служанкам. Они все находились в одном месте и были явно напуганы. Увидев ее, они низко поклонились, а некоторые даже пали ниц.

– Что с вами? Что случилось? – спросила Настя испуганно.

– О госпожа, – ответила одна из ее невольниц. – Такого давно уже не было – прямо сейчас бьют батогами двух твоих евнухов перед воротами Джеляд-Одаси, куда их скоро поведут… А одну из лучших одалисок падишаха зашивают в кожаный мешок, чтобы затем утопить в Босфоре… Настя побледнела.

Она знала, что режим в серале был строгим, но не ожидала, что последуют такие ужасные кары за то, что ее оскорбили. Видимо, султан уже заявил судьям, что обида, нанесенная ей, уязвляет и его дом… Без этого подобная кара была бы невозможной. В ней что-то забеспокоилось. Благодарность своему могущественному покровителю боролась в ней со страхом вины за смерть трех человек – все это отражалось на ее лице.