Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— В чем дело?

— Я — сестра Тесс Хемминг.

Звякнула цепочка, послышался щелчок отодвигаемого засова. Даже у себя дома (при том, что за окном валил снег, а она была беременна!) Кася вырядилась в куцую маечку и черные лакированные сапоги на шпильке, украшенные стразами. На мгновение я испугалась, что передо мной проститутка, ожидающая клиента. Да, я слышу, как ты смеешься надо мной. Прекрати.

— А, Беатрис, — произнесла Кася, и я удивилась, что она запомнила мое имя. — Входить. Пожалуйста.

С нашей прошлой встречи, когда она пришла к тебе на квартиру и спросила тебя, минуло немногим больше двух недель. За это время ее живот заметно вырос. Я предположила, что она примерно на восьмом месяце.

Я вошла внутрь. В квартире пахло дешевой туалетной водой и освежителем воздуха; последний, впрочем, плохо маскировал застарелые запахи сырости и плесени, пятна которой виднелись на стенах и ковре. Индийское покрывало, точно такое же, как на твоем диване (ты подарила Касе второе?), висело на гвоздях, закрывая окно вместо шторы. Я не собиралась глубоко вдумываться в коряво составленные предложения или продираться сквозь польский акцент, однако в этом разговоре плохое знание языка придало ее словам неожиданную пронзительность.

— Я сожалеешь. Ты, наверное… как это сказать? — Не найдя подходящего эквивалента, Кася сконфуженно пожала плечами. — Печалиться? Нет, не сильное слово.

Как ни странно, эта фраза на ломаном английском прозвучала гораздо искреннее, чем безупречно составленное письмо-соболезнование.

— Ты любишь ее очень-очень крепко, Беатрис.

Кася сказала «любишь» в настоящем времени — то ли еще не выучила прошедшего, то ли острее других почувствовала тяжесть моей утраты.

— Да, люблю.

Она устремила на меня теплый, сочувственный взгляд и одним махом поставила меня в тупик. Сорвала ярлычок, который я аккуратно на нее наклеила. Кася проявила доброту по отношению ко мне, тогда как все должно было быть наоборот. Я протянула ей маленький чемоданчик с детскими вещами.

— Возьми, тут кое-что для малыша.

Особой радости она почему-то не выказала. Видимо, из-за того, что одежки предназначались для Ксавье и на них лежала печать скорби.

— Тесс… хоронят? — спросила Кася.

— Ах да, совсем забыла. В четверг, пятнадцатого февраля, в одиннадцать утра. Мы похороним ее в Литтл-Хадстоне, это недалеко от Кембриджа.

— Можешь записывать?

Я написала время и место похорон на листке бумаги, а потом буквально всучила ей чемоданчик с одеждой:

— Тесс хотела бы, чтобы ты взяла вещи для ребенка.

— Наш священник служить месса для Тесс в воскресенье.

Почему Кася вдруг сменила тему? Чемоданчик она даже не открыла.

— Ты не возражать?

Я покачала головой. Не знаю, правда, как бы ты к этому отнеслась.

— Отец Иоанн. Очень хороший человек. Очень… — Кася рассеянно положила руку на живот.

— Добрый христианин? — подсказала я.

Она улыбнулась, поняв шутку.

— Для священника? Так.

Тоже пошутила? Да, на самом деле моментально нашлась с ответом. Кася оказалась гораздо умнее, чем я думала.

— Месса. Тесс не есть против? — уточнила она.

Кася опять употребила настоящее время. Может, умышленно (если месса — это то, что я думаю, значит, ты там, на небесах или у ворот в чистилище, но в любом случае в настоящем времени, «сейчас», пусть и не «здесь и сейчас»), а может, случайно. Может быть, Касина месса поднялась в небеса, дошла до тебя, и тебе теперь немножко неловко за свой земной атеизм.

— Не хочешь взглянуть на вещи? Может, что-то понравится?

Не уверена, действовала ли я из благородных побуждений или хотела вернуть себе ту точку опоры, где чувствовала свое превосходство. Мне определенно не нравилось, что особа вроде Каси проявляет по отношению ко мне доброту. Да, тогда я еще позволяла себе высокомерно думать «особа вроде».

— Сперва я делаю чай?

Вслед за Касей я вошла в облезлую кухню. Сквозь дырки в линолеуме проглядывал бетонный пол, однако в остальном было довольно чисто, учитывая, чего стоило навести порядок в этой разрухе. Щербатые фарфоровые чашки сияли, как и старые блюдца с потертыми ободками. Кася налила воды в чайник и поставила его на плиту. Не надеясь, что от нее можно добиться полезной информации, я все-таки попробовала:

— Случайно, не видела, чтобы кто-то приносил Тесс наркотики?

Кася обратила на меня изумленный взгляд:

— Тесс никогда не принимать наркотики. Ребенку нельзя, вред. Даже чай и кофе.

— Тебе известно, кого она боялась?

— Тесс не бояться…

— Уже после родов, — уточнила я.

В Касиных глазах заблестели слезы, она поспешно отвернулась. Ну конечно, когда ты рожала Ксавье, она была на Мальорке вместе с Митчем и вернулась уже после твоей смерти. Пришла к тебе, а застала меня. Мне стало неловко за то, что я ее расстроила. Ни к чему приставать с расспросами, если Кася все равно не может помочь. Поскольку она занялась приготовлением чая, уйти было неудобно, но о чем дальше разговаривать, я не знала.

— У тебя есть работа? — спросила я. Далекий от изысканности вариант вопроса «Чем вы занимаетесь?», типичного для светской беседы на званом вечере.

— Да, убирать. Иногда витрины в супермаркет, но это работаю ночью, сильно тяжело. Иногда я работать журналы.

Я сразу подумала о порножурналах. Мои предрассудки, основанные на внешнем виде Каси, слишком крепко укоренились в сознании, чтобы предполагать иные версии. Однако надо признать, я уже не столько осуждала Касю за аморальное занятие, сколько беспокоилась о ее здоровье. Отнюдь не дурочка, она догадалась о моих сомнениях по поводу работы в журналах.

— Бесплатные, — пояснила она. — Я раскладывать их в почтовые ящики. Там, где табличка «Не класть почтовый мусор», тоже класть. Я не читаю английски.

Я улыбнулась, и Кася обрадовалась этой первой искренней улыбке.

— Богатые дома не хотеть бесплатные журналы. А мы не ходить в бедные. Юмор, так?

— Юмор. — Я помялась в поисках новой темы для поддержания беседы. — А где ты познакомилась с Тесс?

— О, разве я не говорить?

Разумеется, Кася говорила, но я благополучно пропустила ее слова мимо ушей. Вполне понятно, если вспомнить, как мало она меня интересовала.

— В клиника. Мой малыш тоже болеть.

— У твоего ребенка муковисцидоз?

— Да, муковисцидоз. Но теперь… — Кася положила руку на живот, — все хорошо. Чудо. — Она осенила себя крестным знамением столь же непринужденно, как если бы откинула со лба прядь волос. — Тесс называть это «клиника для несчастные мамочки». Первый раз, когда мы встречаемся, она меня рассмешить. Потом пригласить к себе в гости. — Кася запнулась и отвернула лицо. Я поняла, что она борется с подступающими слезами, и уже протянула руку, чтобы погладить ее по плечу, но не смогла. Для меня коснуться незнакомого человека так же трудно, как для арахнофоба дотронуться до паука. Тебе моя боязнь может показаться забавной, а я страдаю от нее всерьез.

Кася закончила возиться с чаем и поставила приборы на поднос. Я обратила внимание, что она сделала все по правилам: чашки, блюдца, молочник, ситечко, предварительно прогретый заварочный чайник.

Проходя в гостиную, я увидела на стене картину, которую прежде не заметила: портрет Каси, нарисованный углем, очень красивый. Глядя на него, я поняла, что Кася тоже очень красива. Портрет написала ты.

— Тесс? — кивнула я в сторону картины.

— Да.

На мгновение наши глаза встретились, и между нами промелькнуло нечто не нуждающееся в объяснениях и потому разрушающее все преграды. Если переводить это «нечто» в слова, то получилось бы примерно так: Кася была твоей близкой подругой и тебе захотелось написать ее портрет; ты видела в людях красоту, скрытую от других. На самом деле мы не произнесли ни звука, все произошло почти неуловимо, на уровне обмена мыслями. Стук входной двери заставил меня вздрогнуть.

Я обернулась и увидела молодого мужчину. Высокий и мускулистый, лет двадцати, в крохотной квартирке он смотрелся нелепо. Рабочий комбинезон на голое тело, руки сплошь покрыты татуировками, волосы припорошены пылью от штукатурки. Для такого громилы голос у парня оказался на удивление тихим, однако в нем явно слышался оттенок угрозы.

— Кэш? Какого дьявола ты не заперла дверь? Я ведь говорил… — Увидев меня, он подозрительно замолчал. — Медсестра?

— Нет, — ответила я.

Парень проигнорировал меня и вновь обратил вопрос к Касе:

— Тогда кто это, черт подери?

— Митч… — испуганно пролепетала она.

Он уселся на диван, демонстрируя свое право на территорию и отсутствие такового права у меня.

Кася заметно нервничала, так же как в тот день, когда он, сидя в машине, сердито нажимал на клаксон.

— Это Беатрис.