Разборки под прикрытием - Александр Золотько

Владимир Родионыч молча смял бумагу в руке. Полковник прав. Абсолютно прав, но Владимир Родионыч привык, что никто не смеет распоряжаться его судьбой, никто не имеет право диктовать ему условия. И собственная беспомощность злила, требовала действовать.

Они почти не спали уже вторую ночь.

– Ладно, – сказал Владимир Родионыч, – вы правы. Идите спать в гостевую комнату, телефон можете выключить.

– А вы? Вы у нас железный? – осведомился Полковник. – Вам ведь тоже нужно иметь ясную голову…

– Вы мне еще про руки и совесть напомните… – Владимир Родионыч выключил свой мобильник и встал из-за стола. – Я тоже пойду спать.

Владимир Родионыч предупредил охрану, как нужно отвечать на телефонные звонки, пошел в спальню и, не раздеваясь, лег на кровать. Думал, что не сможет заснуть, но сразу же почувствовал, как медленно погружается в сон.

И тут, как это всегда бывает в таких случаях, в голову пришла мысль… простая, ясная… Владимир Родионыч потянулся за ней, но она оказалась такой легкой, что скользнула вверх и пропала…

– Ну почему тебе не спится? – спросил Сергеев.

Он вынырнул из предрассветных сумерек и сел на скамейку возле Гринчука. Фонари не горели, только вывески освещали набережную. И светлая полоса на востоке стала шире.

– Ты давно встречал восход на море? – спросил Гринчук. – Вот так, сидя на скамейке, расслабившись…

– С любимой девушкой, – желчно продолжил Сереев. – Ты просил одежду… Вот, пуловер.

– Большое спасибо, – Гринчук хотел одеться, но Сергеев его вдруг остановил.

– Это у тебя что за пятна?

– Пятна? – переспросил Гринчук. – Так, испачкался где-то…

– Не нужно ля-ля, – Сергеев присмотрелся, – ты можешь считать меня кем угдно…

– Даже Элвисом Пресли?

– Даже Элвисом Пресли. Но кровь я всегда отличу от чего угодно. Это же кровь?

Гринчук оглядел себя:

– Точно. А я думаю, чего от меня шарахнулись люди… Как ломанулись в сторону пансионата. Хорошо еще – милицию не вызвали.

– Откуда кровь?

– Из артерий, вестимо, из вен и капилляров. Не замечал, если достаточно сильно вмазать по лицу человека, то появится кровь. Она может политься, или брызнуть, если бить несколько раз. Вот, на меня – брызнула, – Гринчук помотал головой: недавнее возбуждение прошло, и снова хотелось спать.

Сергеев запрокинул голову к небу, и Гринчуку показалось, что он сейчас завоет от тоски и безысходности. Как одинокий отчаявшийся волк.

– Что произошло?

– Я могу одеваться?

– Что произошло? – повторил свой вопрос Сергеев.

– Немного повздорили с Олегом. Разошлись во взглядах на житейские ценности. Он полагал, что главное в жизни – не обгадиться прилюдно, а я все больше на семейные ценности нажимал. Вот и нажал, – Гринчук надел пуловер и рассказал, что произошло.

Сергеев слушал, не перебивая.

– Вот и вся история о Мастере, который сделал не то и не так, – закончил свой рассказ Гринчук. – Я пошел сюда, а Олежка отправился, я надеюсь, к семье.

Усилился ветер с моря, волны выбрасывались на берег, словно решили все вместе покончить жизнь самоубийством.

– Ты куда Аркашу дел? – спросил Гринчук.

– Сидит в камере для особо уважаемых гостей.

– А у тебя нет камеры-люкс для проверяющих? Я дико хочу спать. Поможешь? Но так, чтобы я не умер во сне… Ужасно не хочу проснуться уже на том свете. У меня еще есть дела на этом… – Гринчук понял, что несет чушь, и замолчал.

– Поехали, – сказал Сергеев, – переночуешь у меня в комнате отдыха, в отделении. – Душ, диван… Найдем тебе чистые шмотки.

– Вот и славно, – Гринчук встал со скамейки. – Чего же мы тогда до сих пор сидим?

Принять душ – сил хватило, но ровно через минуту Гринчук спал.

Пока Гринчук купался, Сергееву позвонили.

Дождавшись, пока Гринчук уснет, Сергеев заглянул в душ, посмотрел на одежду, лежащую на кафельном полу, наклонился и взял рубаху.

Пятна крови.

Сергеев вздохнул. Вот такие дела, господин Гринчук. Такие вот дела.

Утро выдалось солнечным. И очень насыщенным. Уже в шесть часов Сергеева, спавшего в своем кабинете, разбудил дежурный. Сергеев выслушал доклад молча, только дернул желваком. Приказал готовить машину, а сам разбудил Гринчука.

– Сколько? – спросил Гринчук, не открывая глаз.

– Если ты о времени, то начало седьмого.

– Я когда-нибудь кого-нибудь придушу вот так, во время побудки. Что случилось?

– Есть новости, которые ожидают нас на берегу теплого моря. Ты давно встречал рассвет на берегу моря?

– С любимой девушкой, – сказал Гринчук и сел.

Открыл глаза.

– Собирайся и поехали, – Сергеев подошел к окну, открыл жалюзи и в комнату хлынул солнечный свет.

Гринчук огляделся в поисках одежды.

– Опаньки! – Гринчук обнаружил чистую отглаженную рубашку, чистые джинсы, висящие на спинке стула. – Это ж откуда такое богатство?

– Одевайся, поехали.

– А душ?

– Некогда. Я сам помыться не успел…

– Ты не успел, а я…

– А ты поедешь либо по своей воле, либо тебя отвезут мои парни, если нужно – в наручниках или в смирительной рубашке.

– Даже так? – Гринчук оделся, завязал шнурки на кроссовках. – Куда едем? Что нового ты хочешь мне показать?

Сергеев, как оказалось, хотел показать старое, уже виденное Гринчуком, но с другого ракурса. Ночью Гринчук смотрел со скалы вниз, а теперь имел возможность посмотреть снизу вверх. Имел возможность, но не стал этого делать. Куда интереснее было посмотреть на камни под обрывом.

Ночью их вообще не было видно, сейчас… Сейчас, в общем-то, тоже смотреть было бы не на что, если бы…

Тело нашел ранний купальщик, из отдыхающих. Всегда находится кто-то, кто отправляется окунуться раньше всех и в таком месте, куда остальные не ходят. Вот, на камни, например.

Купальщик спустился по лестнице с набережной, прошел мимо старого причала и увидел лежащее на камнях, под самым обрывом, тело.

Купальщик был не местный, поэтому он увидел только мертвого мужика. Приехавшие по вызову милиционеры увидели Большого Олега.

Мертвого Большого Олега.

– Он упал оттуда, – показал Сергеев рукой вверх. – И было уже совершенно безразлично, мертвый он упал или живой.

Гринчук присел на камень, поставив свою сумку возле ног.

На его лице не проступило никаких эмоций, как Сергеев ни всматривался. Сидит и ждет продолжения, подумал Сергеев.

– Ты же говорил, что он уехал домой, – сказал Сергеев.

– Говорил…

– И как ты объяснишь…

– Вернулся, вспомнил, что я выбросил в море его пистолет, и прыгнул следом… От разлуки с любимым оружием. Откуда я знаю? – Гринчук улыбнулся. – А что, ты подозреваешь?.. Или ты уже знаешь точно? А я думаю, откуда такая забота – чистая рубашка…

Сергеев оглянулся – рядом никого не было, подполковник приказал не мешать осматривать тело. Только он и Гринчук.

И мелкие крабы, которые суетились между камнями. Но крабы – не в счет.

– Пять баллов, – Гринчук показал большой палец. – Сейчас ты приступишь к диктованию… диктовке… Слушай, как это правильно сказать? Я с утра плохо соображаю.

Сергеев молчал.

– У тебя всё есть. Тело, моя рубашка с пятнами крови… Кстати, – Гринчук посмотрел на свои руки, – не исключено что часть этих пятен от моей крови… Или от рвоты – вывернуло меня тогда, извини. Красиво и четко сработали… Браво, Сергеев!

– И что теперь собираешься делать? – спросил Сергеев.

– А это уж ты скажешь, ты теперь можешь мне диктовать… Так?

– Мне позвонил Олег… Когда ты мылся в душе.

– С того света позвонил?

– Выходит, что так… – Сергеев сел на соседний камень. – Позвонил и сказал, что вышла неприятность…

– Мягко сказал…

– Как сказал, так сказал… Рассказал, что у него получилось с Мастером, рассказал, как ты…

– Подтвердил, в общем.

– Подтвердил.

– А зачем он вообще звонил? Делать ему было нечего? Одиноко ему было?

– По обычаю. У нас так принято – обо всех важных вещах и событиях мы обязаны поставить в известность друг друга. Он позвонил мне, а перед этим – Дедову.

– А перед этим кому? Черному Тамплиеру? Насколько я понимаю, это Тамплиер у вас специализируется по бросанию людей в пропасть? И приказы отдавал Олегу… Ты не отворачивайся, красавец, ты ведь не только приятелям сообщаешь? Ты еще и своему, как это, куратору докладываешь? Не все же вам приказов дожидаться? Нужна и обратная связь, сигнализация… Да?

– Да, – сказал Сергеев.

– И как ты сообщаешь?

Сергеев снова оглянулся на людей, топтавшихся в отдалении. Оцепление и зеваки – классическое обрамление мест преступления.

– Рубашку ты сжег, – тихо сказал Сергеев. – Прежде чем мы приехали в отделение, ты приказал остановить машину, вышел и сжег рубаху. На берегу, вон там, возле пирса. Остатки, пепел – бросил в море…

Гринчук недоверчиво посмотрел на подполковника: