Я твой, Родина - Вадим Очеретин

— А я понял: с площади отойти и встать всем в засаду, — объяснил Николай.

— Я сперва подумал, что мы струсили. В бою вообще слова «отходим» и «назад» нельзя произносить, — сказал один из офицеров.

— А как же? Конечно. Юрку надо срочно найти. Нужно объяснить, что получилось недоразумение, — сказал Николай, а сам подумал: «Струсил, подлец, теперь выкручивайся тут за него».

— Я уже сказал своему радисту, сейчас ему все передадут, — ответил Семенов.

Погудин позвал старшину, но его нигде не было. Николай перебирал события ночи по порядку, но никак не мог сообразить, когда и куда мог исчезнуть Черемных. Расспрашивал бойцов. Старшину потеряли из виду, когда автоматчиков сбросило со вспыхнувшего танка. Николай хотел послать туда ординарца, но там снова раздался визг немецких моторов. Все насторожились.

Было видно, как в слабом свете горящего танка с площади в улицу поползли, выстраиваясь в колонну, «пантеры» и «тигры». Они постепенно прибавляли скорость. Можно было подумать, что они отправились в погоню за «тридцатьчетверками».

— Я — «Ураган», я — «Ураган»! Слушай мою команду, — передавал Семенов по радио всем танкам в засадах. — Не стрелять! Без команды не стрелять. Дать немцам втянуться в улицу.

Громче и громче верезжанье вражеских моторов. Первый танк немецкой колонны включил свет, и луч фары скользнул по камням мостовой, ободранным на каждом перекрестке гусеницами русских машин. Но немцы не заметили этого, уверенные, что гвардейцы ушли из города.

Когда передняя «пантера» прошла квартал, где в засаде стояла, высунув кончик ствола, последняя из восьми «тридцатьчетверок», грянул залп. Моторы противника захлебнулись огнем бронебойных, и пожары заколыхались по мостовой, отражаясь в окнах зданий. Еще залп — и огромных факелов на улице стало больше. Уцелевшие «тигры» и «пантеры» сшибаясь, шарахнулись назад. Их хорошо было видно на освещенной улице, и гвардейцы продолжали спокойную стрельбу в упор. Рассыпались трели автоматов, не давая никому выскочить из зажженных танков. Ушли только те машины противника, что не успели втащиться с площади в улицу. Они пустились наутек.

— Прекратить огонь! — скомандовал Семенов.

В бою на площади нервы Юрия не выдержали, и он решил, что бессмысленно перестреливаться с превосходящим количеством танков противника, не используя маневренности своих машин. Он подал по радио команду: «Отходим назад!» И в горячке не сказал куда. Пропустив свои танки с площади в улицу, он стал догонять их.

Юрий видел, как к нему на машину вспрыгнул Погудин, но, когда тот обругал его, не стал разговаривать с ним. «Тридцатьчетверка» Юрия выехала на окраину. Остальных танков не было. Он в ужасе вылез из башни и осмотрелся.

В первый миг он пришел в бешенство. «Не выполнять моих приказаний! Под трибунал отдам!» Юрий знал всех командиров танков как дисциплинированных боевых офицеров. Он перебрал их по памяти. Ни один из них никогда не мог быть заподозрен в непослушании начальнику. «Так почему же они не выехали из города?» — всплыл у Юрия вопрос.

Он представил себе всю нелепость своего положения: «Ну, да. Теперь скажут, что я струсил и удрал из города. Бросил свое подразделение…»

— Товарищ лейтенант! — жалобно спросил механик Ситников. — Что ж мы стоим тут?..

— Возвращаемся на площадь! — раздраженно скомандовал Юрий. — Вперед!

Танк на месте повернулся юлой и помчался к центру. Юрий подгонял механика и думал, удрученный и злой. «Все это Погудин, наверно, натворил… Повезло же мне на друга… Что ни день — то новые сюрпризы!..»

— Лейтенант! Рация Семенова нас вызывает, — сообщил Юрию радист. — Включаю вам.

Юрий крепко прижал наушники. В них слышался спокойный голос радиста из экипажа Семенова: «Я — Ураган. Произошло недоразумение. Произошло недоразумение. Ждем вас. Ждем вас».

— Отвечай, что едем! — Быстрее, Ситников! — разнервничался Юрий.

Танк летел по темным пустынным кварталам. Нервозность командира передалась и механику, который видел, что творится неладное. На развилке улиц Ситников повел машину правее. Через несколько минут они выехали снова на окраину.

— Ты что, с ума сошел? — Юрий готов был спуститься к механику и отколотить его. Тот оправдывался:

— Потерял ориентировку, товарищ лейтенант. Потеряешь спокойствие — все потеряешь.

— Замолчи! — приказал Юрий.

— «Пантеры»! — сообщил башнер Миша Пименов. — Разрешите, товарищ лейтенант вдарить?

— Погоди, я сам.

Со всей злостью, которая только кипела в нем, Юрий взял в перекрестке орудийного прицела танк противника. «Пантеры» выползали из улицы неподалеку, еле заметные в предрассветной полутьме, направлялись в сторону от Райхслау.

Гвардейцы в центре города услышали, что где-то в стороне ухнуло орудие «тридцатьчетверки». Еще раз и еще. Потом в дальнее улице послышался лязг гусениц и пулеметная очередь.

— Кто там орудует? — спрашивали друг у друга.

— Наверное, бригада подошла.

— Нет, одна коробка гудит.

Николай послал трех автоматчиков разузнать, в чем дело. При ярком огне пожаров было незаметно, как подкрался рассвет. К серенькому небу тянулись длинные клинья копоти. Немецкие танки стояли, как дымящиеся головешки, в одну линию, опустив к земле свои пушки, будто набалдашники дульных тормозов им теперь были не под силу. Внутри негромко разрывались снаряды.

Вернулись автоматчики.

— Там танк Малкова, — доложили они Погудину.

— Где?

— Стоит на окраине, а дальше на бугре Две «пантеры» горят…

В конце улицы показалась легковая автомашина. Полковник с капитаном Фоминым привстали в ней, издали увидав результаты боя.

— А что ж вы доложили, что противника нет? — спросил командир бригады. — Где командир роты?

— Ведет бой, здесь, недалеко, добивает остатки противника, — ответил Николай.

— Один? Что это он подразделение оставил?

— Он там, товарищ полковник, на окраине еще двух зажег.

— Тут что-то не так, — усомнился комбриг. — А? Иван Федосеевич, как ты думаешь?

Капитан Фомин пытливо глянул на Николая, потом на Семенова.

— Конечно не так. Ну-ка, докладывайте.

— Разрешите мне, — Николай выступил вперед. — Сказать по правде, я ничего не понимаю, что с Малковым. — Он рассказал все происшедшее за ночь и добавил: — Может быть, я виноват, что изменил его замысел, что танки встали в засаду, а не вышли из города. А может быть, он попросту струсил?

Фомин сказал строго:

— Разве Малков трус? По-моему, нет. Хорошо, что вы столько немецких танков переколошматили. А если б противник уничтожил все наши танки? Кто был бы виноват? А?

— Я, — ответил Николай и с тревогой посмотрел на командира бригады.

Полковник посмеивался: он был очень доволен результатом боя и решил в остальном разобраться после.

— Молодцы! Воюют себе, а я потихоньку еду и не знаю. Малкова вызывал, вызывал, а он разведочкой занимается. Кто ж за него? Этот разгром кто учинил?

— Гвардии лейтенант Семенов, — предупредил Николай.

— А говорят, что он рассеянный. Значит, по рассеянности переколошматил немцам все коробки? Молодец! Сколько их?

— Не знаю, товарищ гвардии полковник.

— А-а. По рассеянности не посчитал? Пойдем-ка, Погудин, пересчитаем. А Иван Федосеевич пусть займется разведчиком. Вызовите Малкова по рации, — приказал он Семенову. — Потом радируйте начальнику штаба — пусть посылает сюда все танки кроме штабного.

По чистенькому тротуару, кое-где раздавленному по краям, комбриг и Погудин пошли по улице. Сожженные немецкие машины, как на параде, выстроились по середине дороги, и полковник с удовольствием считал их про себя.

— Я вчера письмо получил, — начал он рассказывать, видя, что Николай чувствует себя неловко после строгого замечания Фомина. — Письмо одной девушки из Тагила. Земляки много пишут, нашей бригадой интересуются…

На каждом перекрестке, через коротенький квартал, у «тридцатьчетверок», обращенных орудиями на сожженные «пантеры» и «тигры», полковника приветствовали экипажи с десантом. Комбриг жал каждому командиру танка руку, говорил: «Молодцы!» и продолжал рассказывать Погудину, когда шли дальше:

— А эта — фрезеровщица с завода — пишет, что вся ее жизнь только в нашей бригаде. Когда слышит в приказе Верховного Главнокомандующего мою фамилию, то норму на триста процентов выполняет, — он с шутливой гордостью поднял палец кверху. — Она спрашивает о своем знакомом, — полковник выделил слово «знакомом, — Александре Черемных. Писем от него давно не получает… Это ведь твой помкомвзвода, да? Старшина?… Знаю… Так: шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. А для начала хорошо. Молодцы!

Улица окончилась. Вышли на площадь. Танки выворотили на ней почти все камни мостовой. Тут стояла обгорелая «тридцатьчетверка». Полковник посмотрел номер на башне, снял фуражку и опустил руки по швам. На жалюзи мотора лежал обгорелый труп. Николай увидел патронные рожки автомата, торчащие из голенищ сапог, и быстро забрался на танк. Только по рыжим клочкам волос под шапкой, которая не дала огню уничтожить их, он опознал своего помощника Александра Черемных.