Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— Да, в конце протокола. На листе значилась свежая дата, то есть их отправили мне сразу по готовности. Правда, я ничего не поняла. Там все было написано сложным научным языком, так что непрофессионал не сумел бы разобраться. К счастью, у меня есть приятельница-медик.

— Кристина Сеттл?

— Да.

— У меня есть ее свидетельские показания.

До меня доходит, что над твоим делом трудятся десятки людей, которые действуют параллельно.

Перебравшись в Штаты, я растеряла связи со старыми школьными и университетскими приятелями, однако после твоей смерти на меня обрушился поток писем и звонков с «дружеской поддержкой», как это называла мама. Среди выражавших соболезнования была и Кристина Сеттл, которая работает врачом в больнице Чаринг-Кросс. (Между прочим, она сообщила, что больше половины моих сокурсников — тех, кто имел отличные оценки по биологии и получал стипендию из фонда Наффилда, — ушли в научную работу.) В общем, Кристина прислала теплое письмо, написанное все таким же безупречным наклонным почерком, что и в школе, закончив его обычной для подобных посланий фразой: «Если смогу быть чем-то полезна, обращайся в любое время». Я решила поймать ее на слове и позвонила.

Кристина внимательно выслушала мою необычную просьбу. Сказала, что по должности она всего лишь старший семейный врач, к тому же педиатр, а не патологоанатом, поэтому не сумеет компетентно расшифровать результаты анализов. Я подумала, что ей просто не хочется заниматься моим вопросом, но в конце разговора она попросила переслать ей копию протокола по факсу. Через два дня Кристина предложила встретиться за чашкой кофе — знакомый ее знакомого патологоанатома перевел результаты анализов на доступный язык.

Тодд обрадовался, когда я сказала ему о предстоящей встрече с Кристиной, сочтя мое желание пообщаться со старыми друзьями попыткой вернуть жизнь в нормальное русло.

Я вошла в бистро, выбранное Кристиной, и была ошеломлена бурлившим вокруг оживлением. Со дня твоей смерти я забыла, что такое общественные места, поэтому громкие голоса и смех повергли меня в растерянность. Увидев Кристину, однако, я приободрилась: во-первых, она выглядела точь-в-точь как в школьные годы — те же темные волосы, те же очки в некрасивой толстой оправе; а во-вторых, моя приятельница заказала отдельную кабинку, отгороженную от шумного зала. (Кристина — по-прежнему отличный организатор.)

Я полагала, она тебя не помнит — мы ведь были уже в шестом классе, когда ты только поступила, — но Кристина утверждала обратное.

— Помню как сейчас. Даже в свои одиннадцать Тесс была самой крутой девчонкой в школе.

— Сомневаюсь, что «крутая» — подходящее слово для…

— Нет-нет, «крутая» в хорошем смысле. Я не имела в виду холодная, заносчивая и все такое прочее. В этом-то вся штука. Знаешь, чем мне запомнилась твоя сестра? Она все время улыбалась. Потрясающе красивая девчонка, которая неизменно светилась улыбкой. В жизни не встречала такого замечательного сочетания качеств. — Кристина умолкла, затем, поколебавшись, добавила: — Наверное, тебе тяжело было с ней тягаться…

Я не очень поняла, что двигало Кристиной — любопытство или сочувствие, и решила перейти прямо к сути дела:

— Расскажешь, о чем говорится в протоколе?

Кристина достала из сумки копию протокола и записную книжку. Краем глаза я увидела пакетик детского жаропонижающего порошка и яркую книжку с прочной обложкой. И пусть почерк и очки Кристины остались прежними, в ее жизни явно произошли изменения. Она опустила взгляд в записную книжку.

— Джеймс, знакомый моего знакомого, — старший патологоанатом и очень хороший специалист. Правда, он не хочет, чтобы всплыло его имя, — на врачей этого профиля постоянно заводят судебные дела и травят в прессе, так что ссылаться на него нельзя.

— Разумеется.

— Если не ошибаюсь, Хеммз, ты сдавала экзамены по английскому, химии и биологии, так?

Хеммз — мое старое школьное прозвище, запылившееся от времени. Я даже не сразу сообразила, что оно относится ко мне.

— Так.

— А потом специализировалась на биохимии?

— Нет, у меня степень по английской литературе.

— Тогда не буду загружать тебя терминами. Выражаясь простым языком, на момент смерти в организме Тесс присутствовали три вида химических веществ.

Кристина не поднимала глаз от блокнота и не видела моей реакции. Я была потрясена.

— Какие именно?

— Первое — каберголин, подавляющий выработку грудного молока.

Саймон говорил мне об этих таблетках, и при новом упоминании о них у меня вновь так остро кольнуло в сердце, что я побоялась вдумываться дальше.

— А еще?

— Второе вещество — седативное, то есть успокоительное, принятое в большой дозе. В связи с тем, что прошло несколько дней, прежде чем тело обнаружили и взяли кровь на анализ… — Голос Кристины дрогнул, но вскоре она овладела собой и продолжила: — В общем, из-за задержки по времени точное количество лекарства в крови Тесс установить невозможно. Джеймс сказал, что можно лишь дать примерную оценку.

— И?..

— Тесс в несколько раз превысила допустимую дозу. Такое количество, хотя и не смертельное, обязательно должно было привести ее в сонное состояние.

Вот почему отсутствовали следы борьбы. Убийца сперва накачал тебя снотворным! Видимо, ты поняла это слишком поздно?

Кристина водила глазами по строчкам, выведенным своим идеальным почерком.

— Третье вещество — фенилциклогексилпиперидин, по-другому — фенциклидин. Это мощный галлюциноген, разработанный в пятидесятые годы как анестетик, но позже запрещенный к применению из-за токсических побочных эффектов.

— Галлюциноген? — как попугай изумленно повторила я.

Кристина решила, что выразилась недостаточно ясно.

— Фенциклидин вызывает галлюцинации, — терпеливо объяснила она, — говоря на жаргоне, «приход». Это наркотик типа ЛСД, но более опасный. Джеймсу опять же трудно утверждать, сколько она приняла и за какое время до смерти. Усложняет ситуацию еще и то, что данное вещество сохраняется в мышечной и жировой ткани организма с полным психоактивным эффектом, то есть продолжает действовать даже после того, как человек прекратил прием.

Продравшись сквозь дебри научной терминологии, я наконец что-то поняла.

— Значит, у Тесс могли быть галлюцинации в течение нескольких дней перед смертью? — уточнила я.

— Да.

Доктор Николс все-таки не ошибся, однако твои галлюцинации были вызваны не послеродовым психозом, а сильным наркотиком.

— Он все спланировал. Перед убийством лишил ее рассудка.

— Беатрис…

— Свел ее с ума, заставил всех поверить, что Тесс психически ненормальная, опоил снотворным, а затем убил.

Карие глаза Кристины за толстыми стеклами очков казались огромными; линзы усиливали их сочувственное выражение.

— Когда я думаю о том, как сильно люблю своего ребенка, мне становится страшно. Не представляю, что бы я сделала на месте Тесс.

— Самоубийство не было для нее выходом. После смерти Лео Тесс не смогла бы покончить с собой, даже если бы захотела. И она никогда не употребляла наркотики.

Мы обе замолчали. Окружающий шум грубо врывался в кабинку, нарушая наше тягостное безмолвие.

— Ты знала ее лучше всех, Хеммз.

— Это так.

Кристина улыбнулась в знак капитуляции перед моей уверенностью, основанной на силе кровных уз.

— Я очень признательна тебе за помощь.

Кристина стала первым человеком, который помог мне на деле. Без нее я не узнала бы о снотворном и галлюциногене. Кроме того, я была благодарна ей за то, что, уважая мое мнение, Кристина воздерживалась от высказывания своих мыслей. Несмотря на то что в нашу бытность школьницами она не считалась моей близкой подругой, на прощание мы крепко обнялись.

— Она рассказывала вам что-то еще о фенциклидине? — задает вопрос мистер Райт.

— Нет, но я легко нашла информацию в Сети и выяснила, что этот психоактивный препарат среди прочего вызывает ментальные расстройства, манию преследования и кошмарные видения.

Сознавала ли ты, что подвергаешься психическим пыткам? А если нет, что, по-твоему, с тобой происходило?

— Особенно тяжелое воздействие он оказывает на людей, перенесших психологическую травму.

Убийца использовал против тебя твое же горе, зная, что это усугубит действие наркотика.

— Некоторые интернет-сайты обвиняли военные власти США в применении фенциклидина на заключенных в иракской тюрьме Абу-Грейд и при выдаче беглых преступников иностранным государствам. Понятно, какой чудовищный эффект достигался при использовании этого вещества.

Что было страшнее — воздействие наркотика или мысль о том, что ты сходишь с ума?

— Вы рассказали об этом полиции? — спрашивает мистер Райт.