Современный детектив ГДР - Вернер Штайнберг

— Это известно, — уперся Метцендорфер.

— Да, известно, — терпеливо повторил Грисбюль, — вам точно известно, мне менее точно, другим вообще неизвестно. Но даже будь это известно до малейшей подробности, и притом всем, все равно важно, чтобы вы рассказали об этом: тогда у вас в памяти оживут частности, тогда и вы увидите, как та или иная мелочь сказалась на вашем отношении к случившемуся, тогда мы постепенно получим более или менее объективную картину. Это имеет решающее значение. — Он коротко бросил: — Прошу поточнее!

Метцендорфер покорился своей участи. А Грисбюль пожелал даже узнать, спал ли уже Метцендорфер или еще читал, когда позвонили по телефону, сразу ли он пошел в гараж или, может быть, все-таки помедлил, прежде чем ввязываться в это неприятное дело.

Постепенно Метцендорфер привык к тому, что поначалу назвал про себя «дурацким выспрашиванием», и убедился, что давно забыл частности, которые выплывали лишь благодаря метким, направленным в самую точку вопросам.

Так рассказал он о поездке домой в машине Брумеруса, о своем возвращении в Бернек, о том, как возникло у него подозрение, что на даче находился еще кто-то, о своей поездке во Франкфурт и попытках выведать что-либо у маленькой Трициус и великого Себастиана, наконец, о своем путешествии в Пассау и разговоре с Венцелем Марией Даллингером.

Он не упускал ни одной мелочи, и на его глазах листок за листком покрывался стремительным почерком Грисбюля, который порой, склонив голову набок, строчил как одержимый, а порой переставал писать и терпеливо слушал.

— И вот вы здесь! — сказал в заключение ассистент.

— И вот я здесь, — ответил адвокат, почувствовав усталость и опустошенность.

Грисбюль резко, со стуком, положил карандаш на доску стола, поднялся, подошел к окну, успевшему, к удивлению Метцендорфера, потемнеть, развел руки в стороны, расправил грудь, глубоко вздохнул и, наконец, сказал:

— Ну вот, дело сделано! — Затем, пройдясь по комнате, он застыл, как перед памятником, перед стоячей вешалкой, на которой висела шляпа Гроля, неожиданно хлопнул ладонью по засаленному сомбреро, отчего оно чуть не слетело с крючка, и невозмутимо сказал: — Ну, ты еще удивишься! — И, повернувшись к озадаченному адвокату, добавил: — Боюсь, что вам придется еще потрудиться из-за этого дела, господин Метцендорфер. Фильм не кончился, только порвалась лента, по-моему. — Он вернулся к столу и сказал: — Попытаемся склеить ее. У меня тут есть одна идея. Надо будет еще подумать!

4

Катя на машине домой, Метцендорфер перебирал события последних дней, мелькавшие в его мозгу, и правда, как фильм, но фильм — Грисбюль был прав — обрывающийся. В голове адвоката независимо от его воли стрекотал аппарат, лента бежала, в глазах мелькали пестрые и серые картины, и вдруг появлялся разительно белый прямоугольник — пустота. Все. Конец. И рвался целлулоид все на одном и том же месте — там, на даче, где стояли или сидели двое, и один из них громко говорил, и тут раздался выстрел, а потом этот проклятый, слепящий прямоугольник!

Это отвлекало адвоката. Это раздражало его настолько, что он почти не смотрел на дорогу и иногда испуганно ерзал на сиденье, обнаружив, что совершенно машинально повернул, затормозил, прибавил газу. На него неслись, мимо него пролетали светящиеся мячи фар, а перед его машиной мерцала ненадежная полоска бетона. Его жизнь зависела от того, будет ли все так же бежать навстречу и бросаться ему под колеса эта словно бы движущаяся полоска, а он мечтал, пугался, мечтал опять, видел этот пронзительно белый прямоугольник.

В небе за ним тащилась луна — четкое, маленькое, белое пятно, как бы вычерченное фарой в кромешном мраке.

Метцендорфер не знал, в каком направлении ищет Грисбюль. После беседы, которую Метцендорфер был склонен теперь называть «допросом», они пошли поужинать в какую-то приятно теплую пивную. Разговор не клеился. Адвокат удивленно смотрел, какое невероятное количество мяса, клецок и кислой капусты не то что съедал, а прямо-таки поглощал Грисбюль. При этом он, казалось, размышлял об услышанном. Поев, он прихлебнул пива и вытер пену с верхней губы. Но адвокат ошибался, если думал, что сейчас начнется дружеский и доверительный обмен мыслями.

Грисбюль глядел мимо него на электрический футбол, в который увлеченно играли два молодых человека. В аппарате загорались зеленые, красные, желтые лампочки, вспыхивали цифры, металлические шарики звонко постукивали о перегородки. Метцендорфер забеспокоился: не собирается ли помощник сидеть здесь до поздней ночи без всякого толку? Он решил подняться и поехать домой. В этот момент Грисбюль повернулся к нему и спросил:

— Почему вы не просмотрели в Пассау список фирм? Я забыл задать вам этот вопрос.

Метцендорфер повторил свои доводы.

Грисбюль кивнул головой. Он сказал: «Ага, ах да, верно!» — и больше ничего. Он снова уставился на звякающий аппарат.

Метцендорфер помрачнел. Он уже готов был попрощаться, но вдруг ассистент сказал:

— Я думаю, что ваши доводы правильны. Там вы, наверно, ничего не нашли бы. Ведь именно с Пассау у этого Альтбауэра никаких связей не было, похоже, что этого Хебзакера он знать не знал. Он натолкнулся на его имя только во Франкфурте, уже будучи выставлен. И тогда ничего больше не оставалось, как поехать к Хебзакеру. — Грисбюль опять сделал паузу, нахмурился, услыхав пьяный выкрик одного из молодых людей, и сказал: — А ведь уже существовало что-то вроде фирмы. Договор по крайней мере имелся. Если бы нам повезло, мы могли бы узнать, кто тут замешан. — Теперь он взглянул на Метцендорфера. — Альтбауэр часто ездил во Франкфурт и останавливался в гостинице «Майнау». Возможно, что у него были там тесные деловые связи. Поэтому следовало бы заглянуть в список фирм франкфуртского городского суда. Возможно, там есть какая-то запись. Кроме того, несмотря ни на какие уверения, тут может быть замешан Себастиан или его подставное лицо. — Он сел немного прямее и сказал: — Это прожженные дельцы, от них можно ждать всего. — Он умолк.

После паузы Метцендорфер почти робко добавил:

— Речь может идти в конце концов и о Мюнхене? Ведь жил-то Альтбауэр там? Во всяком случае, раньше? Не напрашивается ли предположение, что он делал дела там?

Грисбюль заглянул на адвоката с усмешкой на узких губах.

— Очень остроумно! — сказал он иронически. — Именно к этому выводу я и пришел.

Метцендорфер представил себе расстояния, которые он проделал, время, которое он истратил, и вспомнил, как бесплодны были до сих пор его усилия.

— Это, — сказал он, — вряд ли поможет моему клиенту, господин Грисбюль. — И когда тот промолчал, прибавил: — Честно говоря, я не могу позволить себе продолжать расследование.

Грисбюль равнодушно ответил:

— А кто требует этого от вас? Нет, господин Метцендорфер, расследовать — дело полиции, в данном случае — мое дело.

Адвокат воспринял это как порицание: зачем, мол, и но какому праву ты вообще вмешиваешься? Но ассистент сразу же избавил его от такого чувства. Он сказал:

— Я искренне благодарен вам за то, что вы продвинули это дело. Между нами, я пал духом. Гроль меня осадил, он мой начальник, и я сдался. — Он потянулся. — Но в результате ваших усилий я могу с полным основанием возобновить дело. — Он ухмыльнулся. — Тем более что комиссар в отпуске и, надо надеяться, его не прервет. — Он вздохнул. — А вы поезжайте себе в свою контору. Вам сейчас нечего делать. Мы ведь и правда не можем предсказать, что получится. И получится ли что-либо вообще. Только, — он взглянул на Метцендорфера, — если вы мне потом понадобитесь, вы готовы подключиться?

Метцендорфер смахнул со лба рыжую прядь. Он размышлял. Опрометчивое согласие могло стоить ему огромного времени, больше того — престижа. Все зависело от исхода дела. Но в эту минуту он представил себе Марана, — Марана в комнате для свиданий, подавленного, покорившегося судьбе.

— Думаю, что да! — сказал он.

— Прекрасно, — ответил Грисбюль с таким видом, словно адвокат выразил готовность к чему-то само собой разумеющемуся, — стало быть, поезжайте домой. Я так или иначе дам вам о себе знать.

Поэтому Метцендорфер и катил теперь по автостраде, и маленькая белая луна катилась по небу за коробочкой, катившейся по земле. Хотя у адвоката не было сейчас никакой задачи, этот фильм все жужжал и жужжал у него в голове, доходя каждый раз до того проклятого места, где лента вдруг обрывалась.

Знает ли Грисбюль больше, думал Метцендорфер устало, больше ли у него догадок? Боюсь, что нет!

Он плавно обогнул автобус

5

Ассистент Грисбюль действительно ничего не знал, и никаких догадок у него не было. Да и не нуждался он в них: это противоречило бы его методу — предаваться бесплодным размышлениям. В ту минуту, когда Метцендорфер огибал автобус, Грисбюль находился в своей крошечной комнатке. Он жил все еще у матери, маленькой, подвижной, мягкосердечной женщины, присматривавшей не только за большой квартирой, часть которой она заработка ради сдавала посторонним людям, но и за своим сыном. Здесь, в этой комнатушке, он чувствовал себя; хорошо. Здесь он обычно отдыхал, слушая современный джаз. У него была богатая, взыскательно собранная коллекция пластинок.