С улыбкой хищника - Игорь Середенко

Вазар был страшно разгневан бегством Салеха и его дочери. Он нанёс удар кулаком в челюсть Салеха, а тот, свалившись на землю от бессилия и боли, ничем не ответил.

— Не смей так больше поступать, — грозно произнес Вазар.

Теперь Салех не сомневался, что он и его дочь пленные. Но для какой цели их похитили, по-прежнему было неясно. Оставалось лишь ждать и надеется на судьбу, что она останется благосклонной, и не закончится так, как это было со священником, который видел своих палачей в первый и последний раз.

По приказу Вазара все погрузились в машины и уехали по той самой дороге, по которой этим утром Салех и Захра пытались убежать.

Погода была теплой, но не жаркой, солнечные лучи нежно ласкали Захру, окуная ее в мягкое тепло, а сухой ветерок, говорил о том, что день будет таким безжалостным, знойным, палящим, как это было последние несколько дней, когда жажда иссушала горло, требуя жизненной влаги.

Захра думала о той женщине, что лежала полумертвая у дороги, рядом с кладбищем, в ожидании и надежде, что ее малыш вернется. Что с ним? Какая лютая беда схватила его крошечное беззащитное тело своими страшными клещами, не знающими ни пощады, ни жалости? Захра была еще ребенком, она не могла себе даже представить, какой коварной и несправедливой бывает судьба. Или, может быть, это бог так распорядился, не учел, не рассчитал, не продумал? А может, наоборот, все продумал, расписал, запланировал? Кто знает?

Машины проехали недалеко от того места, где Захра увидела обессилившую женщину, старше, быть может, чем она, на лет пять. Захра хотела еще раз увидеть ее, а с другой стороны, видя жестокость солдат, не хотела выказывать ее местоположения. Что может прийти в голову этим воякам, не знающим страха и жалости. Быть может, они хладнокровно убили бы ее. Захра, охваченная беспокойством за судьбу несчастной женщины и ее малыша, вертела головой, бросая пристальные, ищущие взгляды, то на один бугорок, то на другой, которые были ничем иным, как могилами — последним убежищем, жилищем, пристанищем для грешного человеческого тела, опустевшего, успокоившегося, навсегда освободившегося от безудержной вечно молодой, цветущей, радующейся жизни, глупой и наивной, словно мотылек, человеческой души.

К счастью Захры, она не увидела женщину ни у одной из прилегающих к дороге, могил. Вздохнув с облегчением, а может и от беспокойства, сковавшего ее трепещущее сердце, Захра тяжело опустилась на сидение, прижав голову к груди отца. Он обнял ее, как горячо любящий отец, и несколько раз нежно погладил ее, чуть прикасаясь к ее черным, шелковистым волосам.

Машины ехали по утоптанной дороге, огибающей кладбище, словно извивающейся змее, затянувшей смертельную петлю на людском горе. За кладбищем, метрах в тридцати от него, солдаты что-то увидели, некоторые заголосили, другие привстали, чтобы лучше разглядеть, иные, много повидавшие на своем пути, лишь молча наблюдали, никак не отразив то, что у других вызывает дрожь и смятение. Рядом с дорогой, всего в каких-нибудь пятидесяти метрах разгоралась трагедия. На желтой пожухлой траве лежал не шевелясь черный комочек. Это был мальчик лет шести, крайне исхудалый, схожий со скелетом. Он был еще жив, его крошечная рука немного шелохнулась, когда мимо, с шумом, проезжали машины. Возможно, малыш услышал звуки рычащих моторов, но сделать что-либо он не мог. Все, на что у него хватило сил — чуть заметно пошевелить пальцами, а затем согнуть руку еще больше. Рядом с телом мальчика, метрах в десяти, сидел на земле стервятник — хищная птица в серых опереньях, с размером чуть более объема ее жертвы. Птица долгим взглядом упивалась в тело беззащитного мальчика. Стервятник — признак смерти, терпеливо ждал. Он ждал, когда силы малыша покинут его и тот не сможет сопротивляться.

Один из солдат, им был Иса, несколько раз выстрелил в воздух, чтобы спугнуть стервятника, но птица и с места не сдвинулась, вероятно, она была знакома с людьми и теми страшными звуками, которые изрыгал автомат, а быть может, предчувствовала безнаказанность и легкий исход. Стервятника ожидало пиршество, и он не подумывал ни о чем более, и потому не собирался сходить со своего места.

Захра, в отличии от равнодушных, к судьбе мальчика, солдат, сразу же запротестовала. Она просила солдат отогнать птицу. Когда уговоры не помогли, девушка попыталась выпрыгнуть из машины на ходу, чтобы помочь малышу. Она даже отчаянно крикнула, обращаясь к командиру солдат, сообщая ему о том, что знает, где находиться мать малыша. Но вместо сострадания, помощи, она получила оплеуху, от которой ее ноги подкосились и она рухнула, словно сбитый с ног младенец, на сидение. Отец обнял ее, прижал к себе, огородил от побоев разгневанного командира.

— Не нужно, она все поняла, — защищаясь, говорил Салех. — Она больше так не будет.

— Теперь ты за ней следишь! — грозно прорычал Вазара, ткнув пальцем в голову Салеха так, что тот отклонил голову назад. — Если она попытается выбросить что-то вроде этого, я пристрелю ее. Тебе все понятно?

— Да, да, не нужно больше, — лепетал пониженным, жалким голосом Салех.

Хоть отец и крепко прижимал дочь к себе, ей все же удалось взглянуть на отдаляющуюся жуткую картину. Чувство жалости вспыхнуло в ее девичьем сердце, растопило его, пробудив боль, выпустив наружу страдание, и от этого у нее быстро наполнились глаза чистыми детскими слезами, ведь несмотря на ее пятнадцатилетний возраст, она была еще ребенком — наивным, добрым, верящим в справедливость, в сладкий и сказочный мир иллюзий, наполненный детскими наивными мечтами о том, что мир прекрасен и нет в нем боли, ненависти и страданий. Теперь ее сердце, сдавленное равнодушием мужчин, кровоточило, изливая капли боли, подобно роднику, извергающему кристально чистую воду.

Салех тоже переживал, волнуясь за дочь, теперь он знал, что он был причиной, втянувшей дочь в опасное, может даже смертельное путешествие. Он не мог быть равнодушным и к судьбе малыша. Салех заглушал эту боль сознанием того, что он ничем не может помочь малышу и его матери. Их судьба была задолго до его появления предопределена, и не он был причиной их несчастий. Но мог ли он помочь им? Теперь, в окружении вооруженных людей, ему оставалось лишь размышлять о трагедии. Он подумал о матери, о сыне. Могут ли их судьбы, так коварно разделившиеся, сойтись? Может ли мать дойти до сына, чтобы помочь ему, успеть сделать это до того, как доберется до него хищный стервятник? Размышляя об этом, он пришел к страшному неутешительному выводу: малыш не сможет пройти ста метров, отделяющих его и мать, а мать не сможет съесть три кусочка печенья до самой смерти, зная, что ее сын жив, и находится где-то рядом и ему нужна ее помощь, ведь это печенье она хранила для него. Порой инстинкты людей пробуждают в них те великие чувства, порождающие поступки, перед которыми склоняет голову все человечество, благодаря своего создателя, наделившую порочную плоть ангельскими деяниями. Человек, отдающий, не задумываясь, свою жизнь ради жизни другого, заслуживает звания героя, даже если его гибель ни к чему не приведет, ничего не изменит.